Великий князь всея Святой земли - Андрей Синельников

– Слава! Слава! Слава…

Пир пошел своим чередом: забегали служки, разнося блюда и кувшины с медами и вином. Стольники и кравчие зорко следили, чтобы столы не пустели и не испытывали недостатка в питие.

Князь поднялся вдругорядь:

– Второй свой кубок поднимаю за второго сына своего Андрея. Пусть будет легка его дорога в стольный Цареград, и легко его дело там, на честь и хвалу нашей земле. Пусть будет легка его дорога в Святой Град Иерусалим и служба там его пусть будет, не то что бы легка, а полезна и нужна роду нашему и всей земле Славянской. Пусть вернется он в землю Залесскую, как деды говаривали, со щитом или на щите. Слава!

По залу опять пролетело:

– Слава! Слава! Слава…

Третий кубок князь поднял за дружину, ветеранов, и земских бояр, на плечах коих держится процветание и слава Залесской Земли. А после пир покатился по давно известному накатанному пути. Заплясали скоморохи, запели гусляры, загудели гудки. Несколько бардов, певцов славы медвежьего рода, спели про походы ушкуйников, про то, как князь Бранислав на меч Севилью брал, как с полабским Рюриком побратался. Про самого Рюрика, про Олега Вещего, про княгиню Ольху.

Общий шум распался на отдельные разговоры.

В дальнем краю палат ветераны вспоминали былые сечи и походы, перемежая их здравницами в честь князя, старых воевод и витязей. Поминали другов, сложивших головы в походах и поединках. Задирали незлобиво друг друга, подначивали тех, кто еще в дальних походах не бывал, и в сечах грозных силой не мерялся. Что взять с них? Вои. Народ простой, манерам тонким не обученный. Могут и слово грубое сказать, могут и стукнуть ненароком, так что глаза на лоб.

За княжеским столом разговоры вертелись вокруг скорой женитьбы князя на ромейской принцессе Елене. Мол, девка молода, хороша собой, и отец ее нам родня, да и союзник добрый, хоть и хитрость ромейскую не забыли помянуть, не ласковым словом. Про сватовскую свиту и княжича Андрея, обгутарили, что там ему в новинку будет и город стеной великою обнесенный с грозными башнями, и Собор Святой Софии, равному которому в целом мире не сыскать. Хохотнули с прищуром, о том, что девки там, в услужении у принцессы, огненные, но свои залесские лучше. Но молчанием все обошли куда дальше княжичу путь держать. Ведомо всем было, что не хотел тех разговоров Юрий Владимирович. Нарушать же, пусть и негласный, княжий указ, мало кто в Ростовской земле мог осмелиться, крут был князь, а уж в подпитии и жизни мог лишить, как ковш меду выпить.

В дружине же Андрея, наоборот, все разговоры были о хождении в Иерусалим. О том, каким путем поведет их княжич через немирные земли до Царьграда. На ушкуях-то не добежишь по воде. Пороги не пустят, да и волгары с печенегами от рук отбились, норовят потрясти струги на волоках или на ночевках. Так что, видимо, придется идти конно, хотя б до Киева, и, в общем-то, это правильно. Дружина сплотится, обомнется в пути, и все заусенцы, соринки вылезут наружу. К Царьграду можно будет все убрать, зачистить, и подойти сватовским поездом во всей красе. А уж далее, отроческой малой дружиной, как одним сжатым кулаком, что бы не соринки ни зазоринки, до самого Святого Града скатертью дорожка. В разговорах не участвовало человек шесть не более. Микулица с Малком, да братья Угрюмы, но это ни у кого вопросов и удивления не вызывало, так как они и всегда-то особняком держались, а здесь на пиру, как-то в себя ушли, растворились в праздничном перезвоне. Поэтому никто и не заметил, как пропали они из-за пиршественного стола, как и не было их здесь, только служки успели за ними места прибрать.

На дворе под звездным небом, гульба была в полном разгаре, по кругу ходили ведерные чаши и ковши, на вертелах дымились мясным испаром полу обглоданные бычьи туши. Отроки вздохнули полной грудью свежий ночной воздух и распрямили плечи. Двор озарялся светом разложенных костров и факелов воткнутых в стены домов, окружавших место пиршества. Обманчивое пламя отбрасывало колдовские тени, которые преломлялись, таяли, и вновь возрождались, меняя свой образ. Служка, пробегавший с факелом мимо братьев Угрюмов, в ужасе отпрыгнул от стены, так отчетливо проступила перед ним оскалившаяся морда волка, но сам же расхохотался, поняв, что это только тень, причудливым образом легшая от смоляного факела.

– Поехали что ли? Завтра в дорогу, а путь не близкий, – Пробасил инок, – Выспаться надобно и поклажу проверить.

– Езжай Микулица. Мы вот в дубраву сбегаем, и то же на боковую, – Ответил ему Малк, – Нас не жди. За утренней трапезой встретимся, – И, повернувшись к братьям, махнул рукой, – Догоняйте.

