Лес - Светлана Тюльбашева

а вдруг она и не уходила в лес, а где-нибудь в деревне спряталась в сарае чьем-нибудь и заснула, — и прибежала обратно домой, но дома Оленьки не было, и у соседей не было, они с мужем обыскали всю деревню, прежде чем пойти на поиски в лес.

И теперь Катя кипятила чайник, подогревала суп — найдут ее, принесут, а дома нет горячей еды — и вглядывалась в темноту за окном. «Права была мама, — отстраненно подумала Катя, — из меня мать никудышная, как можно было ребенка потерять».

Оленька пропала несколько часов назад. Она играла во дворе со щенком, привезенным ей папой накануне из соседней деревни, громко разговаривала с ним, Катя прекрасно слышала ее из дома. Потом забегалась, не заметила, как смолк голос, а когда во двор вышла, там не было ни дочери, ни щенка. «Права была мать, — подумала Катя, — права».

Часы на стене оглушительно тикали, она раньше и не замечала, как громко они тикают. Тик-так, тик-так. «Господи, если ты есть, пусть Оля найдется, пусть найдется». В соседнем дворе оглушительно залаяла собака, будто учуяв кого-то, Катя бросилась на улицу. Нет, никого, кошка, может, мимо прошла. Катя всмотрелась в темноту. Через два дома уже начинался мрачный лес, где-то там соседи ходили с фонарями и звали девочку. Надо к ним, надо с ними искать. Катя чуть не побежала к лесу прямо так, в домашних тапках, но вспомнила про плиту и вернулась. Выключила, сняла чайник. Просто пусть она найдется.

Тик-так, тик-так. Час ночи. Господи. Катя пошла в детскую, села на кровать. Надо фонарь взять и бежать в лес. Чего тут сидеть, нет ее здесь. Соседская собака снова залаяла, ей начали вторить другие собаки. Катя не шелохнулась: опять кошка.

Послышался скрип калитки и голос Вермеевой, жившей в доме на краю леса:

— Хозяйка, открывай, нашлась малая твоя!

Катя рванула в прихожую так, что чуть не упала, распахнула незапертую дверь, схватила дочку из рук Вермеевой, прижала к груди. Оленька была грязной с ног до головы, в листьях и сосновых иголках, с царапиной на щеке. На крыльце стоял и вилял хвостом лопоухий серый щенок.

— Стук в дверь, представляешь, а у меня бессонница, повезло, что я не сплю. Я в окно выглянула, там вроде никого. Ну я подумала — померещилось, хотела уже лечь обратно, как что-то дернуло меня. Будто почувствовала что-то, понимаешь? Халат надела, пошла, открываю дверь, а там малая твоя сидит и щенок ваш рядом. Я ей говорю: «Ты чего тут делаешь, тебя все обыскались...»

— Спасибо, — сказала Катя Вермеевой. — Господи, спасибо.

— Мама, пусти, больно, — сказала Оленька, начала брыкаться и захныкала.

— Надо мужикам позвонить, а то так до утра и будут по лесу ходить, ты позвонишь или мне позвонить? Во дает твоя малая, всех переполошила. Я ее спрашиваю: «Ты где была?» А она мне: «В лесу». — «А что ты там делала?» — «Я к маме хочу». Ну, если бы мои дети такое устроили, я бы им устроила...

— Спасибо, — повторила Катя. — Мы пойдем, я позвоню всем, спасибо вам большое!

Она занесла Оленьку в дом и начала суетиться: помыть дочку (хорошо, что чайник вскипятила), дозвониться до мужа или кого из соседей (не получается), покормить ребенка (хорошо, что еда готова). Катя то плакала — и Оля, посмотрев на нее, начинала плакать тоже, — то благодарила Господа, то ругалась и заклинала: «Никогда больше, никогда больше не уходи со двора, а то посажу тебя на цепь, как собаку», и дочка начинала хныкать и капризничать. Предположения Кати были верными: щенок убежал в лес, и дочка пошла за ним да и заблудилась, испугалась и сидела, спрятавшись в овраге, все это время.

