Литконкурс Тенета-98 - Автор неизвестен

Почему же я, сидящий на единственном существующем в мире предмете, сорвался с места на крик ребенка? Почему? Что он мне? Еще одна жизнь… Еще одна смерть…

Просто я вспомнил его глаза. Его глаза, позвали меня. Не имя мое, не голос, нет. Глаза. Его зов — зов души. Пусть он просто хочет поиграть, но это так. Я слышу его. Его, не как имя, которое он носит, а его самого. Я слышу его, когда смотрю в его глаза. Он не глаза сам, но он смотрит сквозь них. Когда они закрыты — он продолжается. Он есть. Но я уже не знаю его. Не знаю где он: в сердце? В мозге?

Он умрет. Где будет он, когда его не станет? Я не узнаю его тогда: его глаза, через которые я знаю его, исчезнут. Не будет ни мозга, ни сердца… Где же будет он. Он сам, а не сердце, не мозг? Я не знаю. Знаю лишь, что он не исчезнет. Откуда он? И где он был до того, как он стал? И куда отправится, после того, как перестанет быть?

Со мной останется его имя. Помнить его я буду всегда. Помнить и знать, что помню именно его. Но он не имя. Оно — лишь тень. Тени же не бывает без того, кто отбрасывает ее. Если останется имя — останется и он. Даже если имя hqwegmer, он не исчезнет. Но где же он? Где он будет, когда не будет его?

Кто он? Какой он? Когда я смотрю ему в глаза, я вижу его. Он не таков, каким я вижу его, когда не вижу его глаз. Он не состоит ни из рук, ни из ног, хотя и носит их. Он так привык к ним, что если бы я спросил у него, обязательно ответил бы, что он — и руки и ноги. Но я-то знаю, я вижу, что это не так. А как?

Он то настолько мал, что ему просторно в его маленьком детском сердечке, то настолько велик, что все его тело едва умещает его.

Он подошел бы к зеркалу, сказал бы, что видит и руки и ноги, и правые и левые. Чтобы доказать мне это, он несколько раз подпрыгнул бы на месте и хлопнул в ладоши. Но разве в зеркале он? Отражение в зеркале — тень, как и имя. Плоская картинка. Увидев ее, его знакомые назовут его имя. По имени они представят его. Но изображение в зеркале не имя. Имя — не образ, видимый знакомыми. А он — ни то, ни другое. И что мне его «доказательства», когда в его глазах я вижу, что он другой. Он не теплое живое и маленькое тело. А кто?

И кто я? Я, переживший поколения таких детей. Я любил их. Они видели во мне друга и не видели урода-карлика, которого видели их предки, когда я жил с ними. Так кто я, рожденный однажды, и не способный пока умереть? Когда же это случится, а я знаю, что это случится, смогу ли я, не имеющий глаз, увидеть не имеющих глаз друзей? Узнаем ли мы друг друга, а не картинки тел, когда будем свободны от них? Сможем ли мы, истинные мы, встретившись наконец лицом к лицу, сказать не "кто ты", а "так вот какой ты"?

Я не знаю.

Опять и опять. Через года и века. Мое имя. Я слышу его и лечу на зов. Лечу к мальчику, который пока что любит меня. И я люблю его. И буду любить всегда.

Привет, Малыш! Как дела? — x x x-

Солнце почти скрылось за горизонтом, и дневное пекло сменилось вечерней прохладой. Под редкими порывами легкого ветерка весело трепетали иголки кедров. С ветки на ветку, с интересом рассматривая путника, прыгали белочки, и так было приятно идти по полному птичьих трелей лесу, что хотелось навсегда остаться здесь, прохаживаясь между деревьями и вслушиваясь в чарующие звуки лета. Но надвигающиеся сумерки напоминали о том, что неплохо было бы поискать и место для ночлега.

Продуктов еще хватало: в висящей через плечо сумке болталось по батону хлеба и докторской колбасы, горсть сухарей и кулек конфет. Еще осталось 5 банок тушенки, но взять консервный нож счастливый обладатель этих запасов и почти полной фляжки минеральной воды просто не догадался, а выбросить было жалко. Впрочем, какая тушенка, когда вокруг буквально море кустов, сплошь усыпанных красными, синими и черными бусинками ягод, и островков грибных полян, приветливо махавших шляпками всех цветов и размеров!

Ночь можно было провести по-разному: забраться на дерево, спрятаться в зелень каких-нибудь уютных ягодных зарослей, или завалиться прямо на расстилавшейся под ногами теплой душистой траве. Недолго думая, путник избрал второй вариант. Выбрав приглянувшийся куст, он заполз в него и вдруг нос к носу столкнулся с тем, кто облюбовал это место несколько раньше него. Внутри сидел потрясающих размеров медведь, однако гость ничуть не испугался и, казалось, был даже рад встрече.

