Черный дневник - Александр Барр

осужденных. Даже если заключенный говорит правду. Даже если он на самом деле ни в чем не виноват. Отпустить нельзя. Приговор вынесен.

Мучиться угрызениями совести, просыпаться посреди ночи от собственного крика Михаил Григорьевич больше не намерен.

Полковник смотрит на лицо Романа Исаевича. Измазанное в крови, худое страдающее лицо профессора. Михаил Григорьевич внимательно слушает все объяснения, но интересует его лишь признание.

Телепьинский продолжает рассказывать обо всем подряд. Как в молодости делал предложение жене, сколько стоил букет цветов. Кто из приглашенных на свадьбу оказался непьющим.

Полковник слушает, не перебивает.

Он из опыта знает, что если уж преступника понесло и он рассказывает, нужно слушать. Преступник сам себя сдаст, главное, не мешать.

– Комиссар, прошу, остановись! Он же сейчас упадет, – перебивает рассказ Чукча. – Комиссар, пожалуйста, хватит. Посмотри. Он слишком много крови потерял.

Михаил Григорьевич улыбается и смотрит на Чукчу. Вот когда этот подонок обращается к нему «комиссар», пусть мешает допросу. Пусть перебивает, кого хочет и когда хочет.

– Ого. Кто тут у нас разговорился? Товарищ Чукча? Скажи лучше, где твои олени. О них тебе переживать надо. Небось удрали без присмотра. Одни в тундре пасутся.

– Посмотри, какой бледный, – игнорирует издевки Чукча. – Позови врача скорей! Будь ты человеком.

А вот если наглый выскочка не называет Михаила Григорьевича комиссаром, то лучше бы ему заткнуться.

Полковник подскакивает и в одно движение оказывается перед столом возле заключенного. Он наклоняется и заглядывает в глаза заступничку.

Одной рукой Михаил Григорьевич хватает Чукчу за грудки, другой отстегивает с пояса и достает нож.

– Хочешь, устрою вам доклад наперегонки?

Чукча не знает, что это может значить, но уточнять не собирается. Он молчит и смотрит на острое лезвие финки.

– Сейчас я сделаю тебе небольшой надрез. – Полковник проводит лезвием по шее арестованному. – Сяду на стул, вон туда. И буду спокойно смотреть на вас, подонков. Наблюдать и гадать, кто же из вас, мразей, мне раньше правду расскажет.

Грохот упавшего тела прерывает речь полковника.

Профессор свалился на пол.

– Зови врача, – шепчет сквозь зубы Чукча. – Комиссар, прошу, зови, пока не поздно, помрет же.

Михаил Григорьевич сильнее прижимает нож к горлу Чукчи и заставляет его заткнуться.

– А ну! Встать! – говорит полковник и с помощью финки помогает Чукче подняться.

Полковник поглядывает на профессора.

– На выход!

Он подталкивает Чукчу к двери.

– А как же профессор? Ты же обещал врача!

Михаил Григорьевич пожимает плечами и улыбается.

– Приговор вступил в силу. Приведен в исполнение. И запомни мои слова, оленевод. Единственное, что я могу обещать такому, как ты, так это то, что гражданин Чукча следующий.

– Комиссар, ты же офицер. Ты же знаешь цену слова.

Михаил Григорьевич не отвечает. Он не намерен оправдываться перед каким-то предателем Родины.

– Комиссар, а как же справедливость?

– Справедливость? Так это и есть справедливость. Не понимаешь? Отправить на тот свет как можно больше тварей, предателей и подонков вроде тебя. Вот истинная справедливость.

Михаил Григорьевич закрывает на ключ дверь в допросную. Завтра безымянные солдаты уберут тело профессора Телепьинского.

– Комиссар, почему ты меня сразу не убил? Ведь хотел же, я знаю. Почему только профессора?

Михаил Григорьевич молча ведет Чукчу по коридору.

