Рожденная революцией - Алексей Нагорный

– Ну и кто, кто эти… они кто? – нетерпеливо допытывался Бушмакин. – Чем занимаются, где живут?

Вася наугад вытащил одну карточку.

– Волин Дмитрий Иванович, уроженец села Летихино… Орловской губернии… Проживает: Пустая улица, дом пять.

– Это на Малой Охте, – вставил Никита.

– Ну и что он, этот Волин? – не унимался Бушмакин. – Чего ты, как пыльным мешком прибитый?

– Фармазон он, – убито сказал Вася.

– Вероятно, следует читать «франк-масон», – объяснил Никита. – Член тайного общества декабристов…

– Каких еще декабристов… – застонал Бушмакин. – Ну при чем здесь они? – Он начал выдвигать один ящик за другим. – «Медвежатники», «форточники», «скокари», «гопстопники»… Черт знает что! Я таких поганых слов в жизни не слыхал!

– Я думаю… Это здесь ворье всякое понапихано, – вдруг сказал Коля. – Записаны разбойники всякие…

Бушмакин с уважением посмотрел на Колю:

– А что? Прав он, ребята! Как считаете?

– Я так думаю, – продолжал Коля, – что ежели здесь как следует порыться, можно и Сеню Милого отыскать, верно я говорю?

– Верно, – кивнул Бушмакин. – Только вот я смотрю – глаза у тебя сразу недобрым огнем загорелись, а ведь ты теперь не просто Коля. Ты сотрудник уголовного розыска. А что это значит? Это значит, что задержать Сеню, найти его – это твоя обязанность. А вот, скажем, морду ему набить, – это стой! Нельзя!

– А жаль! – улыбнулся Вася и, перехватив рассерженный взгляд Бушмакина, добавил: – Все понял…

– Ночуем здесь, – решил Бушмакин. – Утром будем разбираться.

Улеглись кто куда. Бушмакин на стол, остальные – на стулья. Остаток ночи прошел спокойно, а когда совсем рассвело, заскрипела дверь, и в комнату просунулся заспанный мужчина лет пятидесяти, в потертом чиновничьем мундире.

– Чему обязан? – хмуро, без удивления спросил он.

– Мы вновь назначенное управление уголовного розыска, – сказал Бушмакин. – Вот мандат.

Чиновник отвел руку Бушмакина, внимательно оглядел ребят и повторил задумчиво:

– Управление уголовного розыска… – иначе сказать – сыскная полиция рэ-эс-дэ-рэ-пэ-бэ?

– Ясно сказано, гражданин, – закипая, произнес Бушмакин. – Управление. И я вам не советую…

– А что такое малина, вы знаете? – грустно перебил чиновник.

– Ягода, – вступил в разговор Коля. – Кто же этого не знает!

Чиновник подошел ближе, всмотрелся в лицо Коли:

– Здравствуйте, молодой человек. Рад приветствовать спасителя… – Чиновник протянул Коле руку.

Коля осторожно пожал протянутую руку и сказал смущенно:

– Да чего там… Мы – завсегда…

– Что значит – завсегда?.. – подозрительно спросил Бушмакин. – Откуда ты его знаешь?

– Так, – Коля совсем смутился. – Случай вышел… Пустяки.

– А вы оказывается, еще и скромны? – удивился чиновник. – Ваш сотрудник, господа, не так давно спас жизнь мне и моей жене!

– Вот это да! – Вася изо всех сил хлопнул Колю по спине.

– Поздравляю, – сказал Никита.

– Коля, ты у меня теперь самый любимый! – пропела Маруська.

– Мадемуазель, он этого вполне заслуживает, – галантно поклонился Колычев. – Ну что же, господа. Рад знакомству и позвольте мне откланяться. Я картотеку разбирать пришел, не спится, знаете ли, но раз вы теперь хозяева…

– Минуточку, – остановил его Бушмакин. – Как вы относитесь к монархии?

– Она себя изжила, – сказал Колычев. – Печальная закономерность.

– Печальная? – прищурился Бушмакин.

– Да, – кивнул Колычев. – Я, милостивый государь, столбовой дворянин, мой род уходит корнями в шестнадцатый век. Все мои предки верой и правдой служили царю и отечеству. И я служу. Служил, – поправился он.

– Сыщиком? – спросил Никита. – Не очень почетная профессия. Слыхал, что дворяне ею брезговали… Бенкендорф, Шувалов, Шешковский… Каты… Из-за них, наверное, брезговали?

– Вы малообразованны, – сказал Колычев. – Вы говорите о тех, кто возглавлял политический розыск. И вы правы: испокон веку на Руси презирали и ненавидели тех, кто преследует людей за политические убеждения. Но есть и другая полиция. Она очищает мир от подонков. От уголовников. От мрази всякой. Я пошел служить в эту полицию по глубокому убеждению, милостивый государь!

– Пока эта полиция была в руках царских прихвостней, – сказал Бушмакин, – немногим она отличалась от жандармов и охранки. Но мы поспорим после.

