Суд присяжных. Особенности процесса и секреты успешного выступления в прениях - Рубен Маркарьян

Одно слово может выразить всю сущность позиции защиты, один удачный эпитет может изменить мнение присяжных, и никакие доказательства обвинения не перевесят удачного сравнения. «Такие слова надо подметить и с расчетливой небрежностью уронить их несколько раз перед присяжными; они сделают свое дело», как сказал П. Сергеич.

Вспоминаю два дела из телепроекта.

В одном случае судили парня за убийство. Оказался он на репетиции рок-группы, где, пытаясь спасти свою девушку от тлетворного влияния неформалов рок-музыкантов (наркотики, выпивка и т. п.), вроде как в драке нанес лидеру группы несколько ударов по голове чем-то тяжелым. И покушался на жизнь остальных участников (поэтому его судили судом присяжных – за покушение на убийство двух и более лиц).

В качестве потерпевших в зале присутствовали рок-музыканты, они вели себя вальяжно, были одеты в черные кожанки-«косухи» и майки с черепами, носили цепи на животах и характерные браслеты с шипами.

А мой подзащитный был обычный студент, в спортивном костюме и кроссовках без шнурков, сидел в клетке и смотрел в пол. Несмотря на наличие мотива, пребывание на месте преступления и иные следы (отпечатки, кровь на одежде и т. п.), позиция защиты заключалась в том, что «ботаник» действительно приходил, буянил и даже подрался с погибшим, но не убивал. А эти трое как раз и есть настоящие убийцы, которые стукнули своего же и вину решили свалить на моего подзащитного, раз уж так сложилось, что он явился к ним сам с недобрыми намерениями.

Ведя его защиту, я, помимо всего прочего, несколько раз, обращаясь к присяжным, повторил: «Посмотрите на этих прекрасных и безобидных парней (при этом ребята в шипах и черных „косухах“ улыбались) и посмотрите на этого монстра, этого убийцу, этого головореза (мой „ботаник“ втягивал голову в узкие плечи)…»

Следовало ли сомневаться, что присяжные в совещательной комнате отметят существенную разницу во внешнем виде потерпевших и подсудимого и не поверят, что «он – монстр», а «они – прекрасные и безобидные парни».

Второе дело было по обвинению студента в соучастии в убийстве и поджоге. Два парня решили отомстить владельцу палатки с шаурмой за то, что, съев на днях его продукт, отравились. Один изготовил горючую смесь типа «коктейля Молотова», другой приехал с ним на машине к палатке. Мой подзащитный остался в машине, а его подельник взял бутылку, вышел из машины и метнул ее внутрь палатки. Вспыхнул огонь, пламя попало на газовый баллон внутри, и тот рванул. Взрывом убило владельца палатки (турка по национальности) и самого поджигателя. А мой подзащитный, испугавшись, перепрыгнул на сиденье водителя и попытался скрыться, но был задержан экипажем патрульно-постовой службы тогда еще милиции. На суде он говорил о своей непричастности, бутылку-де он брал, но потому, что она лежала под ногами (случайно), но все остальное делал погибший подельник. А обвиняли парня в убийстве общеопасным способом по мотивам национальной вражды, так что светило ему прилично. Ну и у прокурора были доказательства, надо сказать, весомые: отпечатки – раз; пребывание в машине – два; студенты-однокашники подтверждали, что он, в общем-то, не очень дружески относился к лицам неславянской внешности и языковой группы.

Я, готовясь к программе, за сухими строчками сценария не видел людей. В постановочном суде есть, конечно, элемент неожиданности, я ведь не работаю до съемочного дня ни со своим подзащитным, ни со свидетелями, я не вижу потерпевших.

В настоящем суде надо иметь в виду, что полная информированность адвоката об участниках процесса (включая их внешность) может пригодиться. Но тут мне приходилось реагировать на сюрпризы мгновенно, прямо в зале суда. Я себе представлял своего подзащитного этаким националистом-скинхедом, полагая, что именно такой образ будет создан шеф-редактором по актерам и режиссером программы. Плачущая вдова с фотографиями детей-сирот общалась, по сценарию программы, с судом через переводчика с турецкого языка, давая показания о сложившемся тяжелом положении, когда из-за убийства мужа, только что получившего гражданство России, она не сможет содержать пятерых маленьких детей. Как понятно, плачущая женщина и пять малюток, оставшихся без отца, шансов моему скинхеду оставляли мало. Но это по сценарию. Когда я вошел в студию и увидел актеров, что будут играть подсудимого и потерпевшую, я понял, что выиграю процесс, и мысленно перестроил структуру речи, которую готовил заранее.