Он сам не знает почему. Он не может ответить на этот вопрос. Что-то помешало. Что-то остановило. По непонятной причине полковник решил оставить Чукчу на завтра.

– Если желаешь, я сам тебе расскажу.

– Молчать!

Полковник, кажется, нашелся что ответить.

– Я открою тебе секрет, гражданин Чукча. Самое страшное в смерти – это не сама смерть. Нет. Куда страшнее ее ожидание. Ожидание казни. Ожидание неминуемого, неотвратимого. Справедливо?

Чукча, кажется, догадался, почувствовал по голосу, что Михаил Григорьевич врет. Полковник совсем не поэтому не убил его. Он не собирался подольше мучить, полковник просто не смог казнить.

– Если желаешь, комиссар, я тебе тоже кое-что расскажу. Объясню, что на самом деле означает твое слово «справедливость».

Михаил Григорьевич больше не слушает, что говорит арестованный. Он ведет Чукчу обратно в камеру.

Пленник твердит что-то о потустороннем мире, о шаманах, о том, что за все придется платить.

Михаил Григорьевич не обращает внимания на болтовню, машинально подталкивает в спину осужденного и мечтает поскорее вернуться в свой кабинет. Допросы лучше любых таблеток снотворного, лучше любых рюмок водки. Полковник представляет, как его уставшая спина прислонится к мягкой обивке дивана.

Чукча не умолкает. Треплется о каких-то своих духах, о мести мертвых, но полковник погружен в собственные мысли и ему нет никакого дела до непонятной пустой болтовни.

– Духи отомстят, комиссар. От них нет и не будет спасения. Даже после смерти. Это и будет твоей истинной справедливостью.

В ответ Михаил Григорьевич потягивается. Он и не пытается скрыть зевок, громко и протяжно рычит «ыа».

Чукча говорит, что он уже знает, что произойдет в скором будущем с Михаилом Григорьевичем. Говорит, что у полковника есть еще шанс одуматься.

– У тебя еще есть шанс, комиссар. Знаю точно, есть.

Чукча продолжает что-то объяснять о проклятиях, о шаманах, о последнем шансе для полковника. Говорит, что был должен предупредить Михаила Григорьевича, таковы условия, и предупредил.

– Благодарю за заботу, гражданин Чукча. Буду иметь в виду.

– Но я знаю и то, комиссар, что ты не воспользуешься своим шансом. Слишком поздно для зверя. До полумертвого человека внутри монстра не докричится ни один из духов.

– Что ты несешь?

– Мне не обрести покой, пока духи не научат тебя, что значит истинная справедливость. Смерть лишь начало. Берегись.

Полковник игнорирует слова арестованного. Пусть себе бубнит.

Каких только угроз и проклятий Михаил Григорьевич не наслушался за свою жизнь. Он и гореть в аду должен, и из-под земли его достанут, и «мои дружки тебя найдут» и вместе со всей семьей прирежут, и «сам, гнида, однажды на моем месте окажешься».

Всякого наслушался.

Так что удивить опытного полковника какими-то шаманскими проклятиями не выйдет.

Михаил Григорьевич останавливается и просит открыть камеру.

– Одного заключенного благополучно госпитализировали, а этот подождет до завтра, – говорит он охраннику. – Понятно?

– Так точно!

Охранник проворачивает ключ и распахивает камеру.

– Профессор истекает кровью. Помогите ему, пожалуйста, – Чукча обращается к солдату.

– Заткни пасть! – Рядовой зашвыривает Чукчу в камеру и закрывает за ним дверь.

Арестованный кричит, чтобы солдат сходил и сам проверил. Просит проявить человечность.

Но на его крики никто не обращает внимания.

Чукча слышит, как за дверью полковник объясняет солдату, что сегодня в срочном порядке пришлось взять у осужденных анализы.

– Не слушай его! Комиссар врет!

Полковник говорит, что один точно болен, а у второго пока диагноз не подтвердился. Не определен, поэтому он