Соскочил с крыльца, и как змея шмыгнул в толпу, тут же растворившись в скоморохах, дружинниках и прочем пришлом люде, гуляющем на халяву, на всю катушку. Стараясь не выпустить из виду его зеленый кафтан, Угрюмы двинулись через людское море, клином рассекая его надвое. Попытка остановить их, либо сбить с пути, была обречена на провал изначально, ибо напоминала попытку плечом подвинуть воротный столб. Микулица, наблюдая все это с высоты крыльца, подумал:

– Ох, и Малк, угорь, просто угорь. А гридни его. Им палец в рот не клади, руку по плечо оттяпают и еще попросят, – Он про себя ухмыльнулся, – Надо будет к Нестору заскочить, взять кое-что, да благословение дорожное получить. Пора. Неча рассиживаться, – И он тоже нырнул с крыльца в народ, направляясь в сторону коновязей.

Как не таились Малк с Микулицей, их уход не прошел бесследно, Андрей моментально заметил, что его любимцы покинули палаты. Он дал тихий знак Даниле, чуть сдвинул брови и повел головой в сторону двери, затем сам так же незаметно провалился в круговерть скоморошьего танца и вынырнул из него уже за дверями. Почти неуловимым движением протиснулся между двумя дружинниками, обнявшими друг друга, и облегченно потянулся стоя на крыльце терема.

Почти тут же раздались тяжелые шаги Данилы, потом возня в дверях, где дядька, обхватив тех двух неразлучников, легко оторвал их от земли и в каком-то легком танце, развернувшись вокруг себя, поставил их за своей спиной, сам оказавшись на крыльце. Осоловелые витязи даже понять ничего не успели, и радостно хлопнув его по спине, отправились добирать свою могучую дозу, видимо еще не выбранную сегодня. Проделав этот, почти шаманский, ритуал Данила очутился рядом с княжичем. Знакомым своим движением потрепал себя за усы и, стараясь говорить скрытно, пробасил, так что стоящие рядом бояре аж отшатнулись.

– Куда княже?

– На Нерль. На бережку хочу посидеть с Родиной поговорить. Солнышко встретить. Выспаться в седле успею. Поехали. Впрочем, я тебя не неволю. Можешь здесь оставаться. Можешь соснуть перед дорогой. Я пошел.

– Постой, постой Андрейка. Я с тобой, рядышком на взгорке полежу, подышу. Тебе не в тягость и мне в удовольствие, – Про себя добавил, – Уж больно ночь хмельная, разбойная, мало ли что. Народ собрался со всех сторон. Кто ж за него поруку даст? Надо приглядеть за мальцом. Береженного Бог бережет.

Тем не менее, от пытливых глаз скрылось движение в глубине двора, почти у самых коновязей, где две тени сдвинули головы, мгновенно обменялись какими-то знаками, мало различимыми в темноте и понятными только им одним. После этого одна тень метнулась за княжичем, а вторая, поколебавшись, все-таки выбрала объектом своего внимания зеленый кафтан уже галопом, вылетавший из ворот терема. И уж совсем точно никто не заметил, как метнулись за каждой этой тенью две большие серые собаки, издалека почти не различимые в темноте и слившиеся с серыми стенами домов, серой пылью дороги, в серых сумерках ночи кажущиеся призраками предков. Только случайно блеснувший в свете луны волчий недобрый взгляд и мог бы их выдать постороннему наблюдателю, если бы такой нашелся в эту веселую прощальную ночь.

Много людей не спали в эту ночь.

Нестор готовился дать наказ Микулице, хотя все уже было говорено, переговорено, но все равно, что-то наверно всегда остается недосказанным, если сердце прикипело к отъезжающему, и отрывать его надо с кровью.

Князь Юрий видел свои взором, хоть и залитым ромейским вином, как прощался с Залесской Землей его любимый сын, как вынюхивали его какие-то тени, но понять, кто они мешала странная пелена. Князь понял не простые соглядатаи, одного с ним поля ягоды, выучка одна. Но что-то подсказывало, утешало его, не томись, мол, князь есть и за подглядывающим подглядывающий. И это даже тебе не видимо и не ведомо. Голос этот утешил и успокоил князя.

Не спали духи лесные и речные, с которыми беседовала Малка. Не спали дубы в дубраве за рекой, что давали ей последние советы от Святобора и Лады, тихим шелестов листьев и скрипом веток.

Не спали два волхва, что третьи сутки шли из северной древней страны, что называли когда-то Гиперборея по имени того же Бора. Они несли в эту дубраву завернутый в кружевную накидку меч-кладенец, по былинам принадлежавший самому Бору. Было им видение взять его под Алатырь-камнем, нести сюда в дубраву на берегу Нерли и отдать тому, кто в зеленом плаще со святыми рунами на нем вышитыми, на рассвете к ним из дубравы выйдет.