Страницы незримых поединков - Виктор Логунов

А дальше так: об одном услышали, другое вычислили, о третьем догадались, в четвертом сами руку на пульсе держали. Обследовали местную контрреволюционную верхушку — и гражданскую, и военную. Вывернули наизнанку и подвизгивающий этой братии народец.

Рейн знал, что такой же работой одновременно с ними занимались еще шесть человек, но имена их ему не были известны.

Не один день прожили они в той зловещей мгле, ступая на ощупь. Но игра стоила свеч! Заговор был раскрыт.

И вот теперь он занимался, в сущности, таким же делом, только в иных условиях.

Рейн шел к Григорию Кузьмичу и думал, что и сейчас любой неверный шаг может стать последним в жизни.

У фотографа он узнал, что Серов уже прибыл в город и, как было условлено, устроился на рекомендованной квартире. Пока все шло по плану.

Рейн попросил Григория Кузьмича передать в уездную ЧК, где и когда намечен сбор. Это они должны были знать. Вместе с тем он считал, что арестовывать заговорщиков там, на квартире, не имело смысла. Пойти на такой шаг — значило выпустить вожжи, с помощью которых можно вытянуть всю повозку. Но чекистам надо было связаться с особым отделом полка, чтобы там знали о предстоящей работе.

После знойного дня вечер обнял город живительной прохладой. Дышалось легко и уже не верилось, что несколько часов назад земля маялась от назойливых лучей палящего солнца.

Рейн подошел к знакомой калитке. Еще две-три минуты — и он окунется в мерзостную атмосферу предательства, готового вот-вот сорваться с цепи.

Позже, когда он вспоминал обо всем, что было в этом доме, у него возникала целая гамма чувств. В сущности, он готовил себя ко всему, просчитывал разные ситуации, но чтобы такое…

Сначала все шло так гладко, что та маленькая сцена, где он продолжал играть свою роль, на какое-то время убаюкивала бдительность. Пятеро военных и один в штатском, которым его представили, любезно приняли его в свою компанию, ни о чем особенно не расспрашивали. Рейн легко вступил в беседу, она поначалу несла отвлеченный характер. Потом с помощью Рындина он настроил ее на нужный лад. Спустя примерно час, страсти начали накаляться. И тут уж присутствующие выпустили всю обойму демагогии. А Рейн-Зобов возбуждал их головы своими рассказами о том, как в «армии Правды» проводили аресты коммунистов, упразднили должности комиссаров и политработников, создали свой, эсеровский, реввоенсовет.

Такое сообщение всем собравшимся особенно понравилось. Чувствовалось, что они готовы поднять полк под сапожковские знамена.

Когда Рейн вслух прочитал воззвание Сапожкова, все заволновались.

— Давно надо было голову поднять, — с горечью сказал Рындин. — Одно притеснение мы видели от Советской власти. Кормить не кормит, а под козырек брать заставляет.

— А мы тоже хороши, борцы за свободу народную! Сидим здесь, сложа руки.

Высказывались откровенно, без оглядки.

На столе стоял самовар, какое-то угощение, но никто ни к чему не притрагивался.

Рейн обратил внимание, что окна зашторены плотной тканью. По расположению комнат он понял, что окна выходят в сиреневый сад.

«К чему это я, — подумал Рейн. — Кажется, осложнений не предвидится».

Он повторил в уме фамилии тех, с кем его сегодня познакомил Рындин, и пожалел, что зря не передал в ЧК предложение о сегодняшнем аресте — по всему видно, что здесь собралось если не все контрреволюционное ядро Актюбинска, то, вероятно, его основные представители.

«Вообще нет, — размышлял он, — по одному брать безопаснее. Оружие есть у каждого».

Неожиданно в душе стала нарастать тревога. Сначала он попробовал заглушить ее, потом стал думать, в чем причина, внимательнее присматриваться к окружающим. Разговор шел в том же русле — высокие речи перемежались с ругательными, и на этой ноте особенно доставалось «властям». Каждому было, что сказать. И только один из военных вел себя, как заключил Рейн, довольно странно. Отталкивающее впечатление, которое произвел он в первые минуты знакомства, не проходило и после.

Небольшая голова сидит на мощной шее, и кажется, что природа по ошибке их поменяла местами. Ушки маленькие, по-звериному плотно прижаты к голове. Быстрые глаза на миг цеплялись за каждого, кто начинал говорить, и снова упирались в стол. В пронзительном взгляде затаились недобрые мысли. Из всех присутствующих он отличался и неприятной внешностью, и тем, что как будто не улавливал суть происходящего, хотя время от времени пытался за нее ухватиться. На стуле сидел основательно, словно заранее готовился только к тому, чтобы надежно плыть по взбаламученному пенному потоку речей. Иногда он останавливал свой взгляд на Рейне, и тогда под набрякшими веками билось что-то похожее на злобу и недоверие.