И только глубокой ночью, когда ребенок был сыт, вымыт, одет в пижамку с клоунами и укутан в одеяло, до мужиков удалось дозвониться и они уже возвращались из леса, Катя спросила:

— Оль, а как ты из леса-то смогла сама выйти? Тебя щенок обратно привел?

— Не скажу.

— Почему не скажешь?

Оленька посмотрела по сторонам и, убедившись, что вокруг никого нет, сказала шепотом:

— Если я скажу, ведьма вернется и убьет тебя.

14

Я разбила окно. Мне пришлось спорить с Ликой, кутаясь в куртку, прыгая на месте и дрожа от вечернего холода: она говорила, что разбивать окна в чужом доме нехорошо и лучше переночевать в незапертом сарае, а наутро, может, появятся хозяева. Я объясняла, что, если бы хозяин знал, что с нами случилось, он наверняка не был бы против, если мы залезем внутрь. Когда меня достал этот разговор, я просто взяла камень и швырнула в окно, стекло с грохотом разлетелось, камень всколыхнул темную штору и глухо упал на пол в доме. Я обмотала руку курткой, убрала крупные осколки и залезла внутрь.

В доме было совсем темно, я шарила рукой по стене рядом с дверью и искала выключатель, но потом сообразила, что проводов рядом с домом не было, да и откуда в этом глухом лесу может быть электричество. Тугой замок на двери не поддавался, только минут через пять я смогла его открыть и впустить Лику внутрь. В свете луны угадывались очертания дивана, кухни, лестницы на второй этаж. Мы попытались найти спички, или свечи, или хоть что-то, но было слишком темно, я порезалась ножом, лежавшим в одном из ящиков, после чего мы решили обыскать дом утром. Дом скрипел и недовольно потрескивал, явно не радуясь нашему вторжению, Лика периодически пугалась и оборачивалась в темноту комнат.

Мы поднялись на второй этаж по шаткой — то ли временной, то ли паршиво сделанной — лестнице и на ощупь нашли дверь в комнату. Распахнули шторы, в свете луны стала видна небольшая комната без какой-либо мебели. На двери, к счастью, был замок, я закрыла его, и мы легли на пол, накрывшись нашими куртками и сверху еще куском полиэтилена, найденного на первом этаже. Я подумала, что спать обеим нам нельзя, кто-то должен дежурить на случай внезапного появления хозяина или хозяйки дома, но под полиэтиленом было так тепло, практически как под пуховым одеялом, даже ноги будто начали согреваться впервые за эти недели, и я все-таки заснула.

Когда я проснулась, в доме было уже светло и под полиэтиленом была та еще парилка. Судя по солнцу, была уже середина дня. Лики рядом не было. Я спустилась на первый этаж, осматривая место, в котором мы ночевали: стены из бревен, деревянная, качающаяся лестница без перил, небольшие комнаты практически без мебели, большая белая печь на первом этаже. Полное отсутствие личных вещей, будто в доме и не жил никто никогда, будто кто-то начал его строить и бросил. Вид на лес из всех окон, только из кухни был виден берег озера.

На небольшой кухне стоял круглый стол, на нем рядком лежали газовая горелка, кастрюля с желтоватой водой, видимо, набранной в озере, пачка чая и сахара, несколько коробков спичек, начатая пачка макарон, упаковка длинных восковых свечей, карта, миска, накрытая куском полиэтилена, в ней немного уже сваренных макарон. О боже, чай и еда. Я потрогала кастрюлю — еще горячая, — нашла в ящике кружку с изображением веселого Деда Мороза, скачущего на олене, — «С Новым годом!» — заварила чай с тремя ложками сахара. Стала пить чай маленькими глотками, одновременно запихивая в рот уже остывшие макароны. Выглянула в окно. Лика сидела на берегу озера и кидала камни в воду. Я пошла к ней вместе с кружкой и миской. Камни отскакивали и весело прыгали