РодиНАрод. Книга о любви - Александр Староверов

–  А на вас пропуска нет, – сказал охранник, опасливо косясь на мигалку, – надо, того, позвонить.

Ребята из машины сопровождения рванулись было к глупому разряженному петуху, но Петр Олегович остановил их жестом. Ситуация его забавляла.

–  Надо, так позвоним, – весело сказал он. – Мы люди скромные и культурные. Доложи руководству номер машины. Иди, звони, хозяин ждет меня.

–  Андрей Маратович? Куличик? Так он еще в банк не подъехал.

–  А чего, он у вас тут один работает, и швец, и жнец, и на дуде игрец? Заместителю позвони или кто у вас там есть…

Охранник ушел в будку звонить. Через минуту он, осторожно ступая, выдвинулся из будки и виновато сказал:

–  Извините меня, пожалуйста, но на стоянку нельзя. Не велено на стоянку. Это для руководства стоянка. А в банк проходите. Велено пропустить. Уж извините, пожалуйста, велено так.

Первой мыслью Петра Олеговича было развернуться и уехать. И потом не отвечать на звонки Андрея дня три. А потом ответить и коротко послать на хер. А потом снова не отвечать. В другой день он бы уехал не задумываясь, но сегодня, после странного ночного сна, не захотел. Жалко ему стало Андрюшу-банкира. Ведь окочуриться может реально от страха. Инфаркт хватанет, и привет. У молодых да ранних это сейчас быстро. Подумаешь, заместитель у Андрюши тупой попался, новенький, наверно, пастуха не признал от неопытности. «Ну, забавная же ситуация, – сам себя отмазывая от непонятно откуда взявшейся жалости, думал Петр Олегович. – Веселая ситуация. Выйду, развлекусь. Как раз то, что мне надо после дурацких снов и семейных разборок. Не из жалости я, не от слабости, просто ситуация забавная…» Чтобы ситуация стала совсем забавной, он выгнал водителя из машины, взял у него ключи и, оставив лимузин перегородившим въезд на стоянку, один, без охраны, простой и демократичный, как Ленин в восемнадцатом году, отправился в банк. В приемной Андрюши его испуганно встретила кукольная секретарша с невероятной длины нижними конечностями.

–  Ой! – придурковато воскликнула она. – А Андрея Маратовича нет, не предупреждал он о вашем приезде.

В ее глазах читалась детская обида, что же это шеф, козел, не сказал о приезде дорогого гостя, она даже подмыться не успела. Была когда-то у Петра Олеговича с ней проходная, ничем не выдающаяся ночка, после которой Светочка или Ниночка, он не помнил, как ее зовут, получила стандартную безделушку от «Тиффани». Несоразмерность усилий и вознаграждения так поразила юный, не раскрывшийся еще, наподобие бутона, мозг, что девушка даже пыталась аккуратно преследовать его. Слала фривольные эсэмэски и однажды подкараулила у офиса. Ей хотелось еще «Тиффани». Она со слезами на красивых глазах объяснилась ему в любви, а он совершенно без слез и хмуро объяснил Андрюше, что надо бы утихомирить амбиции зарвавшейся сотрудницы. Андрей утихомирил. Но каждый раз, когда Петр Олегович появлялся в банке, девушка смотрела на него с неизбывной тоской, как на Эдемский сад, утерянный безвозвратно и навсегда.

–  Вот паршивец, – вздохнул Петр Олегович, – не предупредил, значит. А я думал, ты меня ждешь здесь, за своей красивой стойкой, в красивом нижнем белье, накрашенная, надушенная, а он не предупредил…

–  Простите, извините, но он правда не предупредил. – Глаза секретарши вспыхнули надеждой. – Я быстро, я мигом, у нас и переговорная есть свободная. Там стол большой и диван. Я мигом, пять минут буквально. Чай, кофе, все принесу, все сделаю…

Встретить банкира, пяля его секретаршу, которую и тот наверняка потягивал, было бы оригинально. По-ковбойски, что ли. В стиле лихих конников великого Чингисхана. Излечить это могло от утренней прививки комплекса мужской неполноценности. Но вместо закономерного возбуждения Петра Олеговича накрыла апатия. «Да что же это такое, – думал он обреченно, – старые самки пошлы и отвратительны, молодые самки пошлы и глупы и тоже отвратительны. В пидорасы, что ли, теперь податься? Но они предельно пошлы и отвратительны. Все, все кругом уроды. И я урод. А тогда зачем все? Воистину тоска и блевота, блевота и тоска». В поисках точки опоры он оглянулся по сторонам. На стене висел подарочный календарь Магаданпромбанка, стилизованный под стодолларовую купюру. Вид поджавшего губы президента Франклина привел нервную систему в равновесие, а слоган, написанный под его портретом, окончательно развеселил. «Магадан – историческая родина денег» – гласил слоган. Петр Олегович представил, как грустные баксы по всему миру собираются в кучки. Перешептываются близнецы Франклины с поджатыми губами и решают, что пора. Пора! Момент настал. Нужно возвращаться на историческую родину. В Магадан. И течет ручеек баксов через все границы, и сливается в полноводную зеленую реку. И поют захмелевшие от счастья доллары знаменитую песню «Еду в Магадан. В Магадан …ля». Воображаемая картина была до того нелепой, что он не выдержал и рассмеялся.

