Шотландская сага - Джеймс Мунро

— Прости меня… Вот! — Он передал ей ломоть хлеба и кусок мяса. — В конце концов, это же твой день рождения.

— Неважно. Я… я как представлю, что ты сидишь в трюме почти весь день.

— Мне было гораздо хуже, пока я не получил эту работу и пока не встретил тебя.

— Я рада, что мы встретились и подружились. Ты мне нравишься, Катал. Очень нравишься.

Ее рука нашла его руку, и на некоторое время в каюте наступила такая тишина, что Катал перестал жевать кусок мяса, который был у него во рту, опасаясь нарушить это молчание.

— Ты когда-нибудь думал о том, что будешь делать, когда доберешься до места каторжных работ? — Эми отпустила его руку и нарушила тишину, к большому облегчению Катала. Он боялся, что подавится, если будет держать большой кусок мяса во рту чуть дольше.

Жуя и глотая мясо быстрее, чем следовало, он сказал с болью:

— Как я могу на что-то надеяться. Дай Бог не попасть в банду, которая грабит на дорогах. Не стать одним из них — вот все, на что я надеюсь. А ты?

Она пожала плечами.

— Я не знаю. Говорят, там есть так называемые «фабрики», которые не что иное, как бордели. Это еще хуже, чем Земля Ван Димона. Я… мой дядя говорит, что он попытается пристроить меня в служанки к какой-нибудь замужней женщине, но он сомневается, много ли их там.

Эми замолчала и отвела взгляд от Катала.

— Женщины говорят, что если двое осужденных женятся, им дают надел земли и освобождают под честное слово.

— Ты имеешь в виду, что… если двое поженятся, они уже больше не будут заключенными?

— Ну…они все еще останутся чем-то вроде осужденных, но если они не будут ни в чем замешаны, никто больше их не будет беспокоить.

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Почему?

— Мы же осужденные. Зачем же им помогать нам!

— Потому что они хотят что-то сделать с этой страной. Чтобы земля возделывалась и кормила тех, кто туда приехал, чтобы люди завели семьи. Они хотят, чтобы Австралия стала обыкновенной страной.

Катал сомневался, правда ли хоть что-то из того, о чем рассказывает Эми. Зачем нужно было отбирать землю у людей в Высокогорье, наказывать их ни за что, потом отправлять в ссылку в Австралию в кандалах — и все только для того, чтобы снова дать им землю и свободу? Странно как-то.

— А вдруг это правда? Ты бы хотел снова обрести свободу? Вместе со мной? Я бы хотела.

Когда смысл ее слов дошел до Катала, он раскрыл рот от удивления.

— Ты сказала… ты и я… поженимся?

— А что? Разве это так уж плохо?

Это слишком прекрасно, чтобы могло быть правдой, подумал Катал. А Эми продолжала:

— У тебя, может быть, даже будет возможность вызволить твоего отца и брата — они будут работать с тобой на твоей собственной земле. Одна из женщин говорила мне о таких случаях.

Потеряв дар речи, Катал смотрел на девушку. Казалось, она знала многое о жизни в колониях ссыльных, куда они направлялись. Сообразительная девчонка. Сообразительная и привлекательная.

— Ты согласен?

Катала ошеломило, с какой скоростью Эми решает дела. Как будто прочитав его мысли, она сказала:

— У нас, может быть, не будет другого случая поговорить об этом.

Она была права. Катал кивнул головой.

— Да… я согласен. Хотя мне хотелось бы поговорить об этом сначала с отцом.

Катал понял, что в ее глазах он выглядит слабым и нерешительным, но такое решение нельзя принимать поспешно. Он попытается выразить свои мысли словами, но Эми заставила его замолчать.

— Все правильно, Катал. Я понимаю. Я только об этом и думала, как только мы стали с тобой встречаться, но это на самом деле важно — и для всех нас. Надеюсь, это не испортило тебе аппетит…

Пятнадцать минут спустя, когда его желудок был полон, а бренди выпито много больше, чем он привык, Катал пришел к решению.

— Я не думаю, что мне нужно говорить отцу о том, что я женюсь на тебе, Эми. Это прекрасная идея, и я восхищен, что она пришла тебе в голову. Я… в любом случае восхищаюсь тобой. С самого первого раза, когда я увидел тебя, когда ты поднималась по сходням на корабль в Вулвиче. Я хочу жениться на тебе, Эми.

— Я так рада. Я тоже увидела тебя в Вулвиче и сразу подумала, что ты мне подходишь, Катал Росс.

В первый раз в своей жизни Катал поцеловал девушку. Это было чертовски трудно делать с кандалами на руках, но он целовал ее, пока у них обоих не перехватило дыхание.

Катал все еще держал Эми Макдональд в объятиях, когда первый помощник капитана Хьюго Скиннер распахнул дверь каюты. Катал не успел даже обернуться на звук открываемой двери, как удар старшего помощника «Геркулеса» свалил его с ног. Последнее, что он помнил, был крик Эми, дальше он провалился в темноту.

