Рожденная революцией - Алексей Нагорный

– Эй, товарищ! – не выдержал, наконец, матрос. – Не положено! Пройдите!

– Уже прохожу, – улыбнулся Сергеев и, предъявив матросу пропуск, вошел в здание. В вестибюле его сразу же окликнул статный, с отменной выправкой человек в офицерской бекеше без погон:

– Степан Петрович? Что с головой?

Голова у Сергеева была перевязана – ожог оказался очень сильным.

– Ротмистр Кузьмичев? – с холодком спросил Сергеев, неприязненно оглядывая военного. – Честно говоря, не ожидал. Давно ли на платформе Советской власти?

– Чувствую, что вы предпочли бы видеть меня по ту сторону баррикад, – усмехнулся Кузьмичев.

– Нет, отчего же. Просто я не верю в вашу искренность. Тогда, в Пулкове, вы рассуждали очень определенно: чернь на одной стороне, люди с уздой в руках – на другой. Или что-нибудь переменилось?

Подошел сотрудник Смольного, сказал:

– Товарищ Сергеев, Петровский ждет.

– Иду… – Сергеев кивнул Кузьмичеву: – Не уверен, что мы с вами встретимся еще раз, поэтому – прощайте.

– До свидания, – улыбнулся Кузьмичев. – Вас вызывают по делу, которое и ко мне имеет отношение, так что встреча наша не за горами, товарищ Сергеев.

…Кабинет Петровского выглядел странно. Совсем недавно здесь помещался будуар классной дамы, в алькове стояла кровать красного дерева.

– Сергеев? – Петровский посмотрел на часы. – Вы опоздали на три минуты.

– Извините, я разговаривал с Кузьмичевым, – хмуро сказал Сергеев.

Петровский кивнул:

– Понимаю. Бывший уланский офицер не вызывает у вас доверия?

– Не вызывает, – подтвердил Сергеев.

– А Бонч-Бруевич?

– Это другое дело.

– А почему так? Молчите? Тогда я скажу: Бонча знает лично Владимир Ильич. А Кузьмичева? Почти никто. Вывод: в вас говорит классовая ограниченность. Какие основания у вас не верить Кузьмичеву?

– Его собственные речи, которые я лично слышал год назад, в Пулкове. Кузьмичев приезжал к своему дяде, профессору обсерватории, а я только что удачно отъюстировал оптическую систему и был в числе приглашенных на день ангела. Это факт.

– Прекрасный факт, – подтвердил Петровский. – Кузьмичев знал о ваших политических убеждениях?

– Нет.

– Вот видите. Почему же не предположить, что в разговоре он ориентировался на предполагаемый уровень собеседников? Теперь о цели вашего вызова. Нужно назначить комиссаров во все комиссариаты, и вы должны подобрать подходящих людей. Милиционеров, которые саботируют наши распоряжения, немедленно уволить.

– А кто будет работать? Уголовщина расцвела таким цветом, что…

– Знаю, – жестко прервал Петровский. – Все знаю. Мы расстреливаем бандитов, но их не становится меньше. Некоторые видят в этом признак нашей слабости. Чепуха! Только что я разговаривал с Владимиром Ильичем.

– Что сказал Ильич? – напряженно спросил Сергеев.

– Когда мы уничтожим голод, болезни и социальное неравенство, тогда исчезнет та питательная среда, та социальная среда, которая порождает преступления, – задумчиво сказал Петровский. – Это, дорогой мой, наисложнейший вопрос, архипроблема, и если вы знаете бодрячков-болтунов, которые готовы разделаться с этой проблемой за раз-два, – плюньте в их скверные и лживые, простите, лица. Эти люди – злейшие наши враги. Ибо они – неучи и тупицы.

Петровский подошел к стеллажу и снял с полки небольшую брошюру в мягкой обложке:

– «Государство и революция». Первое издание, получил лично от Владимира Ильича, – с гордостью сказал он. – Так вот, здесь четко сказано: революция даст гигантское развитие производительных сил, но… – Петровский спустил очки со лба и прочитал вслух: – Но как скоро пойдет это развитие дальше, как скоро дойдет оно… до уничтожения противоположности между умственным и физическим трудом, до превращения труда в «первую жизненную потребность», этого мы не знаем и знать не можем! Заметьте, молодой человек, – не можем! А это значит, что образование идеальной социальной среды – дело огромного труда многих поколений! Поэтому оставим маниловщину и будем трудиться во имя будущего…

– Я представляю себе так, что к охране порядка нужно привлечь рабочих, – сказал Сергеев.

– Правильно думаете, – кивнул Петровский. – По-ленински. Отряды вооруженной рабочей милиции – это раз. Сыскная милиция, в которой тоже должны быть преимущественно рабочие, – это два.

– Сыскная? – переспросил Сергеев. – Плохо… Мерзкие воспоминания…

– Ассоциации, вы хотите сказать, – улыбнулся Петровский. – А если, скажем, не сыскная, а уголовный розыск? Как?