Усевшись поудобнее, чтобы получить максимум удовольствия от предстоящей беседы, он обратился к хозяину со следующей речью. "Добрый вечер, господин медведь, как поживаете? Простите великодушно, я столь бесцеремонно ворвался в ваше жилище, но, поверьте, вовсе не со злыми намерениями. Я просто искал ночлег, и, похоже, нашел его. Прошу вас приютить меня до утра. Давненько уже не приходилось мне разговаривать с кем бы то ни было. Дело в том, что я ушел из дома. Просто ушел. Раз и навсегда. Окончательно и, как говорится, бесповоротно. Не смог я жить среди людей, которых заботят только деньги и собственное благополучие. Да дело даже не в этом. Они не понимали меня, впрочем, как и я их. Постоянные обиды, недомолвки с родными и близкими, постоянные тычки и оскорбления от посторонних. Вам никогда не приходилось извиняться за то, что другой не может вас переносить? Или тогда, когда вы ни в чем не виноваты, но необходимо уступить ради сохранения дружеских отношений, так как спор только еще больше усугубит вашу вину? Не случалось ли вам видеть несправедливость, вопиющую несправедливость и проходить мимо, так как вмешательство падет на вашу голову укорами как тех, кто чинит это безобразие, так и тех, над кем оно учиняется? А мне приходилось. И много больше этого, скажу я вам. Но с этим можно было бы мириться, если бы наибольшие мучения не доставляли те, кого ты любишь, и с кем вынужден находиться рядом. От них не отмахнешься и не пройдешь мимо. Нет ничего страшнее ситуации, когда хочешь, всей душой хочешь быть рядом с человеком, и не можешь. А должен. Потому что ты сильнее. Но не можешь, потому что ты все равно слишком слаб для этого.

Я терпел долго. Слишком долго. И вот, когда помешательство уверенной рукой стало все чаще и чаще стучаться в мой дом, я решил уйти от этой боли. Вы не представляете, чего мне стоило подобное решение! Сколько бессонных ночей я провел, коря себя за малодушие и трусость, сколько всего передумал. Но итог был ясен и, как сейчас понимаю, неизбежен. В моей голове созрело наиболее логичное решение. И очень, надо сказать, вовремя. Все просто: раз люди не могут жить со мной, если мое присутствие причиняет страдание и мне и им, надо уйти. Уйти навсегда и сжечь мосты.

И вот, после недолгих странствий, я здесь. Сижу напротив вас, смотрю в ваши черные глаза и понимаю, что нашел то, чего так долго искал. Вы не станете ругать меня за то, что у вас плохое настроение, что вы не выспались, или попали в неприятную историю на работе. Не станете обижаться на мои глупые шутки и неделями дуться после этого. Знаете, мне кажется, мы привяжемся один к другому и дня не сможем прожить порознь… Мы станем друзьями, лучшими и, пожалуй, единственными настоящими друзьями во всем этом никчемном мире. Мы проведем вместе всю жизнь, и после смерти одного из нас оставшийся недолго задержится на свете. Вот это и есть настоящая… Однако, простите, что вы делаете… Ой!!!"

До этого момента хозяин слушал. Сперва с некоторым удивлением, а потом с явным интересом и даже удовольствием. Природа вокруг уже замерла. Птицы затихли, белочки спали в теплых уютных дуплах. Царила полная тишина. И тут ночной лес потряс крик несчастного путника: "Ногу! Ногу откусил! Мамочка, как больно! Что ж ты делаешь, сволочь? Молчит, ухмыляется и пережевывает. Я к тебе как друг пришел, под твою защиту попросился, а ты…"

А медведь молчал, пережевывал и ухмылялся. Ему действительно неведомо было гостеприимство в общечеловеческом его понимании. Невероятным, чудесным образом к нему забрел ужин. Зимой разговор был бы несравнимо короче, но сейчас еды было вдоволь. В его толстом брюхе уютно располагались различные корешки, мед диких пчел и мясо не менее дикого зайца. Так что даже приятно было послушать словесные излияния случайного собеседника, тем более, что спать еще не хотелось, а на работу медведи не ходят. Мысленно косолапый представлял, как расскажет жене, отлучившейся на несколько дней навестить маму, о забавном госте, так любезно согласившемся разделить с ним трапезу.

Тем временем, первый откушенный кусочек провалился в бездну медвежьего пищевода. На душе было тихо и спокойно, но терпкий запах крови пробудил в бурой душе что-то первобытное. Не обращая внимание на крики ужаса и мольбы о пощаде начатого бифштекса, он вновь подошел к нему, осторожно взялся за вторую ногу и отправил в рот целую ступню.

Его зубы сомкнулись. Раздался ужасный треск ломающейся кости, густым алым ручьем хлынула кровь, медведь исчез и уже теряющий сознание путник проснулся. Ног не было. Все оказалось только сном, и он по-прежнему находился в яйце. В своем старом добром домике, где так уютно лежать, свернув калачиком маленькое белое тельце. "Как хорошо, что у муравьев нет ни крови, ни костей, — подумал он, — а мне, к тому же, даже нечего откусить! Жизнь замечательна! Вот только эти кошмары…" Как ужасно было огромное пожиравшее его существо. Как огромен и ужасен был он сам, непонятно зачем зашедший в самую чащу леса, движимый глупой меланхолией. Чего не хватало ему в том, родном дня него мире, откуда он, бросив все, отправился сам не зная куда?