Катал Росс провел четыре дня в карцере, находящемся глубоко в трюме «Геркулеса». Это была камера без окон площадью четыре квадратных фута. При каждом движении судна через щели в полу просачивалась вода. Примитивная конструкция была специально предназначена, чтобы помещать туда взбунтовавшихся заключенных, и она специально была сделана так, чтобы они не могли ни встать в полный рост, ни вытянуться в длину.

Когда Катала выпустили из карцера и вели по лестнице, сведенные мускулы причиняли ему мучительную боль. Корабль уже снова был в пути, и, когда он вышел на верхнюю палубу, яркий свет солнца ослепил его. С него сорвали рубашку, заломали руки за голову и привязали их к рее. К этому времени его глаза привыкли к свету, и он смог увидеть, что всех заключенных собрали на палубе. Следом вывели Эми Макдональд и поставили в нескольких футах от него. Она тоже была закована в кандалы и, по-видимому, плакала.

Повернув с трудом голову, Катал смог увидеть старшего помощника капитана, стоящего поблизости.

— Она не виновата… — Его голос звучал тихо и незнакомо. — Это все я… я виноват во всем.

— Очень благородно с твоей стороны, — голос старшего помощника капитана звучал с издевкой и сарказмом, — но я узнал правду от девчонки. Вас застали на месте преступления — вы ели ворованную еду. Я не допущу воровства. А что касается другого… Плохо, когда у женщин-заключенных рождаются младенцы от матросов. Но я не позволю на своем корабле, чтобы рождались ублюдки от заключенных.

Говоря все это, старший помощник Скиннер прохаживался взад и вперед перед рядами измученных людей, выстроенных на палубе. Потом он остановился перед Каталом.

— Я хочу дать урок. Пусть никто не думает, что Хьюго Скиннера можно одурачить. Ты получишь тысячу ударов плетью. По двести каждый день…

Это заявление вызвало яростный рев у заключенных. Катал оцепенел от слов первого помощника, но все-таки смог услышать голос своего отца, перекричавший всех.

— …и не думайте, что девчонка не понесет наказания. Она получит пятьдесят плетей — и пусть думает, что ей посчастливилось.

Теперь настала очередь Катала протестовать, но старший помощник заорал на него:

— Заткнись!

Подав знак рукой матросу, который играл «кошкой», Скиннер приказал ему начать порку. Матрос заколебался, но его нерешительность вовсе не была вызвана гуманностью.

— Я не уверен, осилю ли я две сотни ударов, мистер Скиннер. Если бы мне не пришлось пороть тех четверых, я бы был уверен, что смогу…

И тут Катал понял, что палуба под его ногами покрыта кровью. Оказывается, старший помощник Скиннер не забыл о тех заключенных, которые не захотели ему повиноваться до того, как корабль прибыл на Тенерифе.

— …Я сделаю это за тебя — и будь уверен, хорошо справлюсь с этой работой.

Тошнотворный страх почувствовал Катал, когда узнал голос Билла Блоксома. Ему не ждать пощады от рук этого чудовища.

Старший помощник Скиннер оглядел Блоксома с одобрением.

— Похоже, ты справишься, но, если я буду недоволен, ты на себе испытаешь удары плетью.

— Вы не услышите жалоб на мою работу, и, когда я с ней покончу, у меня останется достаточно сил для девчонки.

Теперь Катал услышал голос Мердо, раздавшийся из общего шума, он выкрикивал угрозы Биллу Блоксому.

— Очень хорошо. Эй, кто-нибудь, снимите кандалы с этого парня, посмотрим, на что он способен.

Когда Билла Блоксома освободили от цепей и вручили ему «кошку», у Катала перехватило дыхание, его тело напряглось. Намереваясь не издать ни звука, он не был готов к острой боли, пронзившей его тело, когда кожаные полоски «кошки» ударили его, обвиваясь вокруг ребер. Он задохнулся от боли и судорожно вдыхал воздух, как старый пес, перегревшийся на солнце. При следующем ударе он почувствовал во рту вкус крови, потому что прикусил язык, и хотя он и сдержал свое намерение, его тело корчилось от боли. При десятом ударе он не мог больше сдерживать крик, и когда удары достигли счета «двадцать три», он всхлипывал, смутно понимая, что где-то совсем рядом с ним рыдает женщина.

Тело Катала горело, как в огне, и он перестал ощущать боль после шестидесятого удара. И все же не потерял сознания, пока не получил еще двадцать ударов. Билл Блоксом продолжал порку, пока счет ударов не достиг ста пятидесяти. К тому времени на спине Катала совсем не осталось кожи, а показавшиеся кости напоминали ребра подвешенных туш в лавке мясника. Разозлившись оттого, что Катал потерял сознание от боли, старший помощник приказал отвязать юношу, объявив, что оставшиеся удары он получит вдобавок к тем, что причитались ему на следующий день.