Смерть беспозвоночным - Иоанна Хмелевская

— Спасибо, охотно…

Я отправилась в кухню. И пока возилась с чайником, пан Тадеуш продолжал развивать тему.

— Ну и теперь пани меня совсем расстроила с этим Држончеком. Расскажите мне, пожалуйста, хотелось бы услышать поподробнее.

Почему не рассказать, пусть послушает. В подробностях рассказала я ему всю историю, которой как раз хватило на все время приготовления чая и наполнения стаканов, которые мы перенесли в гостиную.

За чаем мой литературный поверенный принялся на все лады прикидывать, каким образом мне может навредить пусть даже краткое мое пребывание на улице Нарбутта в критический момент. Тем более что Држончек вовсе не жил там, и даже вообще не в Варшаве, а в Лодзи, хотя в столице проводил больше времени, чем в Лодзи, пусть даже и неизвестно где. Что там у него было, на Нарбутта? Конспиративная квартира или попросту малина? Девушка? Родственники? Верный помощник? Приятели?

— Вы так любите Интернет, вот и проверьте! — раздраженно бросила я. — Или поузнавайте через знакомых Лучше всего через знакомых девиц. Я могла бы попытаться разузнать через своих знакомых, Мартусю или Магду, но мне не хочется. Как вам известно, к Дронжчеку я не испытывала столь явственно отрицательных чувств, как к Вайхенманну, просто общее презрение. Для преступления этого недостаточно.

— Но тогда тем более участок пока следует оставить в покое! Поменьше о нем говорить.

— А я, как вы видите, разбежалась и не умолкая только о нем и говорю, — не удержалась я от ехидства. Ладно, оставим его в покое. Вы столько сделали выводов из допроса, а вот сами от следователей узнали хоть что‑нибудь? Как оно там вообще все происходило? Кого они всерьез подозревают? И кого подозреваете вы?

Пан Тадеуш дал мне понять, что под подозрением как минимум полгорода. Это конкуренты Вайхенманна, те, что моложе его. Сотрудники Вайхенманна, которыми он помыкал, пренебрегал и которых всячески унижал. Отвергнутые актеры и актрисы. Сценаристы, беспощадно раскритикованные и с позором отогнанные от кассы. Продюсеры, которых он недооценил. Кретины взломщики, которые убеждены, что каждый знаменитый представитель массовой культуры должен держать в доме громадные ценности, ведь у таких не просто дом, а пещера Али–Бабы. И еще несколько социальных групп и слоев народонаселения.

Немного удалось выжать мне из пана Тадеуша. Не имея преступных склонностей, он не мог сделать и далеко идущих выводов. Придется ему помочь.

— Дочь! — прервала я его разглагольствования и зловещие прогнозы. — Вы ведь общались с нею?

Смутившись, он вынужден был признаться: да, общался.

— И что?

— Как что? Вот я и говорю…

— Нет, мне нужны конкретные данные. Где, черт побери, была их домработница, которой не оказалось в тот момент в доме? Ее похитили? Она сбежала? Дочка покойного должна это знать.

— А, вы об этом… Конечно, она знает. Домработница уехала к своим родственникам куда‑то под Бялысток, кажется на похороны брата. Но уже вернулась.

— Что‑нибудь важное она сообщила?

— В каком смысле важное?

— Ну, о знакомых Вайхенманна, о его привычках, может, о тех, с кем он был на ножах, о тех, кто его ругал на чем свет стоит, о каком‑нибудь новом увлечении покойного, об отвергнутых звездах, о многих мелочах, которые дочери хотелось бы знать.

— Да, в самом деле, был разговор… О звездах я ничего не знаю, но, действительно, он кого‑то ждал и даже дверь отпер. И калитку распахнул… Так он всегда поступал в тех случаях, когда ожидал кого‑нибудь, и если тот опаздывал, от нетерпения выходил на террасу, спускался во двор, распахивал калитку и глядел во все стороны. Домработница очень выговаривала ему за такую неосторожность. Ведь тогда любой мог войти. А больше ничего интересного не сказала. Да и немного мы говорили.

Пришлось удовлетвориться и этим. А тут еще пан Тадеуш встревожился, как бы я сама не бросилась расспрашивать домработницу, знал, что я любого могу прижать к стенке, и убедительно просил этого не делать. А я и не собиралась. Следственная группа действовала вовсю. Трагическая гибель Вайхенманна была таким счастливым событием, что я как‑нибудь выдержу, пока не раздобуду правдами и неправдами сведений о достижениях наших Пинкертонов. Лично меня гораздо больше интересовала Эва Марш…

На улицу Чечота я ехала со специально разработанной легендой. Выдавать банк — не в моих интересах, пришлось придумать, что адрес на Чечота я получила от Ляльки, которая знала его с давних пор. Могла же знать, правда? Вот как раз правды в этом не было ни на грош. До Ляльки я так и не дозвонилась, к тому же у меня не было уверенности, что она помнит адрес, по которому в детстве проживала Эва с папой и мамой, да и знала ли его вообще когда‑нибудь. Впрочем, Эвины родители могли проживать там и не так уж давно, каких‑то лет десять назад, и опять же это не имеет значения. У Ляльки никто не проверит: раз я не могу до нее дозвониться, то и никто не сумеет. А до самой Эвы дозвониться, как я уже убедилась, было вовсе дело дохлое. Банк же получал сведения на автоответчик, через него никто не узнает о моем внезапном интересе к адресу Эвы Марш.

