Шкатулка - Никита Андреевич Борисов

постоянно оглядывался, ожидая появления очередного монстра, но улицы были пусты. Только туман, все такой же густой и всепроникающий.

Чайная оказалась маленьким заведением с потрескавшейся вывеской. Внутри было тепло и удивительно уютно — стойка с кофемашиной, несколько столиков, приглушенный свет. Радио на стойке тихо шипело, выдавая обрывки неразборчивых фраз.

— Присаживайтесь, — предложила Элла. — Я сделаю кофе.

Она исчезла за дверью в задней части помещения. Мэтт опустился на стул, с облегчением давая отдых усталым глазам. Тишина кафе прерывалась только шипением радио и... странными звуками, доносившимися из-за двери, куда ушла Элла. Не совсем человеческими. Низкое рычание, скрежет, словно когти по металлу.

Через минуту девушка вернулась с двумя чашками дымящегося кофе.

— Что это за звуки? — спросил Мэтт, принимая чашку.

— О, — Элла слегка смутилась. — Это моя собака, Метти. Он немного... приболел. Поэтому так себя ведет.

Звуки за дверью усилились — теперь они напоминали приглушенный вой.

— Надо проверить его, — сказала Элла и снова исчезла за дверью.

Пока ее не было, Мэтт огляделся по сторонам, пытаясь привыкнуть к зрению. Он рассматривал детали интерьера, фотографии на стенах, трещины в штукатурке — все то, что никогда не было доступно его слепым глазам. Это было странное, почти детское любопытство.

Элла вернулась и села напротив.

— Вы теряли близких? — неожиданно спросила она, помешивая кофе.

Мэтт напрягся. Образ Электры, умирающей на руках, пронесся перед глазами.

— Да, — коротко ответил он.

— Я очень боюсь лишиться своего Метти, — продолжила Элла, глядя куда-то в сторону. — Он бойцовский пес, каждую ночь сражается на грани своих возможностей.

Мэтт нахмурился.

— А зачем вы выставляете его на бои?

— Он не может без этого, — ответила она, встречаясь с ним взглядом. — Это в его крови.

Мэтт вгляделся в ее лицо. Элла была красива — той хрупкой, неброской красотой, которую не сразу замечаешь. Высокие скулы, нежные губы, большие глаза, смотрящие с какой-то затаенной грустью. Волосы, выбившиеся из пучка, обрамляли лицо, придавая ему мягкость. В этот момент он был благодарен судьбе за возможность видеть.

— Я пытаюсь ему помогать чем могу, — продолжила Элла. — Даю свою любовь и тепло. Пытаюсь подарить ему чувство покоя. Показать, что можно жить по-другому.

Она говорила с такой нежностью, что у Мэтта защемило сердце. Кого она ему напоминала? Не только Электру...

— Может быть, он не хочет жить по-другому? — тихо спросил Мэтт.

Элла задумалась, поправив очки жестом, который показался ему странно знакомым.

— Некоторых, возможно, и не изменить, — наконец произнесла она. — Наверное, вы правы. Может, просто усыпить его?

В ее голосе прозвучала такая горечь, что Мэтт инстинктивно потянулся к ее руке, но Элла уже поднялась.

— Мне нужно проверить его, — сказала она и снова скрылась за дверью.

Звуки за дверью затихли. Прошла минута, две, пять. Элла не возвращалась. Беспокойство охватило Мэтта. Он поднялся и направился к двери.

— Элла? — позвал он, прежде чем открыть ее.

Тишина.

Он толкнул дверь, ожидая увидеть коридор или кухню, но вместо этого шагнул на... крышу небоскреба? Ветер хлестал в лицо, а вокруг расстилался панорамный вид на ночной Нью-Йорк. Мэтт моргнул, пытаясь понять, как это возможно.

И тогда он увидел ее — не Эллу, а Электру, лежащую на самом краю крыши в луже собственной крови. Алое пятно расплывалось по бетону, складываясь в жуткий узор.

— Нет! — крикнул Мэтт, бросаясь к ней.

Он упал на колени рядом и бережно приподнял ее голову. Электра открыла глаза — в них плескалась боль, но было и что-то еще... принятие?

— Ты обещал, что мы справимся, — прошептала она, кровь выступила в уголке рта. — Что мы прорвемся, Метти, мой сторожевой пес.

Мэтт держал ее в руках, чувствуя, как слезы текут по лицу. Наконец-то он мог видеть ее, но какой ценой?

— Все будет хорошо, — шептал он, раскачиваясь. — Мы выкарабкаемся, мы выкарабкаемся.

— Не в этот раз, Метти, — Электра слабо улыбнулась. — Они пришли за тобой. Это не то, с чем мы имели дело раньше. Им нужны твои силы. Они хотели использовать меня, но я не далась.

Она закашлялась, и новая струйка крови потекла по подбородку.

— Прости, Метти... Ты не виноват, это был мой выбор. Сколько бы ты ни корил себя, столько же раз я снова пожертвовала бы собой. Живи ради моей любви.

Она поднесла руку к его лицу, но не успела коснуться. Ее тело вдруг стало легким, почти невесомым, а потом начало рассыпаться. Не прахом — пеплом, который поднимался вверх, вопреки законам физики, словно устремляясь к звездам.

Мэтт остался один, на коленях, обнимая пустоту. Крик вырвался из его груди — первобытный, полный боли и отчаяния. В этом крике было все: потеря Электры, его отца, годы одиночества, страх и бессилие, которые он всегда скрывал за маской Сорвиголовы.

Когда крик стих, Мэтт обнаружил, что снова стоит на улице Сайлент Хилла. Чайной больше не было, как не было и Эллы. Только туман, все тот же вечный туман.

Мэтт вытер слезы и выпрямился. Видение — или что это было — оставило после себя странное ощущение. Не пустоту, а... ясность? Словно что-то, долго терзавшее его изнутри, наконец нашло выход.

— Брюс, я иду, — произнес он вслух, ориентируясь на далекие очертания смотровой площадки Рэйвен. — Я не видел любви, которая до сих пор со мной, и это моя сила.

Он двинулся вперед, уже увереннее глядя на мир новыми глазами. Сайлент Хилл не сломил его — он сделал его сильнее. И Мэтт был готов встретиться с тем, что ждало его впереди, каким бы страшным оно ни было.

Глава 9. Зеркала и тени.

Туман расступался перед ними, словно неохотно открывая путь. Брюс шел, полагаясь на свои новые способности — эхолокация становилась всё четче с каждым часом практики. Мир вокруг представал перед ним в странной звуковой карте, где каждый объект имел свой уникальный отпечаток.

Впереди возвышалась смотровая площадка Рэйвен — массивное сооружение на краю обрыва, нависающее над озером. Брюс чувствовал его размеры и форму прежде, чем приблизился.

В то же время Мэтт приближался к той же точке с противоположной стороны. Его глаза уже меньше слезились от света, хотя резкие вспышки всё еще вызывали дискомфорт. Он видел смотровую площадку — серую железную