Мария Антуанетта - Елена Морозова

«Моя семья» — на тот день для Марии Антуанетты это, без сомнения, Габсбурги. Габсбурги, которым как никогда требовалась преданность отправленной во Францию дочери. 19 февраля 1772 года, втайне от французского союзника, Австрия, Россия и Пруссия подписали конвенцию о разделе Польши, а 25 мая австрийские войска вошли в Польшу. «Видя, как чужеземные армии занимают территорию Польши, императрица рыдала от жалости и не заметила, как заняла больше земель, нежели ей отводилось по договору», — насмешливо сообщал из Вены отправленный туда послом кардинал де Роган. (Об этом донесении вспомнят в связи с громким делом об ожерелье.) Территориальные приращения за счет Польши стали для Марии Терезии своеобразным утешением за потерю Силезии, хотя, заключая за спиной французов договор с Фридрихом Прусским, она понимала, что предает союзников по альянсу, и уповала только на обаяние дочери. Она направила Мерси длинное послание, в котором, оправдывая обстановку секретности «обстоятельствами» и как бы косвенно извиняясь перед Францией («мы попали в такое положение, что не могли отказаться от раздела», «неожиданно нам было поставлено условие хранить все в тайне», «нам пришлось присоединиться к договору»), подчеркивала, как важно в этих непростых условиях сохранить альянс. Ибо не секрет, что Франция издавна имела свои интересы в Польше, а Людовик XV и вовсе был связан с ней тесными семейными узами. Тесть его, Станислав Лещинский, дважды избиравшийся королем польским, являлся прадедушкой нынешнего дофина. Отказавшись в 1738 году от претензий на польскую корону, он получил в пожизненное владение Лотарингию, ибо отец Марии Антуанетты потомственный лотарингский герцог Франц I, изъявив готовность занять престол тестя, Карла VI, от Лотарингии отказался, и после смерти Станислава Лотарингия плавно перешла к Франции.

От Марии Антуанетты требовалось любой ценой поддерживать шаткое здание франко-австрийского альянса. В сущности, ее сделали своего рода разменной картой — прекрасное настроение Дюбарри в обмен на невмешательство в расчленение Польши. «Если Франция начнет обхаживать Пруссию… тогда, к великому моему сожалению, придется менять политику. <…> Чтобы этого не случилось, ибо это станет несчастьем и для монархии, и для семьи, надобно использовать все средства, из которых основное — моя дочь, дофина, которая с вашей помощью и зная обстановку на месте, могла бы оказать услугу и родине, и своей семье. Прежде всего, она должна делать все, чтобы нравиться королю, снискать его милость, угадывать его мысли и оказывать уважение фаворитке. <…> Не исключено, что от нее зависит сейчас судьба альянса», — писала Мария Терезия своему послу в надежде, что раздел Польши не повлечет за собой крах союза, ибо за целостность Польши ратовал Шуазель, а нынешнему министру, являвшемуся ставленником Дюбарри, глубоко противно все, что связано с министром бывшим. Она не ошиблась. У короля не было ни сил, ни возможностей отреагировать на предательство союзника. «На расстоянии в пять тысяч лье трудно помогать Польше. Конечно, мне бы хотелось, чтобы она сохранила свою территориальную целостность, но я ничего не могу сделать, кроме как высказать свои пожелания», — философски заметил Людовик XV.

Твердая позиция короля не давала возможности новому министру иностранных дел герцогу д'Эгийону найти повод для расторжения франко-австрийского альянса. Но зная про склонность Людовика XV отдавать решения на откуп фавориткам и министрам, Мария Терезия понимала, что угроза разрыва альянса не исчезла. Поэтому Мерси по-прежнему напоминал Марии Антуанетте о необходимости ежедневно видеться с королем, угождать ему и оказывать внимание Дюбарри. Кауниц даже составил меморандум, посвященный вредному влиянию на эрцгерцогиню, и прислал его Мерси как руководство к действию. Устав от постоянного напора австрийской стороны, Мария Антуанетта написала матери: «Я делаю все возможное для сохранения альянса и нашего союза. Что станет со мной, если наши семьи разорвут свои отношения? Надеюсь, Господь упасет меня от такого несчастья; я искренне молю Его об этом». После раздела Польши над головой дофины сгустилось первое облачко общественного неудовольствия: противники франко-австрийского альянса стали говорить, что нельзя верить ни Марии Терезии, ни ее дочери.

Дофина облачка не заметила: она одержала первую победу в борьбе за право принимать собственные решения — добилась у короля дозволения заниматься верховой ездой. Это увлечение не поддерживали ни Мерси, ни Мария Терезия. «…Вы утверждаете, что и король, и дофин его одобряют… конечно, теперь они вправе распоряжаться вами, ибо в их руки я отдала мою милую Антуанетту: но верховая езда портит цвет лица и непременно испортит вашу фигуру… она также опасна для вынашивания детей…» — писала императрица. Но постоянно подчеркивая, что ее увлечение нравится супругу, дофина сумела настоять на своем. Почувствовав, что многие — особенно молодые — придворные с интересом смотрят в ее сторону, она начала собирать вокруг себя общество, не связанное рамками этикета. Карету, возившую дофину на охоту, загружали холодным мясом, легкими закусками и вином, дабы она могла съесть эту снедь на природе, в обществе таких же, как она, молодых и беспечных. Разумеется, «Мадам Этикет» и прочих «старух» на пикники не приглашали.

Зимой дофина сделала еще одно открытие: в это время года в Версале гораздо больше развлечений, чем в Вене. Людовик XV приглашал во дворец комедиантов, она ездила на охоту, устраивала прогулки верхом, давала у себя балы и посещала балы у мадам де Ноайль, каталась на санях «не хуже, чем в Шёнбрунне», а позже стала выезжать в Оперу, где в период карнавала городские власти устраивали балы-маскарады. «Мы, господин дофин, граф и графиня Прованские и я, посетили бал в парижской Опере; мы прибыли в строжайшей тайне и все были в масках; однако через полчаса нас узнали. Приехали герцог Шартрский и Бурбонский, которые танцевали в Пале-Рояль, что находится рядом с Оперой; они стали уговаривать нас ехать с ними и продолжить танцевать у графини Шартрской. Но я не поехала, ибо король разрешил посетить только Оперу. Все в восторге от кротости дофина, которому подобного рода развлечения обычно не нравятся», — отчитывалась Мария Антуанетта матери.

Проводя время в кругу веселых молодых людей, Мария Антуанетта остро ощущала потребность в подружке, с которой, забыв об этикете, можно обо всем поболтать и все обсудить — как в детстве, когда поверенной ее тайн была сестра Шарлотта. Выбор пал на принцессу де Ламбаль, вдову наследника герцога де Пантьевр, принца королевской крови, имевшего право именовать дофину «кузиной». Ее большие печальные глаза и состояние грустной меланхолии, в каковом постоянно пребывала принцесса, очаровали Марию Антуанетту. Еще принцесса обладала очень важным на ту минуту для дофины качеством — она умела слушать и сочувствовать. Мерси был от новой подруги в восторге: чистая, незапятнанная, не интриганка, не нуждающаяся ни в более высоком положении, ни в деньгах, она идеально подходила на роль незаинтересованной подруги, способной ослабить влияние теток.