Вот я и решила поехать так, на всякий случай, не очень надеясь на успех Надо же было с чего‑то начинать.

Домофон был испорчен, так что я вошла в дом беспрепятственно и позвонила в дверь нужной квартиры. Никто не открывал. Я набралась терпения и принялась упорно звонить с короткими перерывами. Это тоже было предусмотрено моим планом. Надеялась, видно, на сцену из какого‑то фильма, что выглянет соседка и что‑нибудь скажет. Или по лестнице будет спускаться человек, проживающий в этом доме, и я его попытаюсь расспросить… Такое бывает не только в фильмах, но и в жизни.

К сожалению, ничего такого не случилось, однако я не сдавалась. Принялась звонить во все ближайшие квартиры. Не так уж много их было, всего три. И опять безрезультатно. Что же теперь предпринять? Подняться этажом выше или спуститься на этаж ниже? И вдруг одна дверь распахнулась, выглянул молодой человек, растрепанный и босой, правда в брюках и незастегнутой рубашке. Всем видом он демонстрировал угрюмую неприязнь.

Не дав ему раскрыть рта, я поспешила задать главный вопрос:

— Прошу извинить, вы давно тут живете?

— Год… — ответил он, от неожиданности наверняка позабыв отругать меня. — Нет, уж года полтора будет. А что?

— Тогда у меня больше нет к вам вопросов, я ищу человека, который живет здесь давно, несколько лет.

Желая поскорей от меня отделаться и довольный, что от него больше ничего не требуется, он даже снизошел до совета, не поинтересовавшись, зачем это мне нужно.

— Тогда этажом ниже, — зевнул он, — живет там одна старая кляча… ох, извините, я хотел сказать — ведьма, она… того, дьявольски любопытная…

И попытался захлопнуть дверь. Я успела лишь крикнуть:

— Под вами?

Он ткнул пальцем:

— Не… под ним…

А ткнул в бывшую Квартиру Эвы Марш!

Выразить свою признательность благодетелю я уже не могла — тот, не дожидаясь благодарности, захлопнул дверь.

В дверь этажом ниже мне не пришлось звонить, она была приоткрыта, и в щели блестел чей‑то любопытный глаз. Думаю, в любом большом доме найдется существо, которое от скуки живет чужой жизнью и дотошно интересуется всем, что происходит с соседями. Я остановилась и уставилась в этот глаз.

Щель расширилась, показался и второй глаз, однако цепочки с той стороны не сняли. Вовсе не стремясь к тому, чтобы передо мной гостеприимно распахнули дверь и пригласили в квартиру, я была готова побеседовать и здесь, на лестничной площадке. Ведь по опыту знала, что такие вот любопытные одинокие особы, заполучив желающего их выслушать, стремятся затащить человека в дом и удерживать там до скончания века, даже напоят его чаем и угостят засохшим печеньем, лишь бы посидел подольше.

— А пани тут чего надо? — послышалось из щели.

Я пояснила, что интересуюсь человеком, который жил в квартире номер четыре. Не может ли она рассказать мне кое‑что о своих соседях?

Тот же скрипучий голос подозрительно спросил:

— А пани одна?

Я не совсем поняла. Мужа и детей она имеет в виду, что ли?

— В каком смысле одна?

Глаза в щели вместо горизонтальной позиции заняли вроде бы вертикальную — один над другим, словно любопытная особа пыталась рассмотреть что‑то у меня за спиной, потом в щели опять засветился один глаз, но на большой высоте, и только потом особа изволила пояснить:

— Тут, спрашиваю я, тут, за дверью, вы одна или еще с кем?

— Одна, проше пани, одна я тут. Ходить еще могу и в помощи не нуждаюсь.

Баба за дверью отступила, дверь совсем закрыла и принялась греметь цепочкой. Кажется, мне таки не избежать церемоний.

— Входите, — приказала она, распахнув дверь.

Как я и предполагала — типичная немолодая баба из тех, которые водятся в каждом доме и знают обо всем, что в нем происходит. Жутко любопытные, они не только поделятся своими познаниями, но и высосут, по возможности, подвернувшегося собеседника. Увы, я знала, что мне придется ее разочаровать, вряд ли смогу пополнить запас ее наблюдений.