Семи смертям не бывать - Андрей Кучкин

С разными людьми сталкивался в деревнях и селах Данилка. Были среди них прижимистые хозяйчики, спрятавшие свой хлеб в ямы, притаившиеся, ждущие, чья возьмет, чтобы потом потихоньку пристроиться к победившим и снова пустить корни; были матерые кулаки, отправившие своих сыновей в белую армию, связанные с бурлившим, враждебным Советской власти богатым уральским казачеством; были и бедняки, понимающие, что пришел их час. Данилка чутьем угадывал, с кем говорит, умел вовремя сказанным словом потушить недоверие, вызвать на откровенность.

Случалось, кипит душа от гнева и злобы, сжимаются невольно кулаки, кровь ударяет в голову, а надо терпеливо выслушивать излияния какого-нибудь прохвоста, поверяющего свои заветные мысли о том, как, бог даст, одолеют смуту, утихомирят голытьбу.

Только однажды, не стерпев, Данилка, с ненавистью глядя в маленькие, потонувшие в мясистом лице, хитрые глаза, холодно, спокойно сказал — словно отрезал:

— Скоро вас, живоглотов, возьмем к ногтю. Азин вас и причастит, и грехи отпустит.

И, глядя, как отпрянул звероватый человек с окладистой бородой, громко расхохотался:

— Что, идол, глаза вылупил? Не ждал?

Этот случай чуть не имел печальных последствий. Бормоча ругательства, кулак, выслушав Данилку, исчез и через несколько минут вернулся с двумя такими же угрюмыми, накаленными злобой бородачами, как и он сам. Но Данилки уже и след простыл. Наскоро одевшись и захватив короб, он, как только кулак вышел из избы, выскочил за ним и задами выбрался из села, ушел в лес. Только отойдя далеко от села, Данилка перевел дух. Нет, это была непозволительная роскошь — позволить себе хоть однажды вы- плюнуть в лицо врагу все, что клокотало в нем.

Переходя из села в село, шатаясь по базарам, встречаясь с крестьянами, солдатами, бабами, охотно вступающими в разговор с веселым парнем, Данилка постепенно, по крупицам собирал ценнейшие сведения. Память у него была крепкая. Он легко запоминал номера воинских частей, фамилии офицеров, командующих ими, названия населенных пунктов. Кое-что для верности записывал, а бумажку прятал в надежное место — в воротник пиджака, каждый раз распарывая его и затем аккуратно зашивая по шву.

В одной деревне Чирков столкнулся с под» выпившим солдатом. Полк, в котором служил солдат, несколько дней назад прибыл на этот участок фронта. Солдатам обещали перед наступлением выдать новое обмундирование вместо заношенной, истрепанной формы, которую они носили до сих пор. И вот солдат щеголял в новых сапогах.

Из мельчайших подробностей и, казалось бы, незначительных штрихов постепенно складывалась довольно ясная картина происходящего. Тыл белых на большом участке жил напряженно, лихорадочно, по дорогам передвигались военные обозы, подвозились боеприпасы. Данилка пытался прощупать район сосредоточения войск — он не сомневался, что белые собирают ударный кулак для наступления, — но это ему не удавалось сделать, не хватало данных. Надо бы еще побродить, по» слушать да выспросить, но приближался день, когда он, по уговору с Азиным, должен вернуться. В этот день Азии будет ждать его в штабе дивизии. Задерживаться нельзя: сведения, уже собранные им, нужны штабу. Азин строго предупредил, чтобы он вернулся в срок. Поколебавшись, все же Данилка решил, что приказ нарушать не имеет права. Если комдив найдет нужным, пошлет его снова в разведку. А сейчас пора собираться в обратный путь.

Чирков решил нанять в деревне подводу, чтобы скорее добраться до фронта. Никто не соглашался везти его в этом направлении — другое дело, если бы он ехал поглубже в тыл. Данилка долго ходил из дома в дом, уговаривая хозяев. В одной избе, побогаче и почище других, он неожиданно наткнулся на офицера, сидящего вместе с хозяином за столом, уставленным бутылками, тарелками с огурцами, картошкой, мясом. Воинских частей в деревне не было, и Данилка, озадаченный неожиданной встречей, замялся на пороге избы. Но отступать было поздно. Офицер и хозяин молча, выжидательно смотрели на него. Овладев собой, Данилка шагнул в комнату.

— Здравствуйте, господа хорошие, — немного развязно приветствовал он сидящих за столом.

— Ну, здравствуй, коли не шутишь, — неохотно ответил хозяин.

Офицер продолжал молчать и изучающе осматривал Данилку с головы до ног.

Чирков поспешно изложил свою просьбу. Не подвезет ли, мол, хозяин, он мог бы хорошо заплатить. А то устал со своим коробом ходить пеши, ноги ведь не казенные.