Дело в том, что мой подзащитный был меньше всего похож на скинхеда. Студент, в клетчатой рубашке, застегнутой до верхней пуговицы, худенький и в очках. А потерпевшая была очень колоритная черноволосая, чернобровая и черноглазая турчанка (носитель языка, кстати), одетая в зеленое национальное длинное платье и платок-хиджаб.

Конечно, двенадцать присяжных не могли не услышать мои слова: «Посмотрите на этого националиста, моего подзащитного, на его бритую голову с татуировкой (парень был взъерошенный и длинноволосый), на его камуфляжные брюки и армейские полуботинки (на нем были брюки-дудочки и туфли). По мнению прокурора, он именно такой…»

Про потерпевшую я вообще ничего не стал говорить, это было лишним, ее внешний вид говорил сам за себя. Надо сказать, что об одежде ничего сказано в комнате присяжных не было, они деликатно промолчали и не стали упоминать о хиджабе. Но на другую фразу, не имеющую ничего общего с делом, они внимание обратили. Я рассказал присяжным, что «хозяина палатки убил не „коктейль Молотова“, а взрыв газового баллона. Да, „коктейль Молотова“ вызвал пожар, но не взрыв. Взорвался баллон, которого, по правилам, быть в палатке не должно. Газовый баллон в палатке – это незаконно. Что ж получается, если бы погиб кто-то из случайных прохожих или пассажиров, ждущих автобуса на остановке, то моего подзащитного судили бы уже за убийство двух лиц – хозяина палатки и прохожего? Больше жертв, и тяжелее наказание. А если бы. (Я сделал многозначительную паузу и посмотрел на потерпевшую.) А если бы в палатке был не газовый баллон, а ящик с фугасами? Взлетел бы на воздух весь район. Моего подзащитного надо было судить за массовое убийство?»

Понятно, что речь я закончил тем, что при любых обстоятельствах мой студент просто сидел в машине. А тот, кто метал «коктейль Молотова», погиб сам. Ему и отвечать перед Богом.

2.8. Чтобы не уснули

Посвящая в своей книге «Искусство речи на суде» отдельную главу благозвучию речи, П. Сергеич привел занимательный пример. Он рассказал об ораторе, который в суде изложил подробный расчет расстояния и времени, необходимого, чтобы доехать из некоего места до места преступления. Делал он это, чтобы доказать невиновность своего подзащитного, делал старательно, отмеряя версты, сажени и временные отрезки: «От завода до паровика две версты – полчаса; от паровика до Николаевского вокзала три перегона – сорок минут, от Николаевского вокзала до Адмиралтейства один перегон – пятнадцать минут…» и т. п.

П. Сергеичу показалось, что говорил защитник торопливо и возбужденно, при этом интонацией уравнивая скучные расчеты с критикой обвинения и предостережение от осуждения невиновных. Все это не понравилось П. Сергеичу, равно как и другим зрителям этого судебного спектакля, его коллегам. По мнению корифеев судебной риторики, защитник только запутал всех присяжных и направил их мысли в другом направлении. Но! «Ошибки эти, впрочем, не имели последствий: подсудимые были оправданы», – сообщает П. Сергеич.

Что это означает? Подтверждается вывод, который сделал и я после сотни судебных речей в виртуальном суде перед телевизионными присяжными: что конкретно из твоей речи произведет на них впечатление, ты никогда не узнаешь заранее! Управлять этой дюжиной – очень сложная наука. Вспоминается один американский судебный сериал, «Закон Хэрри», о пожилой исключительно порядочной даме-адвокате, которой авторы сериала противопоставили героя-антипода, адвоката-выскочку, хоть и немолодого, но очень яркого юриста, играющего на публику, любящего громкие процессы, обожающего пресс-конференции и присутствие прессы в своих судах. Притом все это было показано так гротескно, что поневоле задаешься вопросом: как этот адвокат может выигрывать дела, он же клоун?! И тот же примерно вопрос задала ему героиня сериала: «Зачем тебе, такому умному (а он и правда далеко не дурак был по сценарию), вся эта мишура, эти спецэффекты перед публикой, зачем эта клоунада перед присяжными? Ты ведь и так можешь выигрывать дела, слыть умным и успешным адвокатом, а не циркачом?»

Адвокат (звали его, кажется, Джефферсон), ответил поучительной историей: «Когда я только начал заниматься адвокатской практикой и вел свое первое дело перед присяжными, от волнения у меня разболелся живот. Сидя на своем месте, я расстегнул брюки, чтобы, пока сижу, стало легче. А когда настала моя очередь выступать, я забыл об этом, встал, и брюки свалились почти до колен, показав мои трусы в цветочек. А присяжные – засмеялись. И пока я, застегнувшись, говорил свою речь перед ними, они улыбались и кивали благосклонно головами. И я выиграл дело! И вот с тех пор я каждый раз пытаюсь заставить их улыбнуться… Каждый раз, можно сказать, я снимаю штаны.»