Нулевая версия - Вильям Михайлович Вальдман

Вы уж извините, Арслан Курбанович, за незваный визит, но, помнится, ко мне в хозяйство однажды тоже приехали гости, которых я не приглашал. Решил отомстить.

— Проходите пожалуйста, проходите! Знакомься, Рано, — обратился Арслан к жене. — Северцев Василий Феофилович, а это его дочь — Светлана.

Пока хозяйка хлопотала, накрывая на стол, Арслан расспрашивал егеря о житье-бытье. Вскоре пришел Соснин. За столом было шумно. Арслан весело рассказывал женщинам детали памятной охоты.

— Доспехи Николая были как у крестоносца. Но самое печальное заключалось в другом: он чуть-чуть в меня не выстрелил! Спасибо Рексу: собака вспомнила, что я кормил ее колбасой, и вцепилась Коле в штанину. Так был спасен ваш покорный слуга.

Шухрат зачарованно смотрел на отца, он все принимал за чистую монету. Северцев тихо смеялся, Светлана улыбалась. Она сильно похудела за последнее время, сказывалось пережитое: смерть Виктора и встреча с отцом. Соснин не спускал глаз с девушки, но заговорить с ней не решался.

— Спасибо вам за все, — сказал на прощанье Северцев. — Дочка со мной едет, отпуск у нее. Обязательно приезжайте. Бродит у нас один кабанчик в камышах, я его пока не трогаю.

— Приедем, — ответил Николай, неохотно отпуская теплую ладонь Светланы. — Непременно приедем.

Нулевая версия

Как всегда, в обеденное время в ресторане «Стрела», расположенном на привокзальной площади, было многолюдно. Мягко оттеснив швейцара, Басов подошел к зеркалу, причесал пятерней слипшиеся волосы и вошел в зал. Ошарашенный такой бесцеремонностью, швейцар не успел вымолвить ни слова.

С трудом отыскав свободное место в углу громадного неуютного зала, Басов безуспешно пытался привлечь к себе внимание официанток. Поняв тщетность своих попыток, он тихо ругнулся и, стараясь не смотреть на аппетитно чавкающего толстяка-соседа, углубился в изучение меню.

Он ничего не ел около двух суток. Острое чувство голода уже притупилось, лишь изредка посасывало под ложечкой. Наконец его заметили. Подошла официантка, молодая блондинка с высоким замысловатым шиньоном.

— Слушаю, — равнодушно бросила она, глядя куда-то в сторону.

— Два салата, два рассольника, биточки и триста грамм.

— Вас двое?

— Нет, я один. Просто проголодался.

— Водка отпускается по сто граммов на посетителя, — тем же безразличным тоном изрекла официантка.

— Может, с учетом моей персоны вы сделаете исключение?

Официантка критически оглядела помятый пиджак посетителя и сомнительной чистоты рубашку. Однако что-то в его взгляде заставило изменить первоначальное мнение о клиенте. Этот, пожалуй, из тех, кто щедро бросает на стол чаевые. Движения ее стали быстрыми, и вскоре заказанные блюда вместе с запотевшим графинчиком стояли перед ним.

Басов принялся хлебать из судка горячую жидкость и, только покончив с одной порцией рассольника, налил в фужер водку и выпил. Сидевший напротив толстяк подозвал официантку, рассчитался и ушел.

— Простите, как ваше имя? — спросил Басов официантку, когда та принесла биточки.

— Нина.

— У меня к вам дело, Ниночка. Я здесь проездом. В родных пенатах был, отца провожал, так сказать, в последний путь. Чудак старик был, земля ему пухом, часы коллекционировал всю жизнь. Вот я и получил часовое наследство, а на что они мне? Да и в дороге издержался, боюсь, до дома не дотяну. Может, есть желающие среди подружек? — Он вынул из кармана коробочку. — Новые, золотые, фирма с гарантией. На базар идти неудобно, и поезд через час уходит. За полцены отдам: восемьдесят вместо ста шестидесяти. — Басов достал из другого кармана брошку и вложил в передник официантки. — Каждый труд должен быть оплачен.

Нина обещала узнать и минут через десять вернулась.

— Давайте еще.

Вскоре она принесла деньги, которые он взял не считая. Если он хочет продать еще, сказала официантка, то пусть обратится к метрдотелю, вон он стоит у буфетной стойки.

Басов расплатился по счету, оставив пять рублей «на мороженое», и встал из-за стола. Хотел подойти к метрдотелю, но передумал и медленно направился к выходу.

* * *

— Опять ты стучишь? Хоть бы в воскресенье отдохнуть от этой трескотни. Голова разламывается.

Валя обиженно поджала губы, и, хлопнув дверью, ушла в другую комнату. «Эти родители к старости становятся невозможными...»

Полина Ивановна ничего не ответила, она лишь посмотрела на дочь поверх очков, проводила ее долгим взглядом, и ее пальцы снова забегали по клавишам.

Полина Ивановна любила свою дочь самозабвенно и страстно, боготворила ее, с радостной готовностью выполняла ее любые прихоти. Сама Полина Ивановна оправдывала это тем, что у девочки было тяжелое детство.

Валя выросла без отца — он погиб в последние дни войны. Росла она хилым и слабым ребенком. Часто болела. Не успевала оправиться от кори, как тут же сваливалась от скарлатины, а воспалением легких она переболела несколько раз.

Жить было нелегко, и Полина Ивановна нередко оставалась вечерами на работе: печатала, пока не деревенели пальцы. Потом сумела приобрести старенькую машинку и стала брать работу на дом. Печатала ночами, чтобы иметь возможность одеть Валю не хуже, чем другие одевают своих детей, да и накормить соответственно ее слабому здоровью. И даже тогда, когда Валя окрепла и перестала болеть, Полина Ивановна продолжала водить ее по врачам и не верила им, что у Вали нет никаких воспалительных процессов, ни сердечной болезни, ни прочих скрытых недомоганий. Она была убеждена, что у Вали порок сердца, поэтому всю домашнюю работу выполняла только сама.

Годам к шестнадцати Валя превратилась в хрупкую, но очень красивую, всегда модно одетую девушку. Училась она плохо, но это мало беспокоило Полину Ивановну, которая считала, что главным является здоровье и подрывать его чрезмерной учебой нельзя.

Едва окончив школу, Валя пылко влюбилась. Полине Ивановне