Подари себе рай - Олег Бенюх

Неторопливо одевшись — спешить было некуда, встреча с заведующим Третьим европейским отделом Наркоминдела планировалась на четыре часа дня, — Элис спустилась в ресторан. Есть не хотелось, она заказала лишь чашечку кофе по-турецки. Глядя на заснеженную улицу, Элис вспомнила о туалете во дворе и улыбнулась. У каждого свой уклад, своя доступная часть бытия. И злиться на это просто глупо. Можно принимать или отвергать, но и в том и в другом случае справедливости ради следует сперва хоть мало-мальски познать и попытаться понять. Нищие энтузиасты из разрухи хотят впрыгнуть в земной рай. Называют его «социализм». Враждебны ли они Западу? Вряд ли. И силенок маловато, и о «мировом пожаре революции» стали говорить меньше. Напротив, появился тезис о возможности построить новый мир в одной России. С Америкой хотят сотрудничать, торговать. Построили с Фордом автомобильный завод, карандашную фабрику «Сакко и Ванцетти», другие предприятия. Конечно, немного, но все-таки кое-что. Многие американцы приехали строить Днепрогэс, даже такие знаменитые специалисты, как ван дер Лейн. Главный тормоз — непризнание Гувером сталинского режима. Редактор «Чикаго трибюн» дал Элис задание — написать статью под условным заголовком «Москва предлагает обмен посольствами». Для этого и назначена сегодняшняя встреча с русским дипломатом. Прямой зондаж. США — последняя великая держава, не имеющая посла в Москве. И многие влиятельные американцы в мире бизнеса, в мире искусств недовольны этим. Даже безработные, которые хотят приехать сюда и здесь строить, изобретать, созидать — жить, если они лишние дома. И сотни, если не тысячи, уже приехали, истратив на проезд последние гроши.

В голове Элис постепенно складывался план серии репортажей. Скажем, так: Герберт Уэллс дал заголовок «Россия во мгле», а она начнет со статьи «Мгла, которая рассеивается» — о первых ростках новой жизни. Стар и млад — миллионы! — постигают азы грамоты, и Россия, как это ни фантастично, становится страной сплошной грамотности, индустрия восстановлена, строятся заводы-гиганты, появились первые сельские кооперативы под странным названием «колхозы». Затем статья «Янки-коммунары» — о сельхозартели на Тамбовщине (где в начале двадцатых вспыхнуло массовое восстание, потопленное большевиками во главе с Тухачевским в крови) и на Кавказе, в Абхазии. Следующая — «Великий ван дер Лейн протягивает руку Кремлю» (он согласился на развернутое интервью). А вводным материалом ко всей серии должна стать сегодняшняя беседа. Упор в ней Элис сделает на традиционно дружеских отношениях России и североамериканской республики: немного истории — отказ Екатерины помочь Британии задушить восставшую против королевской тирании колонию и участие русских в борьбе за свободу на стороне повстанцев…

Кстати, этот король викингов сказал, что работает в «Гудке». Она слышала об этой газете. Не такая влиятельная, как «Правда» или «Известия», зато пишущая братия там талантлива и исподтишка фрондирует сквозь смешки и хаханьки. Он, Сергей, мог бы многое подсказать, как-то сориентировать. А она даже не знает, как с ним связаться. Его дом Элис ни за что не найдет. Она так бежала оттуда, что не запомнила никаких ориентиров, которые могли бы помочь в поисках. Помнит красивую церковь. Но таких церквей в Москве больше, чем окон во всех небоскребах Нью-Йорка. Да его сейчас наверняка нет, какой журналист будет сидеть дома до полудня. А получить хотя бы жиденький бэкграунд о чиновнике, с которым у нее предстоит встреча, было бы ох как кстати.

Элис еще успела сбегать в гостиничный газетный киоск и купить свежий номер «Гудка», когда — как всегда минута в минуту в двенадцать — в дверь номера постучал ее преподаватель русского языка, педантичный до тошноты Карл Хансевич Шварц. Немец, получивший образование в Сорбонне, он вот уже сорок лет жил в Москве. Полиглот, эрудит, до августа 1914 года он был профессором на кафедре лингвистики Московского университета. Уволенный в отставку на второй день войны, перебивался частными уроками и переводами. Совершенно обрусевший, Шварц был женат на дочери фабриканта, тоже с немецкими корнями, имел двух взрослых замужних дочерей и недоросля-сына. Был одержим сравнительным анализом языков и политикой никогда не интересовался.

