Соня рапортует - Вернер Рут

Встречи вновь были прерваны, когда Рихард попросил меня спрятать одного китайского товарища, которому грозила смертельная опасность. Я вынуждена была сказать об этом Рольфу, и то, чего я опасалась, произошло – он отказался, ссылаясь на те же причины, что и при рождении ребенка. Слишком велика, говорил он, опасность для меня и для Миши. Я сказала, что его отказ может стоить товарищу жизни и что я никогда не смогу ему этого простить. В конечном счете он согласился, но мне стало ясно, что в наших отношениях появилась трещина.

В дальнейшем Рольф стал коммунистом и неоднократно доказывал свою верность партии и Советскому Союзу.

Товарищ жил у нас примерно две недели. По-английски он почти не говорил. Если внизу у нас собирались гости, то в верхней комнате он ложился в кровать, чтобы не слышно было его шагов. Что я говорила Амме и повару о госте в верхней комнате, сейчас не помню. Поскольку товарищ жил у нас, Рольф также проявлял по отношению к нему предупредительность и даже сердечность. Беседовать с ним мы из-за незнания языка не могли.

После его ухода наш дом был для друзей временно закрыт. При тех террористических методах, которые применяла китайская полиция, нельзя было в случае ареста исключать возможности провала явки.

Дважды Рихард давал мне рукопись для перепечатки. В первом случае это был доверительный материал, составленный фирмой «ИГ Фарбен» о географических и аграрных условиях Китая, состояний внутреннего рынка страны и т. д. Второй материал объемом примерно 350 страниц машинописного текста был также очень интересен. В нем давалась характеристика экономического положения Китая. Его составил один товарищ, венгр по происхождению, хорошо знавший немецкий язык. Его имя как сотрудника «Инпрекора» было широко известно, но я его не могу вспомнить.

Как я уже писала, Агнес поселилась неподалеку от нас. 17 октября я писала домой, что она «восхищена мебелью, оборудованием комнат… что Рольф вновь проявил свои способности».

В то время я познакомилась с Хоцуми Одзаки[20]. Я неоднократно его видела, но не могу что-либо добавить к его портрету, который уже описан в книгах, посвященных Рихарду Зорге. Совместная нелегальная работа породила тесный контакт с Одзаки. Он показал мне фотографии своей маленькой дочери, которые всегда носил с собой. Прошло много лет, и я снова увидела Одзаки, теперь его фотографию, и ужаснулась, прочитав сообщение о том, что его убили.

Нити, связывавшие меня со страной, в которой жила, становились все прочнее, и я предложила Юргену приехать в Китай.

«Я исхожу прежде всего из мысли о том, что ты обязательно должен познакомиться с Азией. Такое знакомство очень расширяет горизонт, думаю, что в научном отношении это важнее, чем знакомство с Америкой. Страна не изучена, здесь столько неизведанного, что, познав эту страну, можно многое сделать, это полезно и с точки зрения чисто личных интересов.

Поразительна жизнь китайских улиц: носильщики, продавцы цветов, открытые лавочки и харчевни, масса детей – описать все это невозможно, но все это настолько интересно, что уже сейчас вызывает разговоры в Германии. Думаю, если вы приедете, то это станет для вас незабываемым событием на всю жизнь».

Разумеется, ко многому в Китае я так и не могла привыкнуть. Через год я уехала к морю в Паитайхо. Оттуда я писала Юргену.

6 августа 1931 года

«Паитайхо – чудесный уголок, окаймленный цепью гор и морем. Ведь надо было и мне на некоторое время покинуть Шанхай. Мой вес упал до 107 фунтов. Жить в Китае – это не так-то просто. Что бы сказала Маргарита, если бы в ее квартире по стенам ползали рыжие жирные сороконожки 15-сантиметровой величины. Если одна из этих тварей прикоснется к телу, то на много месяцев, иногда целый год на теле остается гнойный ожог. Они неистребимы, эти твари. Рольф убивает их молотком. Миша от них совсем теряет голову. Муравьи здесь также вчетверо крупнее, чем в Германии.

Бедность и грязь, в которой живут кули, так же страшны, как и чванство европейцев. Нигде в мире не процветает столь пышно коррупция, как в Китае. Чикаго, преступный мир, контрабанда алкоголем – ничто по сравнению со здешними условиями».

Петер и Сибила намереваются открыть школу иностранных языков, в которой я буду преподавать немецкий язык. Я очень рада этому.

Юргену, 30 сентября 1931 года

«…События развивались следующим образом: душой школы стали профессор и его жена. Благодаря их неутомимой деятельности школа была наконец открыта и зарегистрирована в отделе по вопросам воспитания китайского магистрата. Через три дня школу внезапно закрыли. Каких-либо претензий к персоналу или причин политического характера выдвинуто не было. Чиновникам магистрата захотелось получить взятку в размере тысячи долларов, то есть не официальная выплата, а просто взятка. Теперь мы не знаем, что делать.

