Оглянувшись назад вдаль. На переломе - Зоя Живанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Где наши? Где наша армия? Что же делать? – страх замешенный на вопросах самой себе сковал.
Елена торопливо приложила фартук к глазам. Обернулась на заплаканные лица детей:
– Все хорошо, тихо.
Дунюшка открыла дверь. Елена взглянула на лютую соперницу, но бледное испуганное лицо успокоило: «Испугалась, змея подколодная». Дунюшка держала за руку пятилетнего сына, который смотрел на Елену, как на спасительницу.
– К вам подселили, пока жить придется вместе, – сказала Елена и положила тяжелый узел на лавку, дети положили свои узлы рядом.
– Сейчас надо идти в клуб на собрание, – Елена не узнала свой голос, теперь она главная здесь и она в ответе за детей и Дунюшку с ее сыном.
Над клубом развивался флаг со свастикой, пришли все жители. Выбрали старосту, угрюмого мужика с Каменной Горы, полицаем назначили на Чернево Тетеня, очень бедного и чудаковатого паренька. Ему тут же выдали форменный китель, рваную рубаху заставили снять, что вызвало у фашистов смех. Тетень нехотя расстался со своим «добром», надел на хилое тело китель и нацепил повязку на рукав.
– Gut, – хохотали немцы, увидев рваные штаны подвязанные веревкой.
– Schvaine, – ухмыльнулся офицер и что-то сказал солдату. Тот спешно выдал Тетеню галифе и сапоги с носками.
– Achtung! – гаркнул офицер, на трибуну поднялся другой офицер и заговорил на чистом русском языке.
– Завтра с утра делим колхозные поля, каждая семья получит свои участки, убираете урожай, оставляете посевной материал, теперь работаете на свою семью и помогаете освободившей вас армии. Новый порядок, надо выполнять все распоряжения, за нарушения расстрел.
Елена сидела рядом с Паней, она подружилась с этой женщиной, она тоже проводила мужа на фронт и осталась одна с детьми. Поняли, что теперь надо держаться друг друга – это важно.
Вечером в дверь постучали, Дунюшка пропустила в хату Марфу. Она поставила на стол большую чашку с кашей.
– Как Вы тут? – спросила Марфа, застилая стол настольником, который принесла с собой.
– Не обижай, – Марфа строго глянула на Дунюшку, та уже клала на стол ложки и растерянно поглядела на Марфу.
***
Павел поспешил на порог, услышав рев моторов, по деревенской дороге поднимая пыль мчались мотоциклы, в колясках сидели автоматчики.
– Фрицы пожаловали, – прошептал Павел Арине, которая вышла следом.
– Быстро в дом, – скомандовал он жене, – к детям.
Во двор повернул мотоцикл, с заднего сиденья спрыгнул немец и поднял руку в приветствии. Павел кивнул. «Что ты, змей, приперся», – хотелось крикнуть Павлу, но за спиной те, кого надо спасать, как тогда спасал во время Гражданской войны, уводил от погибели.
– Собрание в клубе, собирайтесь, неподчинение расстрел, – сказал на ломаном русском немец.
– Румын? – подумал Павел, – Ein moment.
Павел прикусил язык: «Зачем?»
Немец обрадовался: «Schprehen Sie Deutsch?».
Павел кивнул. У клуба собрались все жители Кондрево, автоматчики вытащили из толпы председателя колхоза и Василия Ивановича. Их поставили у забора, бабы заплакали с детьми. Павел сделал шаг вперед, оттолкнув в толпу жену. Он заговорил на немецком, сжимая в руках шляпу, он говорил, он спасал друга. Жители смотрели на Павла с удивлением и надеждой. Василия Ивановича отпустили, а Павла Константиновича назначили старостой.
– Колхоз ликвидирован, поля делим на всех.
К Павлу вернулась уверенность, он в ответе за всех, он главный теперь среди них.
– Барин, – шептались за спиной у Павла люди, – а мы и не знали, вот как бывает.
– Жил, как мужик.
– А куды ему деться было, вот и прибился к нам,– прошамкал дед, озираясь по сторонам.
Павел смотрел, как вешали флаг со свастикой на контору.
– Да… вон как поворачивает, какие муки Россиюшка и народ принимают. Что же будет? Эх! Много крови прольется, Сталин не отдаст страну, – мысли тревожили Павла, в минуту опасности обострялись все чувства, был страх, переходящий в злость, – Нельзя паниковать, люди смотрят, сейчас он для них надежда.
Павел собрал всех у конторы, у него уже были бумаги, как делить и по сколько земли каждому.
– Теперь будем жить по-другому, вести единоличное хозяйство, получите землю, семена для посева. По всем вопросам ко мне. Теперь к вам не придет добрый дядя и не накормит, работайте, а работать на земле вы умеете. Не нарушайте порядок, наказание – расстрел. Тихо и спокойно живите, тогда вас никто не тронет. Вопросы непотребные не задавать, я сам не знаю.
Павел говорил перепуганным людям, их взгляды были устремлены на него. Павел в толпе увидел Василия Ивановича, строгий взгляд тот тут же отвел в сторону, прижимая к себе двоих малолетних детей.
– Да-да, надо что-то делать, – думал Павел, пытаясь понять, что от него хочет офицер.
«Рыжий, толстомордый, что тебе неймется?» – злость распирала Павла, но наткнувшись на испуганный взгляд Арины, заговорил по– немецки с фашистом и понял, нужно назначить двух полицаями. Это Павла озадачило, своей жизнью он уже распорядился, но другими как?
Фашист уже терял терпение.
– Матвей, – Павел обратился к деревенскому кузнецу, – тебя берут работать полицейским.
Всегда угрюмый и молчаливый человек вдруг закричал высоким голосом:
– Мой отец и дед погибли в Гражданской защищая… – у него от волнения перехватило горло, и он зло плюнул в сторону офицера.
Тот побагровел, выхватил пистолет и шагнул в сторону кузнеца. Толпа метнулась, услышав выстрелы. Солдаты утащили тело убитого. Тогда заговорил Павел:
– Тихо, только тихо, все должны жить. Этим только вред себе и родным, сейчас надо два добровольца, будем вместе работать, при любой власти нужен порядок. Война, идет война. Из толпы вышли два брата из бедной семьи и дали свое согласие работать. Люди ещё не отошли от ужаса, они смотрели с надеждой на большого, крепкого человека, на бледное конопатое лицо, но взгляд выпуклых голубых глаз уверенно смотрел на них.
– Без паники, получили землю, работайте, чтобы зимой не положить зубы на полку. Работать вы умеете.
Домой расходились молча. Арина молча накрыла стол, дети сидели за столом тоже молчали, все были ошарашены последними событиями.
– Вам бы было легче стало, если бы я с семьей встал рядом с Матвеем? – закричал вдруг Павел.
– Нет выбора, опять жизнь загнала в угол, тут не до фасону. Чем я навредил?