— Мисс Элис, — говорил он с горькой досадой Наполеона, проигравшего битву при Ватерлоо, — мы же с вами уже выяснили, что в русском языке — в отличие от английского — категория рода и все, что с ней связано, имеет чрезвычайно важное значение. Не «мой шуба», но «моя шуба», не «моя стул», но «мой стул», не «мой кольцо», но «мое кольцо». Флексия — прежде чем сказать что-либо, думайте о флексиях. Автоматизм придет потом. Именно путаница с суффиксами прежде всего выдает иностранца. И, конечно, произношение. Не «лублу», но «люблю». Звук этот довольно близок к тому, который слышится в английском «grew», «stew», «nu». Теперь спряжения…

Обычно Элис занималась с явным удовольствием, и даже Карл Хансевич был доволен, хотя и ворчал, придираясь к пустякам. Сегодня же она была как на иголках, делала много ошибок и то и дело ненароком смотрела на часы. Наконец Карл Хансевич, рассерженный и расстроенный, удалился, задав этой «взбалмошной, несерьезной американке» вдвое больше, чем всегда. Элис схватила телефонную трубку и назвала телефонистке номер, указанный на последней полосе газеты.

— Редакция «Гудка», дежурный по номеру слушает.

— Можно Сергей?

— Во-первых, я — не Сергей. А во-вторых, чего, собственно, можно?

— Мне нужно Сергей, — довольно раздраженно сказала Элис.

— Гражданочка, какой Сергей вам нужно? — Ехидный мужской голос звучал заинтересованно. — У нас семь отделов, и в каждом отделе по Сергею, а в секретариате их даже два.

— Ну… такой болшой, такой силный…

— Хм… если только в этом дело, я вполне могу его заменить.

Элис бросила трубку, понимая, что зря теряет время. Да, фамилию короля викингов она не знала, ей и спросить ее вчера было ни к чему. Damn Russian Vodka — это же надо! — превратила ее в заурядную шлюху.

«Господи, прости меня и помилуй!» И все время, пока Элис шла к зданию Наркоминдела на Лубянке, она каялась и молилась…

Сергей был расстроен и озадачен неожиданным бегством Элис. Он понимал, что отсутствие привычных удобств могло быть ей неприятно. Но чтобы это принудило ее к бегству после такой ночи — он никак не мог предположить. Жаль, славная девка. Таких сладких, нежных, неистовых у него еще не было. Таких бесшабашно, отчаянно, необузданно страстных. Жаль — не то слово. Он разыщет ее во что бы то ни стало. Весь город перевернет, но разыщет!

Приехав в управление, он кратко доложил начальнику о вчерашнем знакомстве. Профессиональный революционер, умудренный тонкостями и хитростями многолетней подпольной конспиративной работы дома и в доброй полдюжине европейских стран, некоторое время молча чертил карандашом какие-то фигурки в настольном блокноте. Оторвал глаза от бумаги, глянул на Сергея испытующе. Заговорил доверительно, словно рассуждал сам с собой:

— Дело, понятно, молодое. Помню, в девятьсот седьмом был я в Австрии по заданию Ильича. В Зальцбурге снял меблированную квартирку. Языком владею свободно, говорю без акцента, паспорт настоящий австрийский. Работаю спокойно, встречаюсь с товарищами, налаживаю маршруты доставки в Россию литературы, оружия. В соседней квартире поселяется мадам с юной дочкой. Обычные в таких обстоятельствах «Guten morgen», «Guten tag» и «Guten abend». Только в одну прекрасную ночь просыпаюсь от шума голосов, шарканья ног. Открываю дверь: «В чем дело?» Грэтхен, дочка, стоит в коридорчике в ночной рубашке, вся в слезах: «Матушку увезли в больницу. Приступ печени». Я, конечно, успокаиваю, а она сквозь слезы жалобно так: «Герр Фердинанд, не оставляйте меня одну, мне страшно». Не оставил. Дело, понятно, молодое. Грэтхен смазливая, ласковая, доверчивая. Ночи проводили вместе, жаркие, быстролетные. Матушка все не возвращается, мы довольны. Однажды забегаю домой днем — не помню уж, по какой надобности. Грэтхен в моей квартире (ключ у нее был) беседует с каким-то господином. Покраснела, засуетилась: «Вот мой дядя, проездом из Вены». Господин тут же стал прощаться, Грэтхен пошла его проводить. Не понравился мне этот дядя. Были у меня в закрытом секретере кое-какие бумаги: переписка с компаниями (я выступал как коммивояжер), банковские документы, переписка якобы с родственниками в Германии. Все аккуратно сложено, но совсем не в том порядке. Отправился я скорехонько в больницу, а мне там заявили, что никакая мадам N к ним не поступала. А ведь Грэтхен мне говорила, что каждый день ее там навещает и что «мамочке намного лучше». Заехал я тут же к связнику, чтобы подать сигнал тревоги австрийским друзьям, и, не заезжая домой, прямиком рванул через надежное окно в Италию.

Сергей внимательно слушал. Афанасий Петрович частенько сообщал молодым сотрудникам об интересных и, главное, поучительных случаях из своей практики, насыщенной порой забавными, а порой опаснейшими приключениями. Не навязывал никаких выводов, просто констатировал — так было.