Ящик Пандоры - Анастасия Игнашева

– Он погиб. – я не стала уточнять как и где, – Так что Вам угодно?

– Я не причиню вам вреда. Не бойтесь. Фрау Анна сама связалась с нами пару недель назад. Я прилетел, как только смог, узнал, что она в больнице.

И тут меня осенило.

– Так вы – «Дети Единорога»?

Гость улыбнулся как-то странно.

– Откуда вам известно это название?

Я рассказала про найденное письмо.

– Больше никто про это не знает?

– Нет. – честно ответила я, – Мы даже оперативникам, которые кражей занимаются, не рассказывали.

Вакса мой ответ удовлетворил.

– Подождите… Вакс. Вы случайно не родственник некоего Вакса?

Я рассказала про обнаруженные тетрадки.

– Покажите мне их.

Вакс долго листал принесённые мной тетради, читал, потом бережно положил на стол.

– Да. Это мой… как это по-русски… брат деда. Он был до конца жизни немного не в себе после… В семье не было принято об этом говорить. Он жил всегда один. Я помню его.

– Вы хорошо говорите по-русски.

– Я был в плену в России. В конце войны меня взяли в фольксштурм. Мне было всего 16 лет, но я выглядел старше. Ваши подумали, что мне уже 18 и отправили сначала в Прибалтику, потом дальше, в Кировскую область. Домой я вернулся только в 1952 году.

– Понятно. А «Дети Единорога»?

– Впервые я услышал о них в конце войны. Они сами нашли меня. Этот орден существует очень давно. Ещё в Средние века он появился.

– И причём здесь бабушка? – спросила Лариска.

– У неё был ларец, отданный ей на хранение.

– «Ящик Пандоры»!

– Э? – вскинул бровь Вакс.

– Мы его так звали. – пояснила дочка.

Вакс опять улыбнулся тою же странной улыбкой.

– Она сообщила нам, что за ней следят. Теперь вы говорите, что ларец украли. Я опоздал.

– Так, может, расскажете, наконец, что это за ящик и что в нём? – спросила я, – Бабушка говорила что-то про некие артефакты, чуть ли не инопланетного происхождения.

– Человек, упомянутый в этом дневнике, тоже охотился за этими вещами. – ответил Вакс.

– Кто он?

– Карл Отто Штрюмпфель. Я оставлю дневник вам. Мне он ни к чему. – предвосхитил Вакс мои вопросы.

– А имя Гюберт Вам знакомо?

Он покачал головой в ответ.

– Возможно это… как это по-русски…

– Псевдоним. – подсказала Лариска.

– Я. Псевдоним. Не знаю.

– Вы так и не сказали нам, зачем Вы здесь. – напомнила дочка, – Нашей бабуле грозит опасность? Нам всем грозит опасность? Из-за этого ящика?

– О вашей бабушке позаботятся. Я прилетел не один. Можете сказать своим родственникам, чтобы они не дежурили в больнице.

– Почему мы должны Вам верить? – не сдавалась дочка.

Вакс вздохнул.

– Зер гут. Делайте как хотите. Вот моя визитная карточка. Я остановился на Васильевском острове. Отель «Сокос» на 8 линии.

– Не знаю там такого. – удивилась я.

– Его недавно построили. – ответила Лариса.

– Внизу я написал номер моего мобиля в Петербурге. Звоните в любое время.

– Так Вы не ответили ни на один вопрос. Что было в ящике? – спросила я.

– Я сам точно не могу сказать. Ящик принадлежал одно время Штрюмпфелю – это точно.

Посидев ещё немного, Вакс ушёл. Лариска закрыла за ним дверь и кинулась к окну.

– Машина какая-то во дворе стоит. Возле помойки. – сообщила она, – Сел и уехал. А чего приходил, чего надо?

– Тебе же сказали – по поводу ящика. – сказала я.

– Только туману ещё больше нагнал.

– Ну почему. Зато мы теперь знаем, что «Дети Единорога» существуют.

– И что нам это даёт?

– Не знаю.

– Вот именно.

Ладно, я пошла, у меня контрольная завтра по информатике.

И дочка удалилась к себе. Я тоже собралась в свою комнату, но вспомнила про оставленные на столе тетради. Вернулась и забрала их с собой. На прикроватной тумбочке меня ждал последний переведённый отрывок:

«…схватил меня за руку

– Не вздумай!!!