Партнер Рольфа по договору, занимающийся строительством, как-то рассказал об одном европейском детективе, который должен был «выявить» запрещенные опиумные притоны. В Шанхае их 36, и к своему дню рождения этот детектив получил от каждого притона по 30 тысяч шанхайских долларов в качестве подарка…»

О рождественских подарках 1931 года я писала следующее:

«Гигантский сахарный торт в форме башни, 16 фунтов ветчины, два живых индюка, одиннадцать фунтов сахара, четыре фунта высокосортного чая, великолепно сделанная корзина, набитая бутылками с вином, виски, ликерами. Все это прислал компаньон Рольфа, китайский подрядчик по строительству фирмы, в качестве подарков. Другой предприниматель, с которым Рольф почти не имел дела, подавил нам чек на 100 долларов, выписанный на магазин «Винг-Он» – крупнейший в Шанхае. Брать такие подарки в Китае считается само собой разумеющимся!»

В этом же письме я упоминаю также о смерти мужа моей Аммы. Он работал уличным мусорщиком.

«У нее есть 24-летний сын. Он безработный. Возможно, Рольф устроит его в фирму ЗМС. Ее 15-летняя дочь работает в мастерской, где теребит шерсть и зарабатывает 10 центов в день, иногда даже 10 центов и 5 купферов (1 купфер равен половине пфеннига)…»

Изредка мы собирались все вместе, так сказать, «неконспиративно». Как-то в январе 1932 года мы встретились в номере одного отеля. Присутствовали Отто Браун, его тогдашняя подруга – немецкая коммунистка, Гриша, Рихард. Хозяином на этой встрече был незнакомый мне мужчина, шатен, очень жизнерадостный человек. Как и другие, я называла его Фредом. Не помню уже, по какому поводу мы собрались. Это был веселый вечер. Жена Отто была такая же молодая или такая же пожилая, как и я, и когда-то тоже занималась спортом в Союзе молодежи. С большой ловкостью мы продемонстрировали гимнастические упражнения. Фред смеялся от души, громко и весело. Он обладал хорошим голосом, знал много песен, и мы с наслаждением его слушали. Фред был душой того вечера.

Двумя днями позже Рихард поручил мне отнести Фреду большой сверток, который был завернут в большой бумажный пакет. Фред побеседовал со мной. Не знаю, по какой причине – возможно, под влиянием его большого интереса к моей жизни или потому, что я его совершенно не знала, – я начала рассказывать ему о своем конфликте с Рольфом и спросила, не следует ли нам разойтись ради интересов дела. Фред меня терпеливо выслушал и сказал, что он очень ценит мое доверие к нему. Я не могу припомнить, какой он мне дал совет. Когда я через три часа ушла от него, я подумала, не был ли принесенный мною бумажный рулон лишь предлогом, а на самом деле он проверял, подхожу ли я для работы. Много лет спустя я узнала его по фотографии как «героя Мадрида». Это был Фред Штерн, знаменитый генерал Клебер, герой Мадридского фронта. В Германии он принимал участие в мартовских боях 1921 года и в гамбургском восстании 1923 года. В Китае в 1932 году он был главным советником при Центральном Комитете КП Китая. В Испанию он отправился как офицер Красной Армии высокого ранга.

В те дни мы поехали на противоположный берег реки Вангпу. В этой поездке принимали участие Рихард, Пауль, Гриша, Франц и Макс.

Об этой поездке я писала домой:

27 октября 1932 года

«Недавно я была в Потунге, расположенном на противоположном от Шанхая берегу реки Вангпу. Это промышленный квартал. Мы посетили испытательную станцию Объединения китайских христиан. Они построили там одну школу и примерно тридцать домов для рабочих. Квартплата – четыре марки в месяц. Я спросила, по какому принципу они отбирают квартиросъемщиков. Конечно, они должны исповедовать христианскую веру и, помимо этого, зарабатывать ежемесячно от 40 до 60 шанхайских долларов. То есть селиться в этих домах могут лишь представители рабочей аристократии, поскольку это высокая зарплата.

Затем мы были в районе глиняных хижин, где живут нищие, кули и безработные. Хижина – это звучит слишком громко для этих нор. Они сколочены из ржавой жести; в них нет ни окон, ни пола. Маленькая печка для приготовления еды находится во дворе. Взрослые ходят почти нагишом, лишь тряпки прикрывают тело. Таких хижин тысячи. Некоторым семьям повезло – их дети нашли работу на находящейся поблизости фабрике. Заработок детей – 6 долларов в месяц. Эти хижины – собственность обитателей; но они должны платить 2 доллара ежемесячно за землю, на которой стоит их «дом». Самое удивительное, что эти люди еще живы. Неподалеку стоит богатый китайский дом с красивым садом. Его владелец был в прошлом надсмотрщиком в артели кули и по центу сколотил капитал. Рядом с большим домом находится маленький дом; хозяин жил в нем еще несколько лет назад. Теперь же и большой дом его не удовлетворяет. Он живет в Шанхае в богатом доме, женился недавно в четвертый раз – еще одно доказательство, что он богат».