«Ему здесь что-то не нравится, — подумал Рейн, — кажется, мое присутствие. Это Кочин».

И тут, как удар хлыста, трескучий голос:

— А я знал Николая Ивановича Зобова! — Кочин произнес это, явно рассчитывая на эффект. После многозначительной паузы он испытующе посмотрел на Рейна и с издевкой добавил:

— Я думаю, вы понимаете, что не вас имею в виду. Накладочка вышла, гость дорогой!

В комнате зависла тишина.

Рейн вопросительно посмотрел на Кочина и иронически улыбнулся:

— То есть? — лицо его оставалось спокойным.

— Бросьте, Кочин! Мало ли на свете Зобовых! — усмехнулся Рындин.

— На свете — может быть, но не в дивизии Сапожкова!

— А почему бы и не в дивизии? Что-то мы не к тому берегу идем. Подозрительность — не лучшая подруга в нашем деле!

— Однофамильцы, одноимильцы, — съязвил Кочин, — а вы не хотите попасть в когти к особистам? У меня, к примеру, такого желания нет.

— Хорошо, — обратился Рындин к Рейну. — Успокойте нашего друга и нас заодно, назовите своих командиров.

— Может быть, вы и их знаете! — с игривой улыбкой, обращаясь к Кочину, спросил Рейн. — Что, вся Туркестанская дивизия в вашем полку на учете?!

Все молчали. Тогда он с видом человека, которому терять нечего, бросился в атаку:

— Должен сказать, что я крайне возмущен, более того, оскорблен выраженным мне недоверием. Я пришел к вам с добрыми намерениями. Но раз так, вынужден ответить на ваш вопрос. Начальник штаба — Каюков, командиры бригад — Зубарев, Воробьев, член реввоенсовета — Долматов, председатель военного совета — Масляков… Кстати, я слышал, что у нас есть еще Зобов Николай Иванович. Но в отличие от вас, Кочин, не имел чести… Где он сейчас — не могу предположить. Дивизия переформируется. Идет подвижка кадров. «Армия Правды» нуждается в пополнении надежными людьми. Этим и занимаемся. Я — на станции Погромное, другие — в Курманаевке, Семеновке, Ивановке… Мой приезд сюда расцениваю, как продолжение того же дела. Знаю, что многие разъехались по гарнизонам с таким же поручением. Будут еще вопросы? Может быть, нужны подробности моей биографии? — спросил Рейн, лихорадочно придумывая новые факты к биографии Зобова. Фамилии называл медленно, как бы чеканил каждое слово.

— Чего мы от человека требуем? Восстание надо поднимать, а мы время дорогое теряем, — убежденно сказал моложавого вида мужчина в полосатом костюме по фамилии Томин.

Тут наступил перелом.

— Не хочу быть неверно понятым, — уперся глазами на вставшего из-за стола Рейна Кочин, — но любой на моем месте почувствовал бы подозрение. С Зобовым судьба меня сводила в штабе Заволжского военного округа. Встречались несколько раз, у каждого из нас там были свои дела. Общались. И вдруг на тебе, из той же дивизии выковырился еще один Зобов и тоже — Николай Иванович. Обижаться на меня не надо, время сейчас не ласковое. Так что забота о собственной шкуре пусть уж лучше хлещет через край. Я правильно говорю?

Никто его не поддержал.

Рейн зашагал к окну, чувствуя на себе устремленные взгляды. Держался с большим достоинством. В его глазах застыла напряженная сдержанность. Вернувшись к столу, он осторожно сел, словно проверяя, не провалится ли куда.

— Ну что ж, — сказал он, — я на вас не в обиде. Да и смешно было бы обижаться. Мы ведь не для этого сюда собрались. Нас собрала одна, общая идея. А факт недоверия — это нормальное, а может быть, неизбежное состояние. Будь все проще, доступнее, стоило бы призадуматься: а с теми ли мы собираемся идти в одной шеренге? Простите за грубость, но мне не хотелось бы здесь столкнуться с тактической близорукостью, которую, как правило, питает умственное убожество.

По выражению лица Рындина нельзя было понять, правильно ли выбрана ставка на такое откровение. Но Рейн ощутил, что обстановка как-то сразу изменилась к лучшему.

— Развеем все сомнения, — со своей неизменной усмешкой подкрепил позиции Рейна Рындин и посмотрел на него каким-то новым взглядом, как будто видел в первый раз. — С делом сюда приехал человек. И нам надо выработать дальнейшую линию поведения. Я думаю, что Николай Иванович может идти отдыхать, а мы еще посовещаемся, обсудим, что и как. И не далее, как завтра, сообщим ему о своих дальнейших действиях. Он должен возвращаться в дивизию.