Великая Рыба - Елена Египтянка

Данилевский кивнул:

— Кого-то другого.

«В конце концов, мы разведены, — подумал он, — и я не обязан ни отчитываться перед ней, ни что-либо скрывать».

— Жаль… А я хотела поговорить с тобой.

— У тебя что-то ещё случилось?

— Ну что ты, Бог с тобой. Разве для того, чтобы поговорить, обязательно должно что-то случиться? В последнее время жизнь так суматошна, что мы перестали друг друга замечать. Я говорю не лично о нас с тобой, а о людях вообще. Мы проносимся по жизни, забывая о самом главном, не замечая того, ради чего пришли в этот мир. Вот мы с тобой, например. Сколько лет провели вместе — все ждали чего-то лучшего, хотели пожить для себя, детей не заводили — думали, успеется… И чего мы добились?

Данилевский начал нервничать. «Вот, началось. Она тянет время. Как бы заткнуть этот фонтан и выставить её поскорее?..»

— Резюме, пожалуйста, — жестко сказал он.

— А почему ты, Сашенька, раздражаешься? Разве я сказала что-то обидное для тебя? — парировала Алла.

Данилевский видел, что началась психологическая игра — спровоцировать его на грубость и тут же поймать на слове. Хотя, может быть, она и не хотела ссориться, просто так получалось само собой.

— Прости, просто я действительно жду человека. И буду очень тебе признателен, если мы поскорее завершим разговор.

— Какого же человека ты ждешь?

— Тебе это важно?

Молчание. Да, конечно, ей важно или, по крайней мере, любопытно, кого, на его взгляд, он посчитал более достойной, чем она.

— Ах, Саша, — опять вздохнула Алла, — если бы ты только знал, как мне одиноко по вечерам… Да, было большой ошибкой, что мы не спешили с детьми.

— Чего это ты о детях вдруг заговорила? Раньше они тебя не волновали. Или, быть может, ты сейчас родить захотела?

— Не намекай на мой возраст. Между прочим, за границей впервые рожают после сорока, а мне еще тридцать восемь, — обиженно сказала Алла.

— Не все потеряно, — усмехнулся Данилевский. — Но прямо сейчас делать ребенка мы не будем. Не возражаешь?

Алла брезгливо скривилась:

— Фи, Саша, какой ты грубый. Рядом с тобой, между прочим, не только бывшая жена, но и интеллигентная женщина, так что не надо намекать на непристойности. Я говорю не о чем-то конкретном, а так, в общих чертах. Ты знаешь, Сашенька, — продолжила она уже другим тоном, — страшно хочется пить. Может, чайку, а?

Данилевский едва сдерживался, чтобы не выйти из себя. «Интеллигентка, видите ли! А я, значит, похабник и грубиян!» Он начал было объяснять, что чай пить некогда, но его оборвал звонок в дверь.

— Алла, аудиенция закончена, — резко сказал он, толкая ее к выходу. — Договоришь в другой раз.

Он подал Алле пальто, и, пока та его надевала, звонок повторился. На пороге стояла Лана. Увидав Аллу, лицо ее тут же приобрело растерянное выражение. Женщины смерили друг дружку ледяным взглядом. «Вот, значит, кого ты ждал», — читалось на лице бывшей жены.

— Алла заходила на минутку и уже уходит, — не терпящим возражений тоном заявил Данилевский. «Ну и пусть будет грубо, — подумал он. — В конце концов, сама виновата, ей несколько раз говорилось, что я жду человека».

Лана несмело вошла в прихожую, когда бывшая жена нарочито медлительно застегивала пальто. Одевшись, она улыбнулась, демонстративно, как показалось Данилевскому, чмокнула его в щечку, поблагодарила «за чудесный вечер» и только тогда ушла. В висящем рядом зеркале Данилевский заметил, что его щека испачкана помадой. «Вот гадина», — подумал он, вытираясь.

Как только любовники оказались вдвоем, Лана «взорвалась».

— Что это значит? — кричала она. — Зачем ты меня так унижаешь? Зачем же ты пригласил нас в разное время? Принял бы вместе — вот было бы весело!

Данилевский стал объясняться, рассказал о теще и деньгах, о том, как Алла его раздражает, но Лана не унималась.

— Я, пожалуй, пойду домой, — холодно сказала она. — Дурацкая была затея с этим свиданием.

— Ну, пожалуйста, останься, — уговаривал Данилевский. — Это я виноват, я сглупил с этой Аллой. Но так хотелось поскорее вернуть ей деньги, чтобы не вспоминать больше об этом и не быть ей ничем обязанным!

Лана немного смягчилась. Она прошла в комнату и уселась в кресло.

— Видишь, даже на стол не до конца успел накрыть, — смеялся Данилевский, расставляя тарелки с пирожными.

Потом он принес штопор и, откупорив бутылку, разлил по хрустальным бокалам красное вино.

Лана сказала, что пирожных не ест, никак это не прокомментировав. Данилевский тут же вспомнил недавний эпизод, произошедший в курительной комнате на работе.

В дальнем углу, смоля тонкую сигарету, с приятельницами-бухгалтершами стояла Майская. Женщины завели разговор о предстоящем лете, предаваясь грезам об отпусках.

— Мне надо срочно худеть, — трагическим голосом заявила Майская. — А то на пляже от страха все разбегутся.

Данилевский не удержался, чтобы не начать пристально рассматривать ее проступающее сквозь обтягивающие одежды худосочное тело. Он пытался найти на нем хоть малейшее присутствие жировой ткани, но такового не обнаруживалось. «Точно, все разбегутся. Решат, что Кощей пришел», — усмехнулся тогда про себя Данилевский.

Вспомнив тот эпизод, он взглянул на Лану:

— Худеешь, что ли? Куда тебе? Ты и так стройная.

— Это я сейчас такая, — деловито ответила она. — А стоит себя распустить — вот тогда придется худеть по-настоящему.

— Ну, раз так — пойду посмотрю, не завалялось ли у меня каких-нибудь овощей.

Данилевский нашел в холодильнике помидоры, которые тут же были порезаны на тарелке. Они выпили еще. Сказав, что все равно надо чем-то закусывать, Лана съела эклер — видимо, помидоры к вину не подошли. И, когда все уже было сказано, начались поцелуи, которые неминуемо должны были перейти в более страстные ласки. Но Лана внезапно отодвинулась.

— Данте, я не в настроении, — сказала она.

— Ланочка, милая, что случилось? — изумился он, а про себя подумал: «Может, критические дни? Хотя нет, она же сама предложила свидание».

— Ничего. Просто я расхотела.

Она встала и, прохаживаясь по комнате, продолжала:

— Понимаешь, один эпизод может надолго отбить желание.

— Ты об Алле? Но я же объяснил! Любимая, прости еще раз. И не обращай на нее внимание — у этой женщины очень тяжелый характер. Даже не представляю, как я женился на ней… Иди ко мне.

Но Лана была непреклонна:

— Я поеду домой.

Данилевский сегодня уже порядком устал от женских капризов. «То одна устраивает мне «концерты», то другая… Значит, так тому и быть, пусть уходит», — смирился он и пошел с ней в прихожую.

— Хорошего вечера, — подавая плащ, сказал ей Данилевский.

Она посмотрела ему в глаза и, увидев в них холод, испугалась.

— Данте, миленький, что