Ида - Александр Евгеньевич Чигаев

Свадьба шла уже к завершению. На дворе задребезжал рассвет. Жоре предоставили последнее слово перед первой брачной ночью. Вместо того, что бы поблагодарить дорогих гостей, взять свою Галатею на руки и унести в спаленку, Жора произнес следующие слова.

— Слушай Брамс, это он обратился в Ване Иванову.

С этой минуты длинное имя Ваня Иванов было навсегда утеряно им, и он обрел новое имя Брамс, под которым и по сей день его помнит вся Одесса, если таковые, конечно, остались в живых.

— Так вот Брамс, а не слабо тебе со мной породниться. Смотри, какая у Галетеи прекрасная сестра Клеопатра.

Все тут же подумали, что новоиспечённый Брамс тут же плюнет в рожу Жоре Лому и уйдет к себе домой. Но произошло невообразимое. Брамс плюхнулся на колени перед Цилей и попросил руки её дочери. Партер ахнул, галёрка захлопала. Потом Брамс на коленях переполз к ногам Клеопатры, и ухватился за них.

— Клеопатра, я буду тебе хорошим мужем и ни одна сволочь тебя не тронет на этом свете пока я жив. А если помру, то и оттуда достану падлу.

Циля расплакалась, а Клеопатра обняла голову Брамса. Ребе тут же обвенчал молодых, без применения своей адской машинки, теперь и он плакал от счастья. Деньги на свадьбу были. Гонорар Гаевского был баснословно огромен по меркам того времени. Михайловская улица долго гуляла. Когда произошла первая брачная ночь у Жоры Лома с Галатеей и у Брамса с Клеопатрой доподлинно неизвестно. По утверждению деда Бурмаки, это произошло через неделю после свадьбы, да и какая разница, главное, что первая брачная ночь была.

Жора и Брамс перебрались в Цилину квартиру и Циля, в полном смысле этого слова приобрела не только двух зятей, но и двух сыновей, о чем и мечтала всю свою жизнь, когда еще в девках ходила.

14. Пианинка.

После свадьбы наступают трудовые будни. Ни кто на Молдаванке и не мечтал о медовом месяце. День-два, три от силы и если силы есть, а надо думать о хлебе насущном. У Жоры Лома была прекрасно оплачиваемая работа. Ни дай Бог, вдруг Жора заболеет, депо станет навсегда через пару-тройку дней. Ни о каких кранах и подъёмных механизмах тогда не мечтали. Жора был нужен при любой власти и любом режиме, его и берегли, как могли, ежемесячно подбрасывая ему то премии, то прогрессивки. А вот с Брамсом дела обстояли куда сложнее. На холостяцкую жизнь ему-то хватало, но теперь нужно было содержать ему и жену. В Клеопатре он души не чаял, с уверенностью могу сказать, что и Клеопатра стала ему тут же верной женой. Возьми и только немного обидь Брамса, тут и Жора Лом не нужен, Клеопатра выдерет глаза с корнем, тому, кто посмеет обидеть её мужа. Ну, это так, к слову. Ни кому бы и в голову не пришло не то, что обидеть Брамса, худого слова, про него ни кто не мог сказать. О продолжении работы Клеопатре по профессии не могло быть и речи. Брамс перестал бы себя уважать. Помог, как обычно случай. У Михельсона ломбард отобрали, хотя в этом ломбарде самая ценная вещь была та самая гитара, которую Лёсик Ручка заложил во время болезни, тогда еще Вани Иванова. Когда отбирали ломбард, Михельсон ухитрился вынести гитару. Конечно, она ему была не нужна и старость его не обеспечила бы, тут дело было принципа, самый ценный объект нужно было сохранить. Гитара была отдана владельцу, я бы сказал так, никто бы не поверил, но её вернули совершенно бесплатно. Чума давно про нее забыла, и так забот был полон рот, а Лёсик принял ее с удовольствием. Но не все делается бесплатно в этом мире, это хорошо знал и Михельсон. В один из дней, когда Брамс только пришел с биржи труда, где ему досталось не очень хлебная работа, но за которую он и ухватился. Михельсон долгого вступления не делал.

— Послушайте Брамс, начал он. Тут такое дело. Я понимаю, сейчас линия партии во всю говорит, что надо бороться с разрухой. В Одессе ни чего не разрушили, но почему-то ни чего так и не работает. Одни митинги и призывы. И скажу вам, не таясь. Да, я за индустриализацию советского государства. Судоремонтный завод не работает, его растащили на зажигалки, но он будет когда-нибудь работать. В этом я уверен.

Брамс не очень грубо, но все же перебил Михельсона.

— Послушайте меня мусье Михельсон, не морочите мне голову с разрухой и индустриализацией. Мне завтра с утра весь день кирпичи таскать, я хочу отдохнуть. Говорите прямо или валите к себе домой. Меня Клеопатра ожидает с ужином.

— Ладно, скажу более прямо. Несмотря на светлое будущее завтра и всеобщий коммунизм, народ и сегодня хочет музыки и веселья. Бедно, тихо, но веселья.

— Михельсон, быстрее переходите к делу, а то я начинаю закипать как самовар в трактире.

— Ладно, еще быстрее. Тут я подумал, у вас золотые руки, а у меня прекрасная голова. Почему бы нам с вами не открыть артель по производству музыкальных инструментов. Не надо на меня так смотреть, как Ленин на буржуазию. Я все понял и поясняю. Нет, медные трубы, и литавры мы делать не будем. Вся медь ушла на индустриализацию и на электрические провода. План ГОЭРЛО в действии.

Кто бы мог подумать, что старый Михельсон так идейно подкован. Все было гораздо проще. От полного безделья Михельсон целый день читал советские газеты, других газет и не было. Он привык за всю свою жизнь много трудиться, а тут полный отпуск и без обеспечения. Вот и лилась из его уст советская пропаганда в понимании текущего момента самого Михельсона. И он продолжал.

— Начнем с простого. Гармошки вы делать умеете. Возьмете своих байстрюков, Лёсика Ручку и Баха себе в подручные. Потом попробуем сделать гитару и бубны всякие, может чего и получится. У меня кой чего осталось в загашнике на старость и найду помещение. В железе, дереве и прочей чепухи, думаю, заминки не будет. Заводы растаскивают по болтику и железке. На Староконном рынке все есть и стоит копейки. Я подключу племянника Изю, и он все достанет, может и бесплатно. Видите, я откровенен с вами и не хочу на вас наживаться.

Тут Михельсон слегка покривил душой, на счет наживаться, это стало ясно через несколько минут. Предложение Михельсона сильно заинтересовало Брамса. Только, только начали прорезаться ростки еще совсем слабого НЭПа. Всё-таки,