Косарев - Николай Владимирович Трущенко

из их уст вылетали сочные, призывные — на подвиг и на бой зовущие. Теперь же — в школе политграмоты — он познал учебу нового, более высокого порядка. Занятия строились в ней не на общих призывах (как бывало на митингах), а методично, основываясь на революционной теории. Преподаватели терпеливо разъясняли слушателям все, что было им неясно, трудно усваивалось.

Курсы дали пареньку азы теории. Вышел Косарев из школы вооруженным основами марксизма-ленинизма, начальными навыками самостоятельной работы с книгой. Приобщился Саша и к великому искусству живописи. Впервые это произошло, когда слушателей школы водили в Эрмитаж. Коллекция его картин недавно вернулась из эвакуации, из Москвы. Часть ее быстро развернули для показа трудящимся. Картины потрясли Косарева. Не великолепие Зимнего дворца («это все буржуйское, крепостными создано», — ворчал Саша), а сами картины: «Последний день Помпеи» Брюллова, «Девятый вал» Айвазовского, «Возчики камней» Рубенса… От обилия имен художников, названий картин кружилась голова, а экскурсовод открывал ошеломленным рабочим паренькам и фабричным девчатам все новые и новые страницы волшебного мира искусства.

— Вот они — плоды пролетарской революции! — восторгался Косарев. — Искусство — трудовому народу…

Учиться с отрывом от работы больше Александру Косареву не пришлось. О тех трех месяцах учебы остались самые лучшие воспоминания[2]. Впереди были ночные бдения над книгой. «Учусь в институте самообразования», — шутил он в кругу друзей.

Таков был удел многих представителей его поколения. Потому и ценил Саша Косарев время своей трехмесячной учебы, а когда закончил ее, то охотно принял предложение Нарвско-Петергофского райкома стать заведующим курсами. Сам же тем временем с жадностью продолжал постижение политических наук.

Теория помогла молодому коммунисту-фронтовику занять правильную позицию в надвигавшейся сложной политической обстановке, подчас настолько сложной, что и опытные партийные кадры не всегда в состоянии были принять верное решение.

Редко, но все же встречался Косарев со своим петроградским наставником Петром Смородиным. Демобилизовавшись в мае 1920 года, Петр работал заведующим экономически-правовым отделом Петроградского губкома комсомола. Летом, когда губком проводил работу по укреплению райкомов комсомола более сильными кадрами, Смородина направили организатором (так тогда называлась должность секретаря) 1-го Городского района. Теперь Косарев стал встречаться со Смородиным еще реже, но связь с ним не терял. Притягивал его этот юноша прямотой суждений, открытой русской душой и бескорыстным служением революции.

…В конце сентября 1920 года питерская комсомолия провожала свою делегацию на третий съезд комсомола. С шутками загрузили в вагон целый бочонок сливочного масла. Других продуктов — кот наплакал… Сочувственно напутствовали: «Не отощайте в Москве. Поди, не будут вас кормить там: голод, он везде — голод!»

Съезд открылся во вместительном зале на Малой Дмитровке, где раньше заседало купеческое собрание, затем там угнездились анархисты, а когда их разогнали, все здание занял Коммунистический университет имени Я. М. Свердлова.

2 октября на съезде с речью выступил В. И. Ленин. Восторженные впечатления о ней привезли с собой делегаты. Все только и говорили о ленинских наказах молодежи. В политшколе, где Косарев работал по-прежнему организатором трехмесячных курсов, комсомольцы стали изучать заветы Ильича. Саша буквально до дыр зачитывал октябрьские номера «Правды», в которых впервые была опубликована ленинская речь «Задачи союзов молодежи».

«Задачи? — размышлял Косарев. — Какова же из них главная: учиться? Значит, он ее выполнил, окончив политшколу. Нет, пожалуй, Ленин не о такой учебе говорил. Вон что он дальше сказал: «взять себе всю сумму человеческих знаний… которые являются неизбежными с точки зрения современного образования». А что это означает: «неизбежными»? Наверное, то, что на каждый момент одни и те же знания не подойдут, они должны пополняться…».

Саша вновь и вновь возвращался к заветным страницам «Правды», настойчиво и вдумчиво искал ответы на волновавшие его вопросы. И тут он пришел к выводу, который показался ему целым открытием. Оказывается, каждый понял задачи союза по-своему, нашел в ленинской речи мысли, созвучные только его настроению, его сокровенным замыслам и мечтам:

— Быть первыми строителями коммунистического общества среди миллионов строителей — вот главная задача! — торжественно провозглашал на занятиях слушатель Сеня Могучев из «Путиловца».

— А по-моему: учиться коммунизму! — вмешивался Сергей Зимин из Северной судоверфи.

— Бросьте вы, почитайте-ка вот эту фразу: «уметь самим вырабатывать коммунистические взгляды…»

Споры переносили в общежитие. И так несколько вечеров подряд и далеко за полночь.

Косарев учился читать произведения Ленина, у него вырабатывалась привычка советоваться с Лениным.

В 1921 году ценой неимоверных усилий и тяжелых жертв Советская Республика отстояла свое существование, победоносно закончила войну с интервентами и белогвардейцами. Три года гражданской войны, последовавшие за войной империалистической, разорили страну, отбросили ее экономику на уровень… второй половины XVII века.

«Россия вышла из войны, — читал Косарев строки из ленинского доклада на X съезде партии, — в таком положении, что ее состояние больше всего похоже на состояние человека, которого избили до полусмерти: семь лет колотили ее, и тут, дай бог, с костылями двигаться! Вот мы в каком положении»[3].

«А каким вышел из военных лет комсомол?» — задумывался Косарев. Союз родился, рос и закалялся в «пламени, пороховом дыму». Но та же война вырвала из его рядов и лучших активистов, прошедших суровую школу классовой выучки в огне пролетарской революции. Многие из них пали смертью героев в боях с белогвардейцами и иностранными интервентами, в борьбе с бандитами, в схватках с кулаками.

Период «военного коммунизма» — быт комсомольцев, жизнь «по тревоге» — наложили специфическую печать на облик и стиль комсомольских работников.

Саша и его друзья по комсомолу еще не работали в мирных условиях, а отсюда и складывался в их среде тип, скорее комсомольского комиссара, нежели руководителя широких масс молодежи. После того как отгремели последние выстрелы гражданской войны и наступили революционные будни, страстный порыв защитника Родины следовало заменить знанием, практической сметкой. Уж на что Петр Смородин — лихой вояка — и тот усмотрел, что в условиях мирного времени надо иначе работать с молодежью.

— Чисто военными мерами действуем. Не организаторами комсомольскими, а комиссарами над молодежью стоим! — огорченно сказал Смородин на одном из заседаний. (В феврале 1921 года его избрали первым секретарем Петроградского губкома РКСМ.) Потом то же самое, да еще с многочисленными и яркими примерами Петр повторил курсантам политшколы на очередных занятиях.

— Состав союза существенно изменился: стал моложе. В 1921 году