Синтез целого - Наталья Фатеева

Таким образом, текстообразующая функция и функция организации читательского восприятия являются и текстовыми и метатекстовыми, а заглавие, рассматриваемое с точки зрения этих функций, взаимодействуя с подзаголовками и эпиграфами, несет информацию как о самом тексте произведения, так и о его художественном коде.

В этом смысле заглавие является категорией поэтики. Как известно, поэтика — наука, изучающая специфику и общие законы построения художественного произведения как особого вида высказывания. Заглавие и основной корпус текста — базовые категории этого высказывания. В результате соприкосновения заглавия с текстом возникают смысловые токи, порождающие единое художественное сообщение.

Очевиден двойственный характер заглавия, который неоднократно заявляет о себе. С одной стороны, заглавие — часть текста как целого художественного образования, с другой — метатекст. В качестве метатекста заглавие само выступает как законченное высказывание о тексте и имеет тематически-рематический характер. В то же время вне связи со своим текстом заглавие не имеет смысла: оно только форма, в которой автор передает «вмале» содержание всего произведения.

С точки зрения онтологии заглавие также имеет двойственный характер. Заглавие — пограничный (во всех отношениях: порождения и бытия) элемент текста, в котором соревнуются два начала: внешнее и внутреннее. В своих внешних проявлениях заглавие предстает как метатекст по отношению к тексту, во внутренних — как субтекст единого целого текста. Для заглавия фиксируется связь как с целым текстом, так и с основным корпусом текста[20].

Развивая концепцию М. М. Бахтина о диалогичности прозаического слова (текста) [Бахтин 1975, 1976, 1979], Ю. М. Лотман пишет, что фактически в едином прозаическом тексте Бахтиным вычленяются разные субтексты, которые вступают в диалогические (полилогические)[21] отношения между собой. Текст приводится в движение. Но это движение невозможно без ответного понимания. «Текст как генератор смысла, мыслящее устройство, для того, чтобы быть приведенным в работу, нуждается в собеседнике. В этом сказывается глубоко диалогическая природа сознания как такового. Чтобы работать, сознание нуждается в сознании, а текст — в тексте» [Лотман 1981б: 10]. Следуя этой мысли, единое художественное произведение, во-первых, можно представить как своеобразный «диалог» между заглавием и основным корпусом текста и, во-вторых, как «полилог» между внутренними его частями и главами, которые, в свою очередь, часто снабжены заголовками, вовлеченными в «диалог, который не имеет смыслового конца» [Бахтин 1979: 306].

М. М. Бахтин пишет, что каждое слою (высказывание) прозаического текста «установлено на ответное понимание, только эта установка не обособляется в самостоятельный акт и композиционно не отмечается» [Бахтин 1975: 94]. В отличие от любого другого высказывания текста заглавие имеет открытый диалогический характер. Благодаря сущностной характеристике и уникальной позиции заглавия установка на ответное понимание обособляется в тексте в самостоятельный акт и композиционно отмечается. Заглавие становится «внешним» текстом по отношению к основному корпусу текста и требует ответного понимания. «Ответное понимание — существенная сила, участвующая в формировании слова, притом понимание активное, ощущаемое словом как сопротивление или поддержка, обогащающие слово» [Бахтин 1975: 94]. Именно таковы отношения между заглавием и текстом. Заглавие создается и осмысливается в контексте диалога с текстом, и из этого контекста его нельзя изъять, не утратив его художественного смысла и назначения. Заглавие — органичная часть единого диалогизирующего высказывания.

Но для того чтобы внутренний диалог между заглавием и текстом состоялся, необходим читатель. Введение читателя приводит к образованию внешнего диалога, в который читатель вступает с целым произведением. При помощи читателя происходит внутренний диалог между заглавием и основным корпусом текста. Внутренний диалог формирует организацию целого текста с установкой на ответное понимание — на внешний диалог. Именно в этих диалогических (полилогических) отношениях происходит развитие художественного замысла писателя, порождение им художественного текста в диалоге с читателем [Бахтин 1976]. Фактически во всяком произведении имплицитно присутствует автор, который вступает в диалог с читателем посредством своего внутреннего диалога — текста.

Данный полилог может осложняться введением в произведение еще одного «внешнего» текста — эпиграфа. Однако эпиграф, по сравнению с заглавием, как правило, имеет источником другой исходный текст и другого автора. Это ведет к введению новых диалогических отношений: «заглавие — эпиграф», «эпиграф — текст», «текст — внешний текст» — и образованию полилога «заглавие-эпиграф — текст». В воображаемый полилог вступают читатель, автор исходного текста, текст и автор эпиграфа. Введение эпиграфа как «чужого» текста перерождает всю структуру исходного «материнского» текста. «С одной стороны, в структурном смысловом поле текста внешний текст трансформируется, образуя новое сообщение. Однако трансформируется не только он — изменяется вся семантическая ситуация внутри того текстового мира, в который он вводится» [Лотман 1981б: 10].

Показательным примером в этом отношении является стихотворение А. Вознесенского «Диалог с эпиграфом» (1973), в котором в качестве эпиграфа выступают строчки В. Маяковского «Александр Сергеевич, / Разрешите представиться. / Маяковский» («Юбилейное», 1924), а сам текст открывается словами: «Владимир Владимирович, / Разрешите представиться!». Так создается своеобразная эстафета передачи поэтической «палочки» от Пушкина Маяковскому, а затем Вознесенскому (правда, через Асеева и Пастернака), однако связь с Александром Сергеевичем и его стихотворением «Поэт» в тексте также не утрачена, хотя и переосмыслена в контексте 1960-х годов:

Среди идиотств, суеты, наветовпоэт одиозен, порой смешон —пока не требует поэтак священной жертве                        Стадион!

В роли метатекста заглавие выступает как внешний текст. Но двойственная порода заглавия мешает ему по-настоящему стать внешним — сказывается внутреннее начало. Оно стирает противоречия между текстом и заглавием в роли внешнего текста. Поэтому процессы, характерные для внешнего текста в «материнском» тексте, в случае заглавия носят более адаптированный к тексту характер, чем у эпиграфа. Но внешний характер заглавия ярко проявляется в случае аллюзии. Аллюзивное заглавие ведет себя наподобие эпиграфа, ввода свойственные эпиграфу новые полилогические отношения. Аллюзивное заглавие в этом случае становится более «чужим» тексту, чем обычное. Чаще всего это случается, когда в качестве заглавия выбрана литературная цитата. Доминированием функции эпиграфа в заглавии Ч. Айтматова «И дольше века длится день» (1980), быть может, объясняется замена его в последующих редакциях на «Буранный полустанок». В первом варианте строка «И дольше века длится день» Б. Пастернака, начинающаяся с присоединительного союза «и», аллюзивно отсылала к стихотворению «Единственные дни». Далее следовал эпиграф из «Книги скорби» Г. Нарекаци (X век), также начинающийся с присоединительного союза «и»: «И книга эта — вместо моего тела, / И слово это — вместо души моей…» И та и другая сильная позиция были заняты однотипной информацией — подтекстово-концептуальной. Будучи по своей природе цитатами, заглавие и эпиграф оба представляли «чужие слова», и поэтому, когда появлялись над текстом, каждый заявлял о своей автономности. Это мешало их полноценному «сотрудничеству». Два сильных аллюзивных начала не уживались. Пришлось заглавие «приблизить» к началу самого текста и сделать более прямолинейным. Но Айтматов все же не смог полностью отказаться от первоначального замысла, и аллюзивное заглавие печаталось в скобках под новым. Таким образом, роман имеет трехэтапное вступление перед и над текстом.

Итак, в результате борьбы внешнего и внутреннего начала в заглавии рождаются его две сосуществующие характеристики: относительная автономность и неразрывность по отношению к тексту.

Диалогическая ориентация заглавия по отношению к тексту и по отношению к читателю «создает новые и существенные возможности в слове» заглавия [Бахтин 1975: 89], его особую текстово-метатекстовую художественность. «Позиция заглавия — это потенциально символическая позиция в словоупотреблении. Метонимический символ типа лермонтовского „Паруса“, метафорический — в „Синей весне“ Луговского и т. п., аллюзивный — в „Двенадцати“ Блока, и других подобных случаях — все они особенно наглядно демонстрируют асимметрический дуализм в области эстетических знаков» [Григорьев 1979: 195]. Двойственная природа заглавия порождает конфликт формы и содержания в заглавии. По своему содержанию заглавие стремится к тексту как к пределу, по форме — к слову. Заглавие — самое короткое высказывание о своем тексте. Но сам текст уже является итогом художественного обобщения жизни, ее метафорического и метонимического сжатия. Заглавие завершает процесс лаконизации художественного выражения с помощью повторной метаязыковой метафоризации. Заглавие, таким образом, выступает как «„метаязыковая перифраза“ текста с символической уплотненностью значений» [там же: 194–195].