Белым по черному - Христина Кроткова

Соловьи(«Так вспоминают детство и любовь…»)

Так вспоминают детство и любовь.Закрыть тетрадь, не написав ни строчки.Закрыть глава, и вечером, одной,Сидеть без света, слушая, забывшись,В соседнем парке соловьиный цок.

Давно я не слыхала соловьев,Таких счастливых и таких безумных.Я не стара еще, жизнь предо мною,И все ж я многое уже забыла,Уже мне есть, что с болью вспоминать,Уже созревшая под жизнью памятьРаспознавать привыкла бережливо,Что можно вспомнить бегло и случайно,На чем тепло остановиться сердцу,И от каких глухих воспоминанийЕго заботливо и твердо отстранить.

Но иногда случаются мгновенья, —Они приходят в сумерки иль ночью,Когда кончается внезапно суета,Когда молчит раздвинутое небо,Когда, ему невольно подражая,Смолкает беспокойная земля.

Ребенок спит, и легкое дыханьеЯ ясно различаю в промежутках,Когда под поздней рдеющей луноюДыханья не хватает соловьям.

Плывут, плывут звенящие мгновенья,Как облака, как лепестки живые,Оборванные близоруким ветромИ занесенные в глухой ручей.Плывут, плывут, как легкая любовь.

Нет, не того от жизни я ждала!А, может, и она во мне ошиблась.Но все — не то, и с трудным подозреньемКругом я замечаю вдруг подмену.Душа летит, но телу не поспетьЗа призрачным, безжизненным полетом.Глаза за ним, невольный шаг замедлен.Догнать нельзя. И только в отдаленьеПрекрасный свист, как будто соловьиный,Безвременный, как первая любовь.

Нет, первая любовь всегда несчастна.Или не любит он, иль он — не тот.Любви земной мы учимся подолгу,И отмечаем, как урок, ошибки,И их твердим в уме, когда боимсяСвершить неловкий, неудобный шаг.И вот усильям нужная награда:Привычная любовь полна покоя,И мир в душе, и мир в нестаром теле,Когда б не пели ночью соловьи!

Жизнь все странней, туманней и бездомней,Все медленней, огромнее круги,Слабеет сердце, замирая ширью,Неверное теряешь равновесье,Иль, может, вовсе под ногой нет тверди?Тебя земля шатаясь предает.

Ночь долгая. Ни грустно и ни трудноМне в эту ночь. И только странно жуткойНа бледном проступающем рассветеМне показалась неба пустота.В окно глядится мягкий белый день.Молочное стоит над садом небо.Туманный воздух сыр и неподвижен —За утро пал обильный, теплый дождь.

День зашумел. Свой круг свершает солнце,И кружится за ним и голова.И — соловьи молчат в росистых ветках,Прозябшие, больные от любви.

Красные цветы. С английского(«Палящий зной. Но в комнате прохладно…»)

Палящий зной. Но в комнате прохладноИз-за заботливо закрытых ставней.Кружась над солнечным пятном в углу,С веселым шорохом играют мухи,И в доброй, сытой, теплой тишинеПослеобеденный разлегся отдых.

Сестра, привычно умостившись в кресле,Подремывает над своим вязаньем.Я, как всегда, держу в руках газету —Защиту от всего — от болтовни,От мыслей, от усилия, от жизни.Палящий зной. Но в комнате прохладно.

На лестнице послышались шаги.Подняв глава от долгого вязанья,Сестра прислушалась к стремительной походкеИ медленно сказала: — Это Анна. —Дверь быстро распахнулась, как от ветра,И Анна показалась на пороге.

Так бабочка внезапно залетаетИ, замерев на чашечке цветка,Покачивается на длинном стебле,Как будто бы нарочно для того,Чтоб можно было ею любоваться

В внезапном удивленье. Так на сценуВдруг выбегает прима-балерина,Чтоб странно колдовать и чароватьПрелестной легкостью своих движений.