– Вы думаете, это «после» будет? – улыбнулся Колычев.

– Хотите остаться? – прямо спросил Бушмакин.

– Вы сможете мне верить? – осторожно осведомился Колычев.

– Это будет зависеть только от вас. – Бушмакин пристально смотрел на Колычева.

И Колычев не отвел взгляда:

– Поскольку кто-нибудь все равно должен вам объяснить, что такое малина и бока скуржавые, – я остаюсь.

Потом бушмакинцы разбирали картотеку сыскной полиции. Командовал Колычев. Он сидел на приставной лестнице в помятой рубашке, без сюртука и был очень оживлен:

– Третий ящик оставьте! – кричал он. – Это отработанный пар! Так сказать, сведения для науки. Вам, господа, нужно сейчас интересоваться только активно действующими персонами. Теми, кто в эту самую минуту режет, грабит, раздевает и насилует! А это все в десятом ящике. Там мокрушники – сиречь убийцы, и все известные нам сборища уголовно-преступного элемента, сиречь – малины.

Ребята притащили ящик. Бушмакин надел поломанные очки в железной оправе и углубился в чтение. Но было еще темно, и Бушмакин попросил Колю найти свечу или лампу.

Коля вышел в коридор. Маруська увязалась следом.

– В сто сорок втором на столе лампа с четырьмя свечами! – крикнул Колычев.

Отыскали нужную дверь. Когда возвращались обратно, Маруська взяла Колю за руку.

– Нравишься ты мне, – сказала она тихо. – Наверное, я не должна тебе об этом говорить, ну да ты парень простой и человек хороший, вреда мне не сделаешь.

– Не сделаю, – Коля покраснел и отдернул руку.

– Стесняешься?

– Не-е, – Коля вздохнул. – Только не время сейчас… И не место.

– Скажи уж прямо: пошла ты, девка, туда-то и туда-то. Не прячься за слова, терпеть не могу!

Она повернулась и ушла. Коля постоял еще некоторое время в коридоре и вернулся в кабинет Колычева. Зажгли свечи, стал виден лепной потолок и электрические лампы под жестяными крашеными абажурами – они висели над каждым столом.

– Розыск преступного элемента должен быть поставлен научно. А наука свидетельствует, что без планомерного и глубокого проникновения в преступную среду ни одна полиция мира успеха не имела! Вот и мы с вами в своей работе будем опираться исключительно на преступный элемент! – разглагольствовал Колычев.

– Даже исключительно, – усмехнулся Бушмакин. – А честные люди? Граждане? Они что же, заинтересованы в том, чтобы процветала уголовщина? Они, по-вашему, нам помогать не станут?

– Разъясняю суть дела на простом примере! – Колычев словно читал лекцию на юридическом факультете университета. – Ограбили лавку. Нутс-с, спросили вы того, сего, а они – молчок! Обыватель – подлец, дело известное.

– Неправда! – возразил Бушмакин. – Кто-нибудь что-нибудь видел и придет к нам, сообщит.

– Кто-нибудь, что-нибудь, – парировал Колычев. – Слова-то все дамские, с кухни… Нет-с, мил-сдарь, не придут! Не бывало-с!

– У вас – не бывало-с, а у нас – будет! – уверенно заявил Никита. – Я, например, верю в человеческий разум!

– Разум? Эк, куда вас хватило, – с сожалением сказал Колычев. – Ну при чем тут, помилуйте, разум? Разве речь идет о периодической системе элементов? Давайте ближе к жизни, господа. К реальной жизни, наполненной проходимцами, предательством и хамством. Так о чем бишь я? Вот взгляните, – он вытащил из ящика три карточки. – Итак, мы с вами предполагаем, что ограбили лавку либо Васька Клыч, либо Шура Рябчик, либо Алексашка Помпон. Но кто конкретно? – Он торжественно оглядел присутствующих и продолжал: – Не знаете? И я не знаю. Но, в отличие от некоторых здесь присутствующих альтруистов, верящих в «человеческий разум», я не знаю этого только пока. Пока! Итак! Я вызываю городового, велю доставить ко мне всех друзей вышеназванных господ, потом приглашаю еще двух городовых и приказываю бить этих друзей до тех пор, пока большинство из них не запросит пощады. Тогда я отсылаю городовых и предлагаю некоторым, мною избранным, освещать подозреваемых, следить за каждым их шагом. Как вы уже догадались, вопрос ареста – это уже не вопрос. – Колычев вытер со лба пот и замолчал.

– Лихо, – сказал Коля.

– Отвратительно, – поморщился Никита.

– Кое-что в этом, конечно, есть, – Вася почесал затылок.

– Мужчинам только бы драться, – вздохнула Маруська.

– Значит, бить? – спросил Бушмакин.

– Ну, тут Колычев прав, – сказал Вася. – Не целовать же их. Они людей режут, а мы их – гладь?