Нулевая версия - Вильям Михайлович Вальдман

человека в шахтерском поселке. Но после того, как Туйчиев показал ему фотоснимок убитого и провел очную ставку с Долговым, он признался в этом. Его знакомый, Назаров, который работает на галантерейной фабрике, попросил Захарова проучить одного хлыща — дескать, тот не дает проходу его жене. Назаров посоветовал найти еще кого-нибудь и посулил деньги.

— На деньги я и позарился, — вздохнул Захаров. — Никогда бы на убийство не пошел, мне что, жить надоело? Мы с Петькой драпали — только пятки сверкали. Постойте, ведь он же остался около того парня! Идиот я набитый! Я все понял. Это он, Назаров, убил его!

— Ну положим, вы тоже приложили руки к убийству. Без вас двоих он бы наверняка не решился. Так что поняли вы поздно.

Охранника кожно-галантерейной фабрики Назарова задержали утром, когда он шел на работу. Через полчаса он сидел в кабинете Туйчиева. Невысокого роста, грузный, лет пятидесяти. Правильные черты лица портили следы оспы.

Назаров вел себя вызывающе, кричал, что пожалуется прокурору. Но как только Туйчиев спросил, где он был пятого мая, Назаров сразу утих. Все же он довольно уверенно ответил: в этот день, насколько ему помнится, был дома. А где он еще мог быть? Конечно, дома, в кругу, так сказать, семьи.

— Мне придется освежить вашу память, Назаров. Пятого мая вы были в поселке. Напомнить, что вы там делали, или сами расскажете?

Допрос был тяжелым. Как заставить Назарова, который всячески изворачивался, назвать убитого? Ведь до сих пор не известно — кто убит. Назаров, конечно, не придает этому значения, отрицая лишь факт убийства.

— Напрасно отказываетесь, Назаров, что были в поселке в этот день, — Туйчиев протянул ему фотоснимки Долгова и Захарова. — Ведь вы там встретили этих людей. Не так ли?

Назаров долго изучал фотографии, выигрывая время. Наконец проговорил:

— Как же я забыл! Был я пятого мая в поселке, а эти двое бандитов еще напали на нас и избили.

— Нельзя ли подробнее, с кем вы были и где на вас напали?

— Ну как же, приехал я в поселок поездом, знакомые у меня там, вышел на перрон и встретил начальника цеха нашей фабрики Виктора Самсонова, пошли мы с ним, разговариваем, и тут на нас напали эти негодяи...

— Это Самсонов? — Туйчиев показал Назарову фотоснимок убитого. Настала решающая минута.

— Он, — после длительной паузы произнес Назаров. Николай поднялся со стула и быстро вышел.

— Скажите, Назаров, сколько лет вашей жене? — неожиданно спросил Туйчиев.

Назаров опешил: настолько несуразным показался ему вопрос.

— Моей? — переспросил он, — сорок девять.

— И давно добивался ее благосклонности Самсонов, который был в два раза моложе ее?

— Не понимаю.

— Опять пробел в памяти?

Назаров убедился, наконец, что дальше изворачиваться бесполезно, и во всем признался. Да, это он убил Самсонова.

— Прошу занести в протокол, — вытирая дрожащей рукой пот на лбу, сдавленно произнес Назаров. — Я признался сам.

Туйчиев внимательно посмотрел на него.

— По-вашему, это явка с повинной? За что вы убили Самсонова?

— Ничего плохого к парню я не имел... Это все Потапов... Окрутил меня, сволочь, — заревел Назаров. — Скажите, суд учтет, что у меня диабет?

* * *

Потапов относился к той немногочисленной категории людей, чье извращенное представление об истинных жизненных ценностях прямо связывалось с жаждой наживы. Добывать деньги любыми способами — таков был его сознательный жизненный принцип.

Сейчас Потапов уже не мог бы ответить, когда это началось. Вот он, двенадцатилетний мальчишка, слушает рассказы отца, мелкого служащего у нэпмана, о том, как наживается его хозяин. Отец буквально захлебывался от восторга, выкладывая подробности о махинациях фирмы «Геликон. Пуговицы и гребешки». По выходным дням, выпив, он становился особенно словоохотливым и начинал воспитывать сына.

— Деньги, они, милый мой, сила, — поучал отец. — Вот ты гляди на меня. Где у меня деньги? Нету. Значит, я кто? Нуль...

Влечение отца к деньгам, его постоянные наставления глубоко запали в душу подростка, но первая попытка разбогатеть кончилась для Сашки печально. Целковый, вытащенный из старой бабкиной сумки, пришлось вернуть. А отец, расписывая ему ремнем место пониже спины, приговаривал: «Богатым стать захотел!.. Это, милый мой, хорошо, только голова здесь нужна. Надо ловкость ума иметь, а не рук».

Урок, преподанный отцом, впрок не пошел. Сашка твердо считал, что ловкость рук тоже нужна. И в дальнейшем довольно успешно сочетал оба способа.

Пять лет заключения, к сожалению, не исправили Сашку. Он жадно впитывал в себя рассказы о ловких дельцах, о различных аферах и по-прежнему мечтал, как он сам выражался, «о процветании собственной фирмы».

Выйдя из колонии Александром Павловичем, он стал гораздо осмотрительнее и осторожнее. Устроился на работу в одну из московских артелей, выпускающих шерстяные кофточки, тщательно подобрал «нужных» людей. По его предложению, на каждом изделии экономили пятнадцать граммов шерсти и из остатков изготовляли новые кофточки, которые реализовались через ларьки. Дело процветало, но перед самой войной засыпался один из заведующих ларьков и потянул за собой всех. Суд приговорил Потапова к десяти годам лишения свободы. Этот срок он отсидел полностью — постарел, полысел, лишился многих зубов, но неистребимая жажда наживы продолжала в нем клокотать. Хитрый, бессовестный, изворотливый, он избрал своим девизом осторожность.

Темные дельцы, всевозможные комбинаторы, охотники до народного добра отдавали должное умению Потапова выходить сухим из всяких передряг и охотно имели с ним дело. Он прекрасно знал их слабые места и быстро подчинял своей воле. Его боялись. Кто-то распустил слух, что Потапов в гневе прибил одного из своих компаньонов, и никто не хотел оказаться в подобной роли.

Решимость идти на риск, точный расчет в махинациях создали вокруг Потапова ореол некой исключительности и превосходства.