Вдова Клико. Первая леди шампанского - Ребекка Розенберг

волосы. Но в тринадцать лет он начал быстро расти, а я так и осталась при своих полутора метрах с небольшим без шансов расстаться с моим детским жирком. La vache! [2]

– На бал придет мой дорогой Эбер, и я должен выглядеть блестяще. – У него нет никаких признаков взросления, он не хочет расставаться со своей экстравагантностью, как это называет маман. Папá то ли не замечает ее, то ли просто делает вид.

– Так блестяще я выгляжу или нет? – Поставив на скамеечку ногу в обуви на высоком каблуке, он застегивает пряжку со стразами и глядит на меня из-под черных ресниц, накрашенных углем. – Что не так, mon lapin?[3] – Он всматривается в свое отражение. – Моя мушка на щеке? Изгиб губ? Я всегда могу сказать, когда ты что-то не одобряешь, по твоим прелестным надутым губкам.

Я обнимаю Клементину. Ее волосы пахнут девственной чистотой, словно известняковый пруд.

– Беги скорее. Тебя ждет нянька. Пора одеваться. Маман не терпит, когда мы опаздываем.

Клементина влачит свое длинное тело по коридору, а я в миллионный раз удивляюсь, почему мне досталась бабушкина внешность.

Жан-Батист слюнявит ноготь и расправляет склеенные углем ресницы.

– Что ты делаешь, братец?

– Оставь при себе свои лекции. Маман заполнила мою бальную книжку всякими приличными девицами, и в ней нет ни одного мужчины.

– У тебя ничего не получится.

– Что?

– Сватовство и женитьба, разумеется.

– Это тебя устраивает, не так ли, зайка моя? – Он машет ресницами. – Я признаюсь Николя, что я гомосек, и ты получишь в наследство суконную фабрику. – Нагнувшись, он трется носом о мой нос, перегружая мое обоняние запахом эфирного масла пачули. – Я могу получить мою долю пирога и съесть ее.

– Точнее сказать, ты не можешь получить свою долю пирога и съесть ее. – Я вытираю с его щеки угольную кляксу. – Тебе даже не нужна наша суконная фабрика.

– Но я не такой дурак, чтобы отказываться от крупнейшего во Франции суконного производства. – Он шлепается на кушетку и хлопает по сиденью рядом с собой. – Да, кстати, как тебе понравилась свиная ферма?

– Вонючая дыра. – Я зажимаю нос.

– Значит, ты не поддаешься на уговоры родителей? – На его губах играет коварная усмешка.

– Я ни за что не выйду замуж за человека, который разводит свиней.

Он обнимает меня за талию.

– Какие мы с тобой несчастные!

– Ты должен наконец сказать папá правду о себе, чтобы он смог тебя защитить, – говорю я. – В газетах полно сообщений о казнях извращенцев. Вот вчера повесили семидесятилетнего старика и его любовника за то, что они переодевались в женскую одежду. Тебе надо быть осторожней.

Он разглядывает свои голубые ногти.

– Лак для ногтей «голубой барвинок» – как неосторожно, братец, – говорю я.

Брат вскакивает с кушетки и ходит взад-вперед передо мной.

– Никого не касается то, что я делаю. Я никому не причиняю вреда. – Он снова смотрит на свой маникюр. – Может, только ты не одобряешь меня.

Я хватаю его руку и целую прекрасные ногти.

– Я люблю тебя таким, каков ты есть.

Уставившись в зеркало, он проверяет одну щеку, затем другую.

– Я не первый из Понсарденов, у кого есть секрет. Помнишь, как наш папá был твердым роялистом, но потом переобулся и стал революционером? – Брат рисует карандашом мушку на подбородке. – Мы делаем то, что вынуждены делать – ради выживания.

– Ты, несомненно, прав. – Я стараюсь, чтобы моя улыбка получилась как можно убедительней. Но подозреваю, что его ждет такое же отвратительное будущее, как и меня.

* * *

У меня захватывает дух, когда мы входим во дворец То с его шепчущими призраками и каменными сводами. Или, может, все дело в корсете, который маман и Лизетта туго затянули под моим античным платьем. Когда моя семья идет священной дорогой королей и королев, я вдыхаю старинные ароматы ладана и розового масла, чтобы справиться с отчаяньем.

Четыре года назад, во время моего первого бала, родители строили большие планы и надеялись выдать меня за богатого землевладельца или крупного коммерсанта, а то и за аристократа, уцелевшего в годы Террора. Но после революции, когда Первая Французская республика распродавала конфискованную у монастырей и знати собственность, мой отец постарался скупить как можно больше земли и истратил все мое приданое, кроме бабушкиных виноградников.

Без приданого мне оставалось полагаться лишь на красоту и обаяние, и, хотя Лизетта настаивала, что я обладаю этими качествами, в глазах возможных женихов я видела правду. Один круг по бальному залу, и они больше не возвращались. В последующие недели ни один не явился просить моей руки. Маман стала готовиться к следующему году, наняла учителей танцев и остроумной беседы, непрестанно твердила мне, чтобы я ограничивала себя в сладостях. Следующий бал дебютанток был еще хуже, третий тоже. Мне было проще отказаться от замужества и сказать маман, что я лучше буду работать на папиной суконной фабрике. Впрочем, это лишь частичная правда. Я всегда надеялась, что Франсуа вернется с войны.

Теперь маман хотя бы может сосредоточить свое внимание на прелестной Клементине, причесанной так же, как она, и с идентичным украшением из павлиньих перьев в волосах. Их платья разных оттенков зеленого и лилового тоже гармонируют между собой, и вдвоем мама и дочка выглядят ярче и живописней, чем упомянутые экзотические птицы.

Жан-Батист берет меня за руку, захлестнув своим запахом.

– Ты лгала мне, зайка. Дворец То – вовсе не кошмар: его прелесть пьянит, он очарователен.

– Вот и я вижу – ты уже опьянел, братец, – шепчу я. – Я чувствую даже отсюда запах абсента в твоем дыхании.

– Без этого я никогда не выхожу из дома. – Он гладит меня по щеке своими барвинковыми ногтями. – А ты хочешь глотнуть?

Маман подходит ко мне сзади и стучит по плечу.

– Запомни – никаких цитат из Дидро или Руссо. Мужчины не любят книжных червей. – Она тут же начинает возиться с розовыми розами из шелка, которые Лизетта приколола мне на грудь, хотя тут уж точно не надо добавлять объема.

Папá вручает мне мою бальную книжку.

– Доктор Пикар получил образование в Оксфорде. Еще мне симпатичен гражданин Бушер. Он пламенный сторонник Первой Французской республики.

Жан-Батист машет пальцем из-за папиной спины.

– У Бушера зоб величиной с цветную капусту. Тебе хочется делить постель с цветной капустой?

Я громко хохочу, и маман сердито шлепает меня веером из павлиньих перьев.

Мы входим в огромный зал с деревянными сводами потолка и массивными балками. В дальнем конце зала пылает камин, на его мраморе вырезан герб. Стены украшены огромными