С большим трудом я понял, чего хочет от меня этот человек. Он обращался ко мне не на немецком. В том состоянии полной амнезии и отсутствия логического мышления для осознания этой фразы потребовалось минут десять. А может и больше. За это время этот человек не только отобрал у меня мой верный парабеллум, тот самый П-08, подаренный мне Капитаном перед самым экзаменом, и напоил меня чем-то приторным и ужасно холодным, усадил за большим валуном, что бы ветер не донимал пригоршнями мелкого-мелкого снега и стал разводить маленький костер. Для меня осталось загадкой из чего так быстро можно разжечь костер, когда вокруг куда ни кинь взгляд – тундра.

– Есть будешь? – снова спросил он.

«Русский!!!» – обожгла меня первая сознательная мысль…….неразборчиво….»

Досталось там, однако им – и этому Штрюмпфелю и родственнику этого Вакса. Я снова вернулась к чтению.

«…постепенно. Постепенно я отходил от того состояния, в которое попал. Уходил страх, уходила головная боль, никто больше не возникал из тумана. Рядом спокойно сидел невысокий человек в одежде аборигенов. По его словам аборигены назывались саамы. Своего имени мне он не назвал. Сказал:

– Зови нойд…

Лишь после этой экспедиции я нашёл, что так на саамском языке зовут местного колдуна. Но тогда мне было уже всё равно. Я выжил. Возможно, в единственном числе. И это одновременно радовало и страшило.

– … … … швед? Или германец?

Упустил я нить беседы. И лишь кивнул:

– Значится германец. И по-русски говорить умеешь. Ну-ну…

Что я мог возразить? В его раскосых глазах совершенно не было агрессии. Он ещё раз напоил меня своим замечательным холодным травяным напитком.

– А сюда вас зачем занесло-то? Небось всё камни ищите? Так без людей камни – они всего лишь камни. Только люди правильные слова знают, от которых камни поют.

Видимо, у меня на лице отразился немой вопрос.

– Поют, поют… Даже тени предков иногда приходят…

– Так всех этих людей погубили камни? Тени предков? – горло с трудом выдавало звуки…

– Этих-то? Нет. Этих замярячело сперва… А потом… На-ка чайку похлебай.

Тогда я совершенно не понял этого слова. И не уточнял. Позже старый учёный мне поведал причину поведения людей. По его словам всего лишь обычные северные сполохи на небе приводили психику людей в такое психосоматическое состояние. Но он не смог объяснить смерти, которые последовали за безумием.

– А потом? – через какое-то время спросил я.

– А потом кто-то произнёс правильные слова… в неправильном месте…

– Как это?

– Отдохнул? Пошли…

И мы побрели на север.

Я шёл и не мог понять. Когда только начинался туман, было намного теплее, зеленела трава и мох. А сейчас вокруг лежал снег и…

…неразборчиво…

…германец

Я опять задумался и чуть не наткнулся на своего невольного провожатого. Хотя, как можно потеряться в тундре в двух шагах от проводника? Нойд сказал, что можно. И я ему верю.

Впереди, за небольшой скалой, вдруг открылась странная конструкция. Она была явно рукотворная. На небольшом возвышении стоял огромный валун. Опорой ему служил совсем небольшой камешек. Неустойчивая конструкция. Мы обошли камень вокруг. Под снегом угадывались какие-то небольшие углубления. Вернее не углубления – выложен какой-то спиральный рисунок из небольших булыжников. Под снегом рисунок казался вырытым в земле. Я разгрёб снег ногой – камни уложены настолько плотно, что даже нет возможности сдвинуть их с места.

Подойдя поближе, я притронулся к огромному валуну. Казалось – тронь его и он покатится вниз по склону. Но этого не произошло. Навалился на камень – он даже не шелохнулся.

Вдруг я увидел ещё три совсем небольших камня под самым основанием валуна. Они-то и привлекли моё внимание. По периметру этих явно обработанных кем-то камней шли надписи. Рунные знаки!!! Именно такие я видел в институте. И именно за такими и была организована экспедиция.

– Вот они. – сказал нойд…

– Кто? – заозирался я.

– Причины смертей. Кто-то был здесь, возле сейда, совсем недавно и произносил правильные слова. Они начертаны на камнях.

– И что? Слова не могут убить. Тем более на таком расстоянии.

– Здесь неправильное место… сейд с входом за кромку… когда человек этого мира произносит правильные слова в неправильном месте – он стремится попасть за кромку… в тундре мало таких неправильных мест и путь к ним труден… если туда попадает человек, то может попросить о чём-то великих духов предков… если это хороший человек – попросит о чем-то хорошем… если плохой – то…