Оглянувшись назад вдаль. На переломе - Зоя Живанова

– Составьте список, пожалуйста, – сказал  он  Елене.

– Новобранцам собрать вещь-мешок, нижнее белье, средства личной гигиены и немного продуктов. Быть готовыми к отправке. Враг будет разбит, мы очистим нашу землю от фашисткой нечисти, – заверил военный и уехал в Карачев.

Страшную весть узнали и в Кондрево.

– Наши дадут хороший им отпор, – сказала Арина взглянув на мужа.

– Да-да, – задумчиво ответил Павел, – только вывернулись их нищеты, а вон оно что. Тревога витала в воздухе.

– Детям дай денег, пусть привезут много соли, сахара, масла, что еще? Взглянув на жену строго добавил:

– Они всю Европу опрокинули, наши воюют, а хватит ли сил? Да-да. Сейчас загребут мужиков, нашим сыновьям еще подрасти надо, а я уже старый.

– Пойдут  все, кто и пороха не нюхал. За Родину святое дело жизнь отдать, – Арина закрыла лицо фартуком и ушла за перегородку,—Костя Костя… – словно тяжелым камнем придавило Душу.

– Свят, Свят, Свят, – она смотрела в открытое окно, в синеву сквозь зелень герани.

– Назад  оглянуться страшно и вот опять эта страсть. Душа беду чувствует, как тогда, ту ночь в Юзовке, не обманет. Сколько горя пережито… – Арина заплакала тихо, беззвучно.

Арина не заметила, как уснула и сразу увидела сон. Могучий дуб в окружении красивых деревьев  на  поляне, она любуется красотой, в одно мгновенье они вспыхнули  в огне… Она вскочила, страх сковал  тело, сон ушел. Павел смотрел на опущенные плечи жены, она повернула к нему искаженное страхом лицо. Павел взял ее за руки, как маленького ребенка, прижал ее голову к своей груди и провел по волосам ладонью, он гладил ее по голове и шептал, как в юности:

– Моя  ты  родная, самая-самая.

Она вспомнила и засмеялась, она вспомнила  то лето в парке, в  Юзовке  и  успокоилась.

– Дай  денег, я в сельпо, соль, сахар, заварку и масло куплю, самое необходимое, запас не бьет в глаз, на всякий случай, – Павел горько усмехнулся.

Арина кликнула с огорода сыновей:

– Отцу поможете, пусть берет на все, она подала им по авоське.

– Мыла возьмите. А в деревне паники не было, да и денег особо не было, разобрали соль и сахар. Сушили землянику и грибы. В полях  и  лугах кипела работа.

Подводы с новобранцами отправлялись в район к военкомату. Ехали молча, так ходили молча драться в соседние деревни стенка на стенку. У многих отцы воевали в гражданскую и многие не вернулись с войны. Мужики надеялись, что быстро управятся. Уже деревня скрылась из виду, а  мужики смотрели в ее сторону. Там остались их жены с малолетними детьми, родители. И появилась злость, заматерились мужики, заблестели  холодным  огнем. Через несколько дней многие из них будут убиты  в первом же их бою.

С Чернево провожали несколько подвод с новобранцами. Марфа  и  Елена с детьми провожали Василия, тут  же  младшая  дочь  Марфы  Акулина  провожала красивого парня, старшего сына  восемнадцати  лет  Ивана, следом бежали младшие дети. Люди стояли на большаке, подводы скрылись из виду. Скоро Акулина получит похоронку, Иван погиб в бою. Марфа горевала по Василию, много молилась. Он прислал письмо, что в карельских болотах спасает раненых, выносит с поля боя. А война  уже накатывалась лавиной.

Вся советская промышленность работала теперь на оборону. Вместо тракторов заводы выпускали танки, КБ работало над «Катюшей», все работало на победу. А враг уже был  на подступах  к  Москве. «Вставай страна огромная…» каждое утро врывалась песня-призыв  в каждый  дом. В военкоматах были очереди добровольцев. Заводы спешно продолжали эвакуировать за Урал, Л.Берия руководил демонтажом и отправкой. Заводы тут же монтировались даже под открытым небом и запускались цеха. В три смены работали заводы на оборону, к станкам стали и подростки. Попавшие в окружение, наши пробивались и соединялись с партизанскими отрядами. Партизанские отряды в брянских лесах героически били фашистов в тылу, взрывали эшелоны с боевой силой фашистов.

На черневском большаке стояли бабы, старики и дети. Подводы с последними мужиками, уходящими на фронт, уже скрылись из виду. Замолкла гармонь на последнем аккорде «Прощание славянки». Вдалеке послышалась канонада приближающего боя. Ужас  и растерянность на лицах людей, они смотрели в безоблачное  небо, страшный  рев низколетящего самолета.

– Немцы! Кресты! Где наши?

В воздухе закружились листовки. По большаку  на  Карачев  мчалась полуторка, на прицепе несколько солдат с винтовками.

– Мы скоро вернемся, – услышали люди.

По колхозному полю к большаку ехал наш танк, раздался грохот, танк загорелся, из люка вылез танкист и побежал к людям.

– Надо спрятать, – заволновались люди.

– Нет, я за своими, – крикнул  танкист  и  побежал  полем  в сторону Карачева.

За ним тут же погнался  немецкий  танк, на  краю большака, у  Старой речки  он  закрутился  на  месте. Люди  заголосили, горе и боль сразу отодвинули страх. По большаку с ревом мчались мотоциклы  с колясками, в них фашисты с автоматами. Елена с тремя детьми бежала  к дому. Марфа увидев их  с порога:

– Что случилось? Сын? Вася?

– Немцы, война.

Женщины молча  глядели друг на друга, на испуганных детей.

– Зайдите  в хату, – наконец  проговорила  Марфа, – успокойтесь, никто Вас  не  тронет.

Она торопливо  повязала  новый фартук, волоса  поправила  у зеркала  и повязала их белой  косынкой. Приложила  палец к губам:

– Тихо, спокойно, я  сейчас.

И вышла  из  хаты. Елена  видела в окно, как  Марфа  стояла у ракиты, вернулась на  порог. Во двор заехали  мотоциклы, Елена слышала чужую речь. К Марфе подошёл фашист и  что-то  говорит, Марфа  спокойно слушает, кивает, уходит  в сени, выносит ведро с водой и кружку. Немцы  под старой  ракитой натягивали тент.

– Essen? Ya. Sehr Gut! – засмеялся немец.

К вечеру в большом чугунном котле уже повар сварил кашу рисовую с тушенкой. Марфе приказали накрыть стол на десять человек.  Елена носила воду с колодца, а дети  освобождали  пуньку  от  всего нужного и ненужного, унося все за хату. Марфа  веником  собрала  пыль с углов на потолке, вымела пол, сбрызнув водой.

– Gut! – чему-то радовался фашист.

– Kom zu mir, – позвал повар Марфу и протянул большую чашку с кашей.

– Дети, кушать.

Страх елозил по спине и сковал живот тупой болью. Елена  двигалась, как во сне, она вспомнила ту ночь и себя, девочку бегущую в горящем любимом городе.

– Лена, бери детей и к Дунюшке жить, меня  оставили  здесь  по хозяйству, возьми, что нужно. Тут не до фасону, успокойся и молись,– Марфа тихо сказала, повернулась  и  пошла, её окликнул немец.

Елена  смотрела  в след, она  не  узнавала  свекровь – ее  спокойный  тихий  голос  чеканил каждое слово, незнакомый