Легко войдя и быстро оглядевНас, разместившихся в уютных креслах,Сказала Анна с тихим удивленьем:— Вы все такие же. Как это странно.Ведь вы ни в чем ничуть не изменилисьС тех пор, как я была здесь в прошлый раз.

В ее глазах, раскрыто удивленных,Вдруг вспыхнуло живое любопытство:— Что делаете вы, чтоб не меняться?Но, впрочем, сами вы тут пи при чем.Вы просто фаршированные рыбы,Наполненные чем-то посторонним.Вы — честные консервы. Как-то раз

Случилось с вами что-нибудь такое,Что до сих пор в мозгах у вас застряло,Без толку, без значения, без смысла,И вы твердите в тихом отупенье:

“А помнишь ли, как в первый год войныБыл урожай невиданный на груши?"Ручей сверкает тысячами жизней:Он и ручей, но он и отраженьеКрутого берега, клонящейся травыИ в вышине скользящих облаков.

Скажите, сколько тысяч лет вам?И вообще когда-либо вы жили?И хоть одно трепещущее слово,Осмысленное радостью иль болью,Срывалось ли с засохших ваших губ? —

И, не дождавшись нашего ответа —Нам было как-то нечего сказатьНа эту неожиданную резкость —Она задумалась и, видимо, забывО нас, неспешно подошла к окнуИ широко его вдруг распахнула.Смех отлетел с подвижного лица,И не было ее уж больше с нами.

Мы не сказали ничего, когдаОна, опять к нам тихо повернувшись,Рассеянно, не видя, погляделаИ, не сказав ни слова больше нам,Из комнаты неторопливо вышла.

Моя сестра (консервы старых сплетенИ покуиания экстравагантных шляпПлюс длинный нос; язык еще длиннее)И я (консервы скуки и бесцельной,Тупой внимательности ко всему),Мы подошли, как будто сговорясь,К окну, еще распахнутому настежь,И молча выглянули за него.

Там было только солнце. Ветер с моряИграл листвой. По улице пустойКрутилась пыль. И почему-то вдругТеперь я только обратил вниманьеНа фантастические красные цветы,Что яростно цвели среди засохшей клумбы.

Под Флоренцией(«Далеких гор осенние вершины…»)

Далеких гор осенние вершиныВстречают утро синих Аппенин,И облаков жемчужные лавиныОкрасил рдяно утренний рубин.

И зелень мутную осенний сизый инейПокрыл застывшим тусклым серебром,И день клубится призрачный и синий,И пахнет холод сладко и остро.

Спит осень, утомленная менада,На склоне гор, где мерзнет бузина,Где тянется вдоль утреннего садаПростая флорентийская стена.

«На рассвете гудела сирена…»

На рассвете гудела сиренаСбор для рыбачьих шхун,И ложилась белая пенаМеж камнями в ласковый шум.

Зацветал мутно-белой улыбкойОтуманенный край небес.Туман пеленою зыбкойОкутал мачтовый лес.

Паруса бессильно понурив,От блаженно рассветной землиВ темноту еще спящей буриПлыли кренясь корабли.

Ночь в Венеции(«Тревожат волны лунные лагуны…»)

Тревожат волны лунные лагуны,В слепые окна бьет голубизна.Играя парусом уснувшей шхуны,Остаток ночи жадно пьет весна.

Угадывая будущего гуннаИ метя перекрестки и мосты,Срываясь вниз из-за перил чугунных,Скрывался ветер вдаль из темноты.

И облаков седеющие рунаРазвеиваются на высотах,И плавятся разбившиеся луныНа черных неустойчивых волнах.

И, слыша ветра рвущиеся струны,Глушит ночной прохожий звонкий шаг,Не видя над собою рог Фортуны,С карниза счастье сыплющей во мрак.На воды замутившейся лагуныПредутренняя льнет голубизна.Стучат в порту разбуженные шхуны,Встает морская сонная весна.

Рождение музыки(«Умела петь, но птицы засмеяли…»)