Великий князь всея Святой земли - Андрей Синельников

Глава 2

Красна дорога ездоками, а обед пирогами

Звонки бубны за горами. Хвали Заморье, на печи сидючи.

Суздальцы, ростовцы и зеваки, приехавшие на праздник, высыпали на улицы, как только гости начали съезжаться на верхний княжеский двор. Зрелище было достойно внимания, еще с утра по улицам и площадям крутились скоморохи, да на удобных местах устроились гусляры. Потеха шла, почитай, весь день. Седые старцы рассказывали о Святогоре и Микуле Селяниновиче, о Ваське Буслаеве и Вещем Олеге. Переливы гуслей сливались в один хор, перебиваемые резкими звуками рожков и бубнов, под которые скоморохи весело разыгрывали сценки про Петрушку и Бабу-Ягу, про Ивана Царевича и Серого Волка.

Сейчас же, к полудню, центр действия переместился к улицам, ведущим к терему, по которым двигались боярские поезда, и неторопливым шагом ехали дружинники. Кто-то горячил коня, желая показать его стать, кто-то наоборот сдерживал не в меру ретивого жеребца, чтобы зеваки могли рассмотреть убранство всадника и сбрую его коня. За каждым витязем, каждым боярином, гарцевала его челядь, пестро разукрашенная в цвета боярских домов или в окрас щита витязя, чем придавала неповторимое разнообразие празднику. Вместе с боярами и старшей дружиной к празднику были приглашена и ближняя их родня – жены и дети. И они расфуфыренные и расцвеченные вливались в общий яркий поток. Еще бы, не каждый день выдается такой праздник, да еще на княжеском дворе самого князя Юрия, да со всеми его сыновьями. Вот знатные женихи, только смотри, не опростоволосься и, глядишь, может счастье выпадет.

Знатные дочки, считай невесты на выданье, надели лучшие свои наряды, когда еще придется блеснуть богатством и знатностью, а главное собственной красой и пригожестью. Многие поспешали верхами, умело держась в седле, и ни сколь не боясь запачкать парадные сарафаны, чем приводили в восторг иноземных гостей, которых в этот раз было великое множество.

Но как-то разом зеваки отхлынули со всех концов и оборотились в сторону улиц идущих от нижнего города к верхнему, на конце которого показались процессии княжьих сыновей Ростислава и Андрея, каждого со своей отроческой дружинной.

Всем было, страсть, как интересно посмотреть и на Ростислава, будущего защитника земли Ростовской с его воями, и на Андрея, теперь пилигрима Ерушалимского с его попутчиками.

Ростислав выбрал цвета герба Ростовского – красный и золотой и вся его дружина сияла червонным золотом, как бы рассекая наступающую тьму. Золоченые кафтаны с червонными отворотами и червлеными щитами по бокам коней, напоминали собравшимся о старых обычаях, о волховских капищах в Ярилиной долине. Воины вдруг вспомнили, что они внуки Дажьбожьи, и сидели гордо подбоченясь в своих высоких седлах, крепко упершись в золоченые стремена.

Сам Ростислав заставил своего буланого, почти золотого жеребца выступать шагