Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На рассвете, когда звезды еще были на небе, мы начали наши приготовления. Нас сопроводили к реке, чтобы мы искупались в ее холодных водах – этот ритуал означал наше очищение перед церемонией. Сама церемония состоялась в полдень, и нам было велено встать в ряд на поляне на некотором расстоянии от реки, где собралась толпа родителей и родственников, включая регента, а также группа местных вождей, их советников и старост. Мы были одеты только в наши одеяла, и, когда церемония началась под бой барабанов, нам велели сесть на свое одеяло на земле, вытянув ноги перед собой. Я чувствовал напряжение и тревогу, не зная, как буду реагировать, когда наступит критический момент. Дрожь телом или крик воспринимались как признак слабости и роняли мужское достоинство. Считалось, что мужчина должен страдать молча. Я был полон решимости не опозорить себя, своих друзей и своего опекуна. Обрезание – это испытание твоей храбрости и стоицизма. Какое-либо обезболивающее при этом не используется.
Справа краем глаза я увидел худого старика, вышедшего из палатки и опустившегося на колени перед первым мальчиком. В толпе почувствовалось волнение, и я слегка вздрогнул, поняв, что ритуал вот-вот начнется. Старик был известным ингчиби, специалистом по обрезанию, из Галекаленда, который использовал свой ассегай[7], чтобы одним ударом превратить нас из мальчиков в мужчин.
Внезапно я услышал, как первый мальчик закричал: «Ндийиндода!» («Я – мужчина!») Именно это нас учили произнести в момент обрезания. Секундой позже я услышал, как сдавленный голос Джастиса произнес ту же фразу. Теперь передо мной и ингчиби оставалось только два мальчика, и мой разум, должно быть, на несколько мгновений отключился, потому что прежде, чем я это осознал, старик опустился передо мной на колени. Я посмотрел ему прямо в глаза. Он был бледен, и, хотя день был прохладным, его лицо блестело от пота. Его руки двигались так стремительно, что казалось, будто ими управляет потусторонняя сила. Не говоря ни слова, он взял мою крайнюю плоть, потянул ее вперед, а затем одним резким движением опустил свой ассегай. Я почувствовал, как огонь пробежал по моим венам. Боль была настолько сильной, что я уткнулся подбородком в грудь. Казалось, пронеслось множество секунд, прежде чем я вспомнил о крике. Я наконец пришел в себя и выкрикнул: «Ндийиндода!»
Затем я посмотрел вниз и увидел идеальный разрез, чистый и круглый, как кольцо. Мне, однако, было стыдно, потому что другие мальчики казались намного сильнее и храбрее меня: ведь они крикнули быстрее, чем я. Меня не оставляла мысль, что боль, пусть и ненадолго, но все же смогла завладеть мной, и это меня огорчало. Я делал все возможное, чтобы скрыть свои душевные и физические муки. Мальчик еще может плакать, мужчина же должен скрывать свою боль.
Теперь я сделал важный шаг, обязательный в жизни каждого мужчины народа коса. Теперь я имел право жениться, построить свой собственный дом и возделывать свое собственное поле. Теперь я мог быть допущен в различные советы общины, и мои слова отныне должны восприниматься членами общины всерьез. После завершения церемонии мне по обычаю обряда посвящения дали имя обрезания Далибунга, что означает «основатель Бунга», традиционного правящего органа Транскея. Для приверженцев традиций народа коса это имя более приемлемо, чем любое из двух уже имевшихся у меня имен, Ролилахла и Нельсон. Я был горд услышать, как звучит мое новое имя – Далибунга.
Сразу после нанесения удара ассегаем помощник ингчиби, который следовал за ним, подхватывал отсеченную крайнюю плоть, оставшуюся лежать на земле, и привязывал ее к углу одеяла посвященного юноши (ставшего мужчиной). Затем рана перевязывалась целебным растением, листья которого были колючими снаружи, но гладкими внутри. Оно впитывало кровь и другие выделения.
По окончании церемонии мы вернулись в наши хижины, где горел костер из влажных дров с сильными клубами дыма (считалось, что это должно было способствовать нашему скорейшему исцелению). Нам было велено лечь в продымленных хижинах на спину и одну ногу вытянуть, а другую согнуть в колене. Теперь мы являлись абахвета, посвященными в мир мужественности. За нами присматривал амаханката, или опекун, который объяснил нам правила, которым мы должны были следовать, чтобы должным образом стать взрослыми. Его первой обязанностью было выкрасить наши обнаженные и выбритые тела с головы до ног белой охрой, после чего мы стали похожи на призраков. Белый мел символизировал нашу чистоту. Я до сих пор помню, какой жесткой мне казалась глина, высохшая на моем теле.
В ту первую ночь к нам в хижины в полночь осторожно прокрался иханката, или слуга, и бережно разбудил каждого из нас. Нам было велено покинуть хижины и в ночной темноте похоронить нашу крайнюю плоть. Согласно традиционным верованиям, цель этой практики заключалась в том, чтобы мы спрятали отсеченную крайнюю плоть от колдунов, которые могут использовать ее в злых целях. Символически этим жестом мы прощались с нашим детством. Мне не хотелось покидать теплую хижину и бродить в темноте по кустарникам, однако я, пересилив себя, зашел за деревья, отвязал от своего одеяла крайнюю плоть и закопал ее в землю. Я чувствовал себя так, словно похоронил последние остатки своего детства.
Мы жили в наших двух хижинах (по тринадцать человек в каждой) все то время, пока наши раны заживали. Когда мы выходили из хижин, нас накрывали одеялами, потому что женщинам не разрешалось нас видеть. Это был период спокойствия, своего рода духовная подготовка к предстоящим испытаниям зрелости. В день нашего возвращения в общину мы рано утром спустились к реке, чтобы смыть белую охру в водах Мбаше. Как только мы отмылись и просохли, нас покрыли красной охрой. Традиция заключалась в том, чтобы теперь каждый из нас переспал с женщиной, которая позже может стать его женой, и чтобы она стерла нанесенный на посвященного юношу пигмент своим телом. В моем случае, однако (впрочем, как и в случае с остальными юношами), охра в последующем была удалена смесью жира и свиного сала.
В конце нашей изоляции хижины со всеми находившимися там предметами и вещами были сожжены. Это символизировало разрыв нашей последней связи с детством. Была организована праздничная церемония, чтобы приветствовать нас как новых мужчин, влившихся в общество. Наши семьи, друзья и местные вожди собрались для выступлений, песен и раздачи подарков. Мне вручили четырех овец и двух телушек, и я почувствовал себя почти богачем. Раньше у меня никогда
