Ида - Александр Евгеньевич Чигаев

Теперь брат Ручки получил свое полноценное имя Бах и стал настоящим членом общества на Михайловской улице. Лёсик и на трубе выучился играть, но трубу давали только на прокат, хоть и дёшево, а купить он ее не мог, денег не было. Старший брат находил, где сыграть. Труба и барабан на похоронах смотрелось жидковато, но терпимо, гитара и барабан на свадьбе или именинах слушалось не менее трагически, но бедность не порок. Приглашали те, кто не мог оплатить весь симфонический оркестр знаменитой одесской филармонии. Так и жили бедно, но дружно. Им было не привыкать, когда в их жизнь вошел Ваня Иванов.

Взяли они Ваню Иванова за руки и ноги, ели оторвали ото льда и притащили его к себе домой. Заболел Ваня сильно, видать и простреленное лёгкое тут помогло. Умирал Ваня в горячке. Пошел, Ручка к доктору Паису, помоги, мол, Ваня Иванов умирает. Ваня Иванов, естественно не принадлежал к одесской еврейской общине, но долг врача, все же взял свое у доктора Паиса, но после слов Ручки, что Ручка с Бахом поселятся у него жить, до тех пор, пока он не осмотрит бедного Ваню Иванова. А что мог сделать доктор Паис? Воспаление легких одинаково протекает, что у еврея, что у русского. Тут нужны лекарства, хорошее питание и благословление Господа. Три вещи, без которых в то время пневмонию не вылечить. Благословение Господа выпросить можно, хоть в церкви, хоть в синагоге, а вот где взять остальное, это проблема. Аптекарь Гаевский в кредит медикаментов не даст, тем более гою, легче выпросить кусок говядины на одесском «Привозе». Так и сделали. Бах пошел на «Привоз» разжиться мясом, Ваню Иванова там знали, а Ручка, не надеясь на снисхождение Гаевского, сделал проще, пошел и заложил в ломбард Михельсона чудесную гитару из палисандрового дерева, которая была одолжена у Чумы. Долго Ваня Иванов шел на поправку. Уже весна была в разгаре, когда он впервые вылез из подвала на свет Божий. Задумался Ваня крепко о своей жизни. Всю зиму Лёсик Ручка и Бах его содержали и кормили, хотя сами жили впроголодь. Через неделю Ваня Иванов пропал, еще через два дня появился с грудой хлама, дерева и жести. Через несколько дней гармошка была готова, выглядела она не очень привлекательно, но звучала здорово, как клавесин, который подхватил ангину.

Оркестр, если скромно, трио, теперь уже под руководством Вани Иванова прославилось в первый же день своего дебюта, их пригласили в полном составе на похороны Ромчика Кашубы.

10. Ромчик Кашуба.

После своей смерти Ромчик, по прозвищу Ромштекс не оставил ни гроша, хотя и был знаменитым потомком купеческого рода. После смерти своих родителей Кашуба быстро расправился с их состоянием. Вообще, он был очень весёлым молодым человеком. Каверзы и шутки от него исходили, как из мельницы шла мука, а может и отруби, но это не имело ни какого значения. Как-то Ромчика велел высечь градоначальник за его проказы. Его и высекли. У градоначальника Одессы была замечательная фамилия — Зелёный. Ромчик купил свинью и покрасил её в зеленый цвет, после чего приковал бедное животное ночью к парадному подъезду градоначальника. Свинья орала всю ночь, ее ни как не удавалось отцепить от перил, когда расцвело, и цепь, наконец, распилили, то по Дерибасовсой улице галопом пронеслась зелёная свинья. Потом этот фокус повторил дрессировщик Дуров, проехавшись по манежу одесского цирка на зелёной свинье, о чем и запомнили потомки, но пальма первенства принадлежит все же Ромчику. После чего он и получил свое прозвище Ромштекс. Так как ходили слухи, что градоначальник Зелёный на весь свой кабинет кричал, что из Кашубы он сделает настоящий свиной ромштекс. Свиной быстро ушло, а вот Ромштекс остался. В Одессе так и говорили, Ромчик плохо кончит, так оно и получилось. Находясь в стеснительном материальном положении, Кашуба предложил бездетной одноглазой Ларке, если она даст червонец, сделать ей ребёнка. На удивление всем одноглазая Ларка тут же согласилась и, зная хорошо Ромштекса, она тут же выложила червонец. У Ромчика назад пути не было, тем более что червонец пылал огнем на ладони одноглазой Ларки. Как сказал патологоанатом, делавший вскрытие тела Ромчика, гражданин Кашуба умер от инфаркта, прямо на Ларке, которая на самом деле оказался Илларионом Савельичем Канторовичем, известным в кругах педерастов под кличкой Одноглазая Ларка. Вот говорили в Одессе, что он плохо кончит, так он и кончил плохо. Был кинут клич, скиньтесь, кто может на похороны Ромштекса. Скинулись, но когда подсчитали весь капитал, то поняли, что денег хватит только на дуэт Ручки и Баха. Тогда еще одесситы не знали, что был организован полноценный оркестр под управлением Вани Иванова. Похороны скорбное дело, но такой веселой похоронной процессии Одесса еще не знала. Ромчик был веселый человек, думаю, и он бы смеялся на таких похоронах, где плохо «кончают». Кашубу хоронили, не переходя Люстдорфскую дорогу. Сначала звучал траурный марш Шопена и гармошка Вани Иванова с трудом выводила эту мелодию, потом Шопен плавно перешел в семь сорок, хотя ни кто этого сразу и не заметил, так как было и без того всем весело. Все кончилось не скоро и веселой попойкой. Траурную процессию разогнала полиция, которую вызвал кладбищенский сторож. После этого знаменитый оркестр под управлением Вани Иванова больше не приглашали на похороны, зато от свадеб и гуляний отбоя не было даже в тяжелые дни военного коммунизма.

11. Жора Лом.

Жора Лом достаточно большая знаменитость на всю Одессу. Жил он на Балковской улице со старушкой матерью. Отец его когда-то был знаменитым портовым грузчиком, но годы взяли своё, надорвался мужик и как-то быстро увял и умер. Жора не пошел по стопам отца, хотя силища его была огромной. Его приглашали к себе сам Миша Винницкий, он же и Япончик, и многие другие «Весёлые ребята». Жора с легкостью мог утащить любой сейф без применения крана и других подъёмных машин, но он очень любил свою старушку мать и не хотел оставлять её одну, на случай если его заберут в охранное отделение или того хуже, посадят в тюрьму. Работу он себе нашел в трамвайном депо, что располагалось на Степовой улице, рядом с Михайловским садиком и Михайловским базарчиком. На этом базаре, его мама торговала семечками на стаканы, и Жора одним глазом глядел, что бы ни дай Бог, кто обидит его мамашу, а другим глазом смотрел на тяжести, которые он ворочал в депо. Естественно, ни кому и в голову бы не пришло обидеть Жорину