Данилка подкупающе улыбался. Но те двое за столом продолжали угрюмо на него смотреть. Наконец офицер встал и, подойдя вплотную к Данилке, дыша на него самогоном, спросил:

— Подвода нужна? А куда ехать собрался?

Данилка, как только вошел в избу, понял, что офицер неминуемо спросит его об этом. Он видел, что тот пьян, задирист, недоволен тем, что ему помешали допить самогон, и с ненавистью оглядывает его с головы до ног… Нужно сохранить самообладание и ничем не выдать опасений. Впрочем, роль, которую ему предстояло сейчас сыграть, была продумана давно.

Глядя в переносицу офицера, Чирков твердо произнес:

— Куда еду — сказать не могу.

Офицер с погонами капитана, отступив, на шаг, потребовал:

— Предъявите документы!

— Для этого мы должны остаться вдвоем, — в свою очередь твердо потребовал Чирков.

В подкладке его пиджака было зашито удостоверение, которое уже не раз ему приходилось пускать в ход во время своих путешествий по вражеским тылам. Оно принадлежало опытному контрразведчику белых. Данилке оно досталось после того, как схваченный в тылу Красной Армии контрразведчик был доставлен в чеверевский штаб. Теперь, пришло время снова воспользоваться им.

Хозяин избы, внимательно вслушивающийся в разговор Данилки с капитаном, встал и нехотя вышел во двор. Как только он вышел,

Данилка вспорол подкладку пиджака, достал аккуратно сложенную вчетверо бумажку и протянул капитану. Тот, отойдя к окну, жадно впился в нее глазами. Пока капитан изучал бумажку, Данилка успел осмотреть подтянутую фигуру старого матерого служаки. Ему хорошо был знаком этот тип офицеров, щеголявших своей выправкой, пьяниц и бабников, умевших прикинуться рубахой-парнем. Но знал он, что под этой личиной часто скрывает свою действительную суть злобный, наблюдательный и опасный враг.

Капитан подошел к Чиркову, вернул ему бумажку:

— Извините, господин подпоручик. Осторожность никогда не мешает, особенно в прифронтовой полосе. Этот район кишит шпионами красных.

— На вашем месте я поступил бы точно так же, — примирительно произнес Чирков.

— Давайте познакомимся. Шабельский, Константин Петрович, — представился капитан. — Ваша фамилия мне уже известна, господин подпоручик. Когда-то я служил вместе с вашим однофамильцем. Полковник Зубков не ваш ли родственник?

— Нет, в нашем роду полковников пока не числится, — улыбнулся Чирков.

Для того чтобы сойти за подпоручика, Данилка должен был обладать известными навыками в обращении. Он умел говорить с господами, научился еще в приказчиках. С офицерами он тоже понаторел в общении на фронте в годы империалистической войны. Но все же ему, конечно, ни при каких обстоятельствах не удалось бы скрыть свое простонародное происхождение. Поэтому, пользуясь документами Зубкова, Данилка разыгрывал роль человека простого, начавшего службу в солдатах и получившего чин за боевые заслуги — в русской армии это случалось к концу войны.

— Если не возражаете, пойдемте ко мне, — любезно, видимо, желая загладить недавнюю грубость, предложил капитан.

— Вы разве не здесь живете?

— Нет, я рядом, зашел сюда по делу.

В избе, куда привел Чиркова капитан, сидел рослый детина с глазами цвета переспелой вишни и шапкой курчавых волос. Он был в офицерской форме с погонами поручика. Шабельский отрекомендовал своего спутника:

— Подпоручик Зубков.

Офицер с недоумением воззрился на Данилку. Шабельский рассмеялся:

— Ничему не следует удивляться в наше время, господа. Еще Козьма Прутков сказал: «Если увидишь на клетке слона надпись «Тигр» — не верь глазам своим». Или что-то в этом роде. Давайте лучше раскинем скатерть-самобранку. Подозреваю, что наш гость не откажется от стаканчика. Не так ли, подпоручик? — И Шабельский в предвкушении уже далеко не первого сегодня стаканчика потер руки и заговорщически подмигнул Данилке.

Поручик вышел из комнаты и вскоре вернулся с двумя бутылками самогону. В мгновение ока на столе появилась обычная деревенская закуска: грибы, огурцы, сало. Ковыляя, не глядя ни на кого, в комнату вошла старуха с кипящей сковородкой в руках. В сердцах швырнув сковородку с яичницей на стол, она вышла, пробормотав что-то не слишком лестное для своих постояльцев.

Шабельский свистнул ей вслед:

— Ведьма. Как бы отравы не подмешала.

Но тут же, положив себе на тарелку чуть не половину яичницы, он с аппетитом принялся за нее.