– Неплохо, – кивнул Сергеев. – А тех, кто служил царю, бывших, одним словом, – их куда?

– Бывших? – Петровский задумался на мгновение. – А что? Разве они не обязаны поделиться с нами своими знаниями? Обязаны! Уверен, что найдутся и добровольцы. Вот на них в известном смысле и обопритесь вначале. Есть у вас человек, которого можно поставить во главе этого дела?

– Есть, – не задумываясь, ответил Сергеев. – Только вот чего я не знаю… Чем должен заниматься этот уголовный розыск?

– Искать преступников, – Петровский посмотрел из-под очков.

– А как?

– Вопрос серьезный. Думаю, что рано или поздно вы на него ответите. Только помните: чем раньше, тем лучше.

Сергеев пришел к Бушмакину поздно вечером. Коля, Маруська и Бушмакин сидели за столом и пили чай.

– Степан Петрович! – обрадовался Бушмакин. – Милости просим! Маруська, чашку гостю! Только не взыщите – хлеба нет. Съели.

– Разговор у меня к вам, – Сергеев сел за стол и пустил ложечку в коричневую, мутную жидкость – чай был морковный.

– Понятно, – кивнул Бушмакин. – А ну, молодежь, прогуляйтесь.

Коля и Маруська обиженно поплелись к дверям. Неожиданно Сергеев сказал:

– Разговор их тоже касается. Тут дело такое… Преступников мы, конечно, ловим… Но уж, честно сказать, только тех, которые сами попадаются. А вот при царе, если помните, была специальная организация – сыскная полиция.

– Помню, – кивнул Бушмакин. – На Гороховой помещалась.

– Так вот, сыскная полиция существовала для того, чтобы… как бы это объяснить… Ну, чтобы быть в курсе всех дел преступного мира и вовремя эти дела пресекать. Скажем, наметили воры магазин Елисеева обчистить, а там уже засада, ясно?

– Ясно-то ясно, – Бушмакин подозрительно всматривался в лицо Сергеева. – Только зачем вы это все нам излагаете?

– А затем, товарищ Бушмакин, – Сергеев не отвел взгляда, – что партия поручает вам организовать и возглавить петроградскую сыскную милицию – уголовный розыск.

– Мне?! – Бушмакин вскочил. – Мне?

Коля и Маруська восторженно переглянулись.

– Так это же… Это же здорово! – сказал Коля.

– Вы теперь вроде околоточного будете? – не выдержала ехидная Маруська. – С пузом?

– Шутки в сторону, – нахмурился Сергеев. – Прошу не ахать и не восклицать. Возьмите людей, кого сочтете нужным, и марш на Гороховую. Кто из старых работников захочет остаться, пусть работает. Кто не захочет – скатертью дорога! Запачканных контриков удалять безжалостно. Завтра с утра и начнете.

– Постойте, постойте… – Бушмакин никак не мог прийти в себя. – Что такое, скажем, шпиндель, вы знаете? А что такое аксиальная фреза?

Сергеев пожал плечами.

– А я этим всю жизнь занимаюсь! – крикнул Бушмакин. – Мое дело – токарный станок!

– А что такое дактилоскопия, вы знаете? – в свою очередь спросил Сергеев.

– Нет, – растерялся Бушмакин.

– Я тоже узнал это после первого ареста. А что касается всей жизни… Революция, Бушмакин. И наша жизнь нам больше не принадлежит.

Коля восхищенно смотрел на Сергеева.

– Я тоже хочу, – сказал он. – Только я в Питер приехал, сразу схлестнулся с этими гадами. И пошло и пошло. Я так понимаю: судьба у меня такая – им салазки загибать.

– Ну, насчет судьбы – это немарксистская точка зрения, – улыбнулся Сергеев. – А в остальном – возражений нет.

– И я не отстану! – решительно заявила Маруська. – Куда вы, – туда и я!

– Не женское это дело, – сказал Бушмакин.

Она нахально посмотрела на него:

– Вы же не захотели заниматься со мной женским делом?

– Тьфу! – в сердцах плюнул Бушмакин. – Ты ей слово, она тебе – десять!

– А что, – задумался Сергеев. – Может быть, Маруся не так уж неправа. Кем была женщина при царизме? Забавой? Рабой? А при Советской власти женщина во всем будет равна мужчине, это факт!

– Не равна, а гораздо выше! – уточнила Маруська.

– Согласен, – рассмеялся Сергеев. – Первая в мировой истории женщина-сыщик! Это же прекрасно, товарищи!

Заводской двор заполнили рабочие. Бушмакин взобрался на стол, и гул разом стих. После событий на Ватном острове Бушмакин пользовался непререкаемым авторитетом.

– Товарищи, – негромко начал Бушмакин. – В городе грабят и убивают. Уголовники распоясались. Даже у детей отбирают хлеб.