РодиНАрод. Книга о любви - Александр Староверов

–  Петр Олегович, извините меня, пожалуйста, – выпалил он, задыхаясь. – Я почти взлетел, за мной три машины гаишных гнались. Переехал все сплошные по пути, чуть в аварию не попал. Но пробки. Водитель до сих пор с ментами разбирается. На метро добирался, представляете? Машину бросил. Простите, но вы так неожиданно. В метро связь плохая, я не предупредил сотрудников, не получилось дозвониться. Простите. А ты что же, Стасик, – обратился он к безопаснику, – такого человека на стоянку не пустил. Совсем нюх потерял? Оштрафую, уволю на хрен. Петр Олегович, он хоть прощения у вас попросил, дуболом старый?

–  Попросил. Ты на него не ругайся, он мужик хороший. Коллега мой бывший.

–  Конечно, хороший, мы плохих не держим. Но вы все равно меня простите и его тоже. С меня ящик «Хеннесси ХО», в компенсацию, так сказать, морального ущерба.

–  Не надо, Андрюш, ящик, вы лучше машину запаркуйте. – Петр Олегович небрежно бросил ключи от лимузина на стол.

–  Да, да, конечно. Какие вопросы. Ты слышал, Стасик? Одна нога здесь, другая там. И чтобы сам, сам лично машину запарковал.

Полковник вскочил и, как футболист на мяч, рванулся к ключам. Петр Олегович в последний момент выхватил у него брелок из-под руки. Взглянул тяжело на банкира и тихо сказал:

–  Ты не понял, Андрейка. Станислав Николаевич парковать машину не будет. Твой косяк, ты и паркуй. Сам, сам, сам. Лично, лично, лично.

Банкир подавился вздохом. Как рыба, выброшенная на берег, он открывал рот, недоуменно вертел головой и шевелил губами. Испуганный, вытянувшийся в струнку полковник ошалело таращил глаза на невиданное унижение своего молодого грозного начальника. Андрей продышался, побледнел и протянул руку к ключам. Потом отдернул. Потом снова протянул. Было видно, как он борется с собой, ненавидит старшего партнера, пугается, пытается скрыть ненависть и от страха, от унижения своего ненавидит еще больше. И опять боится, и снова ненавидит. Наконец он взял себя в руки, изогнулся угодливо, принял позу покорности и забрал ключи.

–  Да, конечно. Мой косяк, я и запаркую, – сказал, сглотнув слюну. – Как говорится, мужик сказал, мужик сделал. – И хохотнул неловко. Посмотрел увлажнившимися глазами на Петра Олеговича, развернулся медленно и побрел к выходу. У самой двери он резко обернулся и даже сделал шаг по направлению к столу… но остановился на полшаге, постоял, кашлянул, сказал хрипло высушенным голосом:

–  Я только хотел еще раз попросить прощения. Вы абсолютно правы. Мой косяк. Спасибо за урок. Я мигом.

Закончив говорить, банкир зашелся в приступе кашля, отплевался в кулак и выбежал из переговорной. Петр Олегович поднял глаза на стоящего по стойке «смирно» полковника, поковырялся ногтем в зубах и жестко, акцентируя глухие согласные «т» и «к», сказал:

–  Вот так вот, Стасик. Вот так!

Банкир вернулся меньше чем через пять минут, аккуратно положил ключи от лимузина на стол и, стараясь сдержать сбившиеся дыхание, отчитался:

–  Запарковал. В лучшем виде, прямо перед входом. Ни одной царапинки, не беспокойтесь, как жену в постельку уложил.

Петр Олегович представил, как несется он по многолюдным коридорам банка мимо изумленных сотрудников, выбегает из дверей, бежит на стоянку, садится в лимузин с мигалкой, путается в незнакомых кнопках и рычажках. Дрожащими руками, боясь нажать что-нибудь не то, хватает руль, судорожно трогается и едет на свободное место. А еще путь обратно предстоит. Мимо обалдевших охранников, мимо трепещущих девочек на рецепшен, мимо последней зачуханной операционистки. Мимо всех. Как у Бродского почти в «Пилигримах»: «Мимо ристалищ, капищ…» Вот такое нынче ристалище, вот такие сейчас пилигримы. Опошлилось все. Получило свою цену. И аккуратно лежит на полках глобального супермаркета, не оставляя никаких иллюзий. От философских мыслей отвлек безопасник Станислав Николаевич.

–  Можно выйти? – стараясь ни на кого не глядеть, по-детски подняв руку, спросил он.

Андрей молчал. Да и не к нему безопасник обращался. Всем было очевидно, кто сегодня в переговорной альфа-самец. «Волшебное, волшебное чувство, – ловил кайф Петр Олегович. – Вот зачем деньги и власть нужны. Вот для чего». Унижение в спальне и за завтраком почти рассосалось, ночной сон казался забавным голливудским ужастиком. В горле запершило, по телу разлилась благодать.

–  Иди, – царственно, как ему показалось, ответил он. – Иди, Станислав Николаевич, Андрей тебя ругать не будет, я прослежу. Еще и премию выпишет в размере месячного оклада за неукоснительное соблюдение пропускного режима. Ведь выпишешь же?

–  Конечно, – процедил сквозь зубы банкир, – исполнительность надо поощрять.

Безопасник бочком, опустив голову, вышел. Петр Олегович решил немного смягчить ситуацию. Кнут, унижения – это, безусловно, хорошо, но недостаточно и опасно для долгосрочной манипуляции разрабатываемого объекта. Так его учили на курсах переподготовки в школе КГБ. Людям надежда нужна. Унизь, избей, отними все, но оставь надежду, а лучше сам подсунь ее измученному человеку.

–  Жестко, Андрюшенька? – ласково улыбаясь, спросил он банкира.

–  Нет, ну что вы. Все нормально, все правильно, я же понимаю…

–  Не ври, теленок, ничего ты не понимаешь. Я приехал тебе сказать, что почти согласовал твою кандидатуру на пост моего советника в концерне, а ты…

У банкира в зобу дыханье сперло от счастья. Пределом мечтаний пылкого юноши было рулить непрофильными активами конторы Петра Олеговича. Он ему сам эту мечту подарил пару лет назад, когда заметил, что Андрюша стал чрезмерно много отщипывать от их совместных операций. Заболев идеей стать серым кардиналом крупного государственного оборонного холдинга, Андрей урезал свою комиссию до судорог в яйцах. Терпел ради светлого будущего, как идейные коммунисты в Гражданскую войну.

–  Правда? – шепотом почему-то спросил он. – Вам удалось?

–  Удалось. Одна инстанция осталась. ФСБ. Но это дело техники. Я по старым связям все улажу, хотя объективка на тебя плохая. Пишут, что жулик ты, Андрюша. Начинал с обнала, сейчас кровь сосешь из трудового народа кредитами с хитрыми оговорочками. Капитал, пишут, у тебя в банке дутый схемами мошенническими. Банкрот, пишут, ты почти что. А еще совести хватило в декабре одиннадцатого на проспект Сахарова выйти, на митинг, при таком-то бэкграунде.

–  Да я не ходил, честное слово, мы с друзьями пообедать зашли, просто рядом были. Ну как рядом, метров двести, в переулках. Мимо просто проходили…

–  А ты думай в другой раз, где ходить, с кем и когда. И вообще, не любят у нас в Конторе племя ваше иудейское.

–  Я русский наполовину, – упавшим голосом оправдался банкир.

–  Вот именно что наполовину. Нельзя быть чуть-чуть беременным. Слыхал такую поговорку? Ты, Андрюш, определись, кто ты по жизни и с кем.

–  Я с Россией.

–  Не то.

–  Я с президентом.

–  Недостаточно.

–  Я в команде.

–  Мало.

–  Я с вами, Петр Олегович! – почти прорыдал он.

Петр Олегович сделал паузу. «Ну как их не презирать, либерастов этих недоделанных? – подумал презрительно. – Ведь за три копейки продаются. За обещание трех копеек. Еще и вякают, пальцы крючат, какие они самостоятельные, как всего сами добились. А сами, а сами…»

–  Вот это теплее, – сказал он вслух, и напряжение в переговорной ослабло. – Да не ссы ты так. Объективка – это ерунда. Я же сказал, улажу. Меня другое беспокоит, рановато тебе еще большими делами заниматься. Не можешь ты с людьми работать.

–  Почему не могу? Я могу, у меня коллектив большой, несколько тысяч…

–  Несколько тысяч телок недоеных. Молодец, справился, гений менеджмента. Ты зачем людей попусту унижаешь?

–  Кого?

–  Да вот хоть безопасника. Он работу свою выполнял. Ты ему велел никого не пускать, он и не пускал. Ты что думаешь, он от унижения свою работу лучше делать будет? Нет, Андрюшенька, хуже. Он тебя от ненависти сдаст когда-нибудь и прав будет. Понты перед слабыми гнуть не надо. Они тебя и так боятся. Ты перед сильными и в прогибе достоинство попробуй сохранить. Вот это искусство. Понял?

–  Понял, Петр Олегович.

–  Ничего ты не понял. Ты сравни: ты его унизил, и я тебя унизил. Да, каюсь, унизил, специально, намеренно. Но ты унизил во вред, для гонора пустого. А я, потому что люблю тебя, дурака, добра желаю, человека из тебя сделать хочу. Теперь понял?

Банкир молчал. Лицо его постепенно разглаживалось, а потом на нем как отпечаток с негатива проявилась искренняя благодарность. Он понял. «Нет, все-таки я правильно в банк приехал, – любуясь парнишкой, думал Петр Олегович, – два кайфа за полчаса. За этим стоило ехать. Опустил парнишку, и он мне еще благодарен остался. И это я еще выписок не смотрел».

–  Вот теперь вижу, что понял, – сказал Петр Олегович благостно. – Учись, пока я жив. Это тебе не МВА в Гарварде получать, там такого не расскажут.