Золотые коронки - Ефим Гринин

— На целых два дня! — воскликнула Тоня, не скрывая тревоги, но ни о чем не спрашивая. — Боюсь я за тебя, Витя!

— И напрасно. Ничего со мной до самой смерти не будет.

Виктор безмятежно улыбнулся, но девушка не поверила его спокойствию.

— Что-то нынче у меня так тревожно на душе, сама не знаю. Мама всю ночь снилась! Хоть бы знать, где она, куда их эвакуировали? Ой, когда ж мы, наконец, будем все вместе?

Виктор все ближе привлекал к себе девушку, он хотел поделиться с ней одной мыслью, но боялся заговорить на эту тему. Он познакомился с Тоней в порту, где должен был указать ей явки в домах рыбаков и грузчиков для передачи листовок. Он ждал ее у причала и еще издали приметил стройную плотную фигуру в платье-костюме песочного цвета в полоску. Ее красивые полные и словно выточенные ноги ступали легко и быстро.

В этот момент от причала ей навстречу с плачем побежала белобрысая девчонка. Тоня нагнулась к ней, потом взяла ее на руки и, склонив чуть набок голову, что-то ласково шептала замурзанной и зареванной девочке.

В первую минуту Виктор рассердился на Тоню за опасную задержку, но в этой нарядной девушке с плачущим ребенком на руках было что-то необыкновенно привлекательное, материнское, и Виктор невольно залюбовался ею. А позже он узнал, что именно Тоне, помимо прочих обязанностей, подпольная группа поручила заботу о детях погибших.

В другой раз Тоня расспрашивала Виктора о его семье. Его старший брат-пограничник пропал без вести в первую неделю войны, и Виктор винил родителей в том, что у него нет больше ни братьев, ни сестер. Тоня не только с жаром согласилась с ним, ее глаза лучились каким-то особым влажным светом, когда она вдруг сказала:

— А ты знаешь, что значит слово «семья»? Я у всех спрашивала, никто не знает, а я докопалась. Это значит семь «я», то есть сам седьмой, — отец, мать и пятеро детей. Понимаешь, не один, не два, не три ребенка, а пятеро, вот что такое семья. Наверно, это было нормой у древних славян, и они придумали это слово «семья».

О древних славянах Виктор имел смутное представление, но любовь Тони к детям казалась ему самой замечательной ее чертой. И то, что он хотел ей сказать, имело прямое отношение к этому. Но как приступить к такому разговору?

— Знаешь, Тоня, — выговорил он, наконец, и запнулся, потом выпалил, словно кидаясь головой в омут: — У нас, понятно, будут и свои дети…

— У кого это у нас? — испуганно перебила его Тоня.

— У нас с тобой, понятно!

Тоня облегченно вздохнула и высвободила руки. Ох, как она испугалась, а ведь она просто не поняла его. Но пусть и он помучается за ее испуг!

— Я, кажется, товарищ Боровик, еще не давала согласия быть вашей женой!?

Виктору стало душно, он рванул ворот рубашки, пуговица отлетела на пол. Потом сказал:

— Тоня, не шути!

Девушка засмеялась тихо, удовлетворенно.

— Ага, испугался! То-то!

— Я так часто думаю об этом, — нерешительно произнес Виктор, и его робкий голос странно противоречил всему облику этого темноволосого богатыря с выбритым до синевы смуглым горбоносым лицом.

Девушка с укором вскинула на него глаза. Эх ты, чубчик лихой! Смелости у тебя хоть отбавляй, а слов ласковых не нашлось! Разве она так представляла себе эту минуту! Ей стало грустно.

— Ты еще ни разу не сказал, что любишь меня!

— Да я для тебя жизни не пожалею! — горячо и в то же время виновато сказал он, не решаясь снова взять ее за руки.

— Это я знаю, Витя, — вздохнула девушка, думая о своем. Что поделаешь, он не романтик, но, говорят, такие люди надежней…

Виктор забеспокоился. В любую минуту мог вернуться доктор. Пора уходить, а он так и не сказал еще ничего. Он осторожно положил руки ей на плечи и снова спросил о том, что так волновало его.

Тоня прижалась к нему.

— Глупый, об этом говорят потом…

И от ее слов, и от того, как доверчиво она спрятала голову на его широкой груди, горячая волна нежности затопила душу Виктора. От этого незнакомого ему небывалого чувства он весь затрепетал, ему захотелось запеть во весь голос. Он обнял девушку тяжелыми сильными руками и притронулся губами к ее лбу, прорезанному у переносицы еле заметной морщинкой. Ее полураскрытые пунцовые губы были совсем близко, но он не осмелился поцеловать их.

