Близкие люди - Татьяна Устинова

— Я Степанов Павел Андреевич, но разговаривать мне некогда. А вы кто?

Замы переглянулись. Никоненко положил ногу на ногу.

— Вам все-таки придется со мной поговорить, — сказал голос настойчиво, — меня зовут Инга Арнольдовна, я учительница Ивана. В вашем офисе мне сказали, что я могу застать вас здесь, и дали этот номер.

— Козлы, — пробормотал Степан.

— Что вы сказали? — опешила Инга Арнольдовна. — Алло!

— Ничего я не сказал. — Степан зажал трубку ладонью и неизвестно зачем объяснил аудитории: — Это из школы. Наверное, Иван опять…

— Алло, вы слушаете меня?

— Ау меня есть выбор? — спросил Степан подозрительно мягко. — Уважаемая, я не могу сейчас разговаривать. У меня люди.

— Вам придется разговаривать, — отрезала Инга Арнольдовна, — если вы не хотите, чтобы ваш мальчик по моему представлению был отчислен из школы.

— Послушайте, — сказал Степан и повернулся вместе с креслом спиной к слушателям, — я плачу за его обучение бешеные деньги. Я буду обсуждать с вами вопросы его воспитания, когда сочту нужным. Сейчас я это делать не могу. Вам понятно?

— Павел Андреевич, вы всегда не можете обсуждать вопросы его воспитания. Последний раз вас видели в школе первого сентября минувшего года. Я навела справки. Если вы не в состоянии отвечать за своего сына, дайте мне телефон матери, я позвоню ей.

Степан от злости поперхнулся табачным дымом и стал кашлять так, что неведомая Инга Арнольдовна в трубке изумленно примолкла.

Она позвонит Леночке?! Сука, дрянь! Дайте ей телефон, она позвонит матери! Наверняка же знает, что мать давным-давно не живет с ними! В школе об этом все знают, и ей, конечно же, доложили Не могли не доложить!

— Вы что? — справившись с кашлем, спросил Степан голосом Карабаса-Барабаса. — Совсем невменяемая? Вы не понимаете русский язык? Объяснить вам по-китайски?

Чернов перехватил взгляд капитана Никоненко, устремленный в спину Степана. Во взгляде было неподдельное любопытство старухи-сплетницы, неожиданно узнавшей о том, что жильцы из пятой квартиры получили наследство. Чернову стало противно. Чтобы отвлечь внимание капитана от Степановой спины, он нарочно громко спросил у Белова:

— А что там на Профсоюзной, не знаешь?

Белов посмотрел вопросительно, и Вадим глазами показал ему на капитана.

— Там сегодня на пятом этаже плитку кладут, — все поняв, заговорил Белов деловито, — которую вчера завезли. На сегодня должно хватить, а остальное под вечер привезут. Мне, наверное, часа через два туда придется уехать, посмотреть, что там происходит. Еще кофе хотите, Игорь Владимирович?

— Вы можете грубить мне сколько угодно, Павел Андреевич, — между тем говорил Степану голос в трубке, — это ничего не изменит. Или мы с вами встречаемся и обсуждаем положение дел, или я делаю представление на отчисление.

От бешенства Степану стало жарко. Придерживая трубку плечом, он неловко содрал с себя жилетку.

— Хорошо, — сказал он, швырнув жилетку на соседний стул, — завтра вечером. В шесть. В семь я должен забрать Ивана, у вас будет час.

И, не дожидаясь ответа и не спрашивая, подходит это ей или не подходит, он с силой бахнул трубку на аппарат. Потом потер затылок и пробормотал в стену:

— Идиотизм.

Проделав все это, он повернулся лицом к капитану и замам, которые активно несли какую-то ересь, и сказал неловко:

— Извиняюсь. Что-то там опять с Иваном…

— Сколько ему? — спросил Никоненко с искренним интересом.

— Восемь, — ответил Степан. — Нет, он совершенно замечательный парень. Он мой… друг, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Думаю, что понимаю. — Никоненко задумчиво покрутил в чашке остатки кофе. — Спасибо за угощение. Пойду еще с прорабом потолкую. Как, вы сказали, его зовут?

— Фирсов, Валентин Петрович. — Степан тоже поднялся, увидев, что капитан встает. — Он с нами уже лет… семь работает. Да, Черный?

Почему-то с вопросами он обращался исключительно к Чернову. Ни разу он не спросил «Да, Белый?», и это было странно, но думать об этом просто так Никоненко было лень Он еще успеет надуматься, если выяснится, что Муркина все-таки убили, а пока — лень.

— Вас проводить? — спросил кавалергард Белов.

— Найду, — лучезарно улыбнулся капитан Никоненко, — до свидания.

Он вышел в тесный предбанник и неторопливо прикрыл за собой дверь. Иногда этот несложный маневр позволял ему услышать кое-что интересное, но сейчас за тоненькой фанерной дверцей царило молчание.

Умные, черти. Впечатлениями делиться не спешат. Выжидают.

За черным офисным столом сидела давешняя Клаудиа Шиффер и делала вид, что читает. Никоненко готов был голову дать на отсечение, что ничего она не читала, а все время подслушивала под дверью — такое искренне незаинтересованное лицо у нее было.

— Спасибо вам за кофе, — сказал Никоненко галантно, с удовольствием глядя в славную мордашку с широкими силами, острым подбородком и матовой гладкой кожей. Ему очень хотелось потрогать ее щеку. Он был совершенно уверен, что на ощупь она — как крымский персик из его детства.

— Это не я, — уверила его Клаудиа Шиффер и улыбнулась так, что капитан Никоненко едва не застонал, — это у нас Зина варит. Павел Андреич ей даже специальный кофейник купил. Вам понравилось?

— Очень, — подтвердил капитан, смеясь над собой и своим энтузиазмом. — Еще раз спасибо.

Она посмотрела на него, и он понял, что она мучительно пытается заставить себя то ли сказать, то ли спросить о чем-то.

— Да? — спросил он, подбадривая ее. — Что вы хотите сказать?

В конце концов, ему было всего тридцать четыре, а она была так хороша… Не пугающе хороша, а расслабляюще хороша.

Глаза у нее округлились, как будто он застал ее за чем-то неприличным, но она быстро взяла себя в руки.

— Не сказать, — уточнила она и мило улыбнулась, — спросить… Можно?

— Можно, — кивнул капитан. Из-за тонкой двери по-прежнему не было слышно голосов, и это свидетельствовало о том, что трое начальников знают, что он до сих пор толчется в предбаннике.

— Вы уже знаете, кто это… сделал?

— Нет, — честно сказал капитан, — не знаю. Я даже, не знаю, делал ли вообще. А что? Вы можете сообщить какие-нибудь подробности?

На персиковом личике вдруг проступил ужас, как кровавое пятно на белоснежном платке. Проступил и схлынул. Она справилась с собой.

Это еще что такое? Клаудиа Шиффер что-то знает или просто она уж такая тонкая натура?

— Конечно, я ничего не знаю, — сказала она быстро, поднялась из-за стола и зачем-то полезла в шкаф. — Просто это все ужасно. Не знаю, как вы работаете, когда вокруг вас сплошные трупы.