–  In money veritas, – сказал, хохоча и кивая в сторону календаря. И перевел на русский для непонимающего кукольного создания за стойкой: – Истина в деньгах. Ну а девушки… а девушки потом. Ты вот что, кофе мне принеси, разрешаю. А все остальное после. И позови мне какого-нибудь начальника, ответственного за пропускной режим. Хочу посмотреть в глаза смельчаку, который машину мою на стоянку не пустил.

Начальник нарисовался через три минуты. Вошел в переговорную, молодцевато выпятив пузцо, упакованное в мышиного цвета пиджак, встал по стойке «смирно», по-военному на одной ноте, представился и попросил прощения.

–  Станислав Николаевич Фурченко, заместитель председателя правления по безопасности, извините меня ради бога, был не в курсе, совершил ужасную ошибку, готов понести заслуженное наказание!

Петр Олегович умилился. Ведь когда-то, не так давно, и сам шестерил у зажравшихся банкиров. И во фрунт вытягивался перед ними, и в глаза преданно заглядывал. «Эх, бедолага, – подумал он жалостливо. – Не повезло тебе в жизни. Унижаешься за копейки. Ну, ничего, сейчас мы здесь шоу устроим. Отомстим за все ненавистным эксплуататорам-кровососам. Не переживай». Он ласково посмотрел на безопасника и участливо спросил:

–  В каком полку служили?

–  «Детский мир» на Лубянке. Полковник в отставке.

–  Что же ты, коллега, своих не узнаешь?

–  Виноват, товарищ э-э… – Полковник замялся и вопросительно глянул на собеседника. – Товарищ э-э… генерал?

Петр Олегович благосклонно кивнул, пускай будет генерал.

–  Виноват, товарищ генерал, промашка вышла. Готов понести заслуженное наказание!

–  Чего ты заладил, наказание, наказание. Садись, давай лучше кофейку попьем, боевых товарищей вспомним, садись.

Полковник присел на краешек стула, и они постепенно разговорились. И общих знакомых нашли, и похохатывать стали. И вообще понравились друг другу. Петру Олеговичу приятно было встретить неудачливого коллегу из корпорации и вот так запросто с ним посидеть. Никаких чинов, просто одному повезло больше, другому меньше. Все бывает в жизни. Главное, людьми оставаться. Помнить о боевом нерушимом братстве рыцарей плаща и кинжала. Только в самой глубине сознания у обоих мигала противным красным светом бегущая строка: «Чушь! Чушь! Чушь это все полная! Нет никакого боевого братства, а есть волчара опытный и сильный, урвавший от жизни солидный кусок, а есть послабее, и кусочек у него в хиленьких клыках поменьше. И завидует один другому и боится. Но скрывает тщательно зависть и страх, а другой делает вид, что не замечает ничего. Потому что приятно, приятно, черт возьми, людьми себя чувствовать, а не волками. Пожить хоть несколько минут в благородной черно-белой графике, навеянной легендарным сериалом о Штирлице. Очеловечить, подогреть немного свою и собеседника волчью жизнь». На пике взаимной теплоты и расположения полковник осторожно спросил:

–  А может, уберете свою машину от шлагбаума? Сотрудники выехать не могут, и у инкассаторов проблемы.

–  А может, не уберу?

–  А может, и не уберете, – философски согласился полковник. Понял, что лишку хватил.

На этих словах в переговорную ворвался красный и потный банкир Андрюша:

–  Петр Олегович, извините меня, пожалуйста, – выпалил он, задыхаясь. – Я почти взлетел, за мной три машины гаишных гнались. Переехал все сплошные по пути, чуть в аварию не попал. Но пробки. Водитель до сих пор с ментами разбирается. На метро добирался, представляете? Машину бросил. Простите, но вы так неожиданно. В метро связь плохая, я не предупредил сотрудников, не получилось дозвониться. Простите. А ты что же, Стасик, – обратился он к безопаснику, – такого человека на стоянку не пустил. Совсем нюх потерял? Оштрафую, уволю на хрен. Петр Олегович, он хоть прощения у вас попросил, дуболом старый?

–  Попросил. Ты на него не ругайся, он мужик хороший. Коллега мой бывший.

–  Конечно, хороший, мы плохих не держим. Но вы все равно меня простите и его тоже. С меня ящик «Хеннесси ХО», в компенсацию, так сказать, морального ущерба.