— Любимая! — прошептал он и, удивившись своей решительности, медленно повторил: — Любимая! Вот я и произнес это слово, а все время боялся!

— А я так ждала! — еле слышно вымолвила Тоня, и Виктор сильнее прижал ее к себе.

С минуту они стояли безмолвно, потрясенные впервые испытанным чувством такой близости. Они забыли об окружающем, о том, что сейчас расстанутся, что, может быть, никогда снова не встретятся. Они прислушивались к биению сердец; ощущение необычайной полноты, радости жизни переполняло их в этот миг.

Виктор первый опомнился. Он разжал руки и сказал то, ради чего затеял этот счастливо окончившийся разговор:

— Тон я, если не удастся спасти Марусю Осетрову, давай после победы усыновим ее детей. Доктор говорит, у нее сын и дочь.

Повлажневшие Тонины глаза без слов сказали Виктору, как она оценила его порыв.

— Их надо вырастить настоящими людьми, как Сергей Иванович!

Тоня кивнула головой и тихо сказала:

— Мама, если жива будет, поможет нам…

Застав Виктора с Тоней о кабинете, Рябинин рассердился. Но когда они ушли в его библиотеку, где был потайной лаз в подпол с подземным выходом на другую улицу, он промолвил вслед:

— Эх, голуби, голуби!

Он перевел взгляд на портрет молодой сестры милосердия, висевший над пианино, и, как всегда в минуты раздумья, обратился мысленно к жене: «Им хочется счастья. Под Царицыном и Перекопом были смерть, горе, разрушения. А мы с тобой, Леночка, тоже думали о счастье… Жизнь требует своего, ее течения не остановишь!»

Недолгое счастье принесла ему Лена. Но было оно таким острым, таким сильным, что хватило его Рябинину на всю жизнь. На его пути встречались славные женщины, но он и помыслить не мог, что какая-то из них займет место Лены. И теперь, на склоне лет, он жалел не об утерянных возможностях нового счастья, а лишь об одной ошибке прошлого. В огне боев он согласился с Леной: ребенок станет им помехой на войне. Ему было за тридцать, а поступил он как самонадеянный юнец! Своим одиночеством он сполна заплатил за глупость молодости.

Ведь у него мог быть сын. Такой, как Виктор. И разве это хоть немного не вознаградило бы его за потерю Лены! Или дочь, как Тоня. Большие серые глаза Тони чем-то напоминали ему Лену. И еще руки. У Тони полные кисти и длинные, матерински чуткие пальцы, а ногти продолговатые, выпуклые, розовые без всякого маникюра. Точно такие руки перевязали ему рану в Гумраке…

Почему сегодня прошлое так стучится в сердце? Он чересчур долго жил прошлым. Он работал без устали, но работа — все эти бесчисленные зубы, коронки, протезы — не заглушала голос минувшего. Даже внезапное начало войны не пробудило его к жизни. Для войны он был стар. Свою молодую силу он отдал родине уже давно.

Но когда санитарные машины доставили с вокзала в больницу первых раненых, он очнулся от своего сна. Понадобилась кровь для переливания, и это стряхнуло с него оцепенение прошлых страданий. Он отдал свою кровь и вспомнил, что не всегда был стоматологом. Его пальцы не разучились держать ланцет хирурга. И тогда он понял, что возраст не помеха, если сердце забилось, как в молодости.

Он не надеялся на успех, но все-таки пошел в райком.

Секретарь райкома многое доверил ему.

И эти два года он прожил молодо, как тогда, вместе с Леной. Лишь бы хватило сил до конца.

Смерть бродила по его следам, но она не страшила уже.

Впрочем, он все же предпочел бы, чтобы за его гробом шли люди, плюющие сейчас на дорогу, по которой он идет в управу. Смешное желание! Почести не оживляют покойников! Но как славно, когда моцартовский «Реквием» звучит в похоронной процессии! Нелепость человеческого тщеславия вызвала на толстых губах Рябинина ироническую усмешку.

Он посмотрел на часы.

— Ну-с, господин бургомистр, вам как будто пора в управу.

Тоня вышла из библиотеки с мокрыми глазами. Пушистые прядки волос выбились из-под шапочки, румянец сбежал с ее открытого бесхитростного лица, на побледневших щеках, словно от озноба, проступили пупырышки.

Мохнатые брови Рябинина зашевелились над выпуклыми стеклами очков и тут же успокоились. Все в норме. Сангвиническая натура Тони всегда бурно реагировала на сильные переживания. По всей вероятности Виктор не терял тут времени даром. После такого свидания трудно провожать любимого в опасную неизвестность. Слово утешения — вот что нужно девочке, и он подошел к ней, погладил по плечу.

— Не горюйте, Тоня, он благополучно вернется. Вы не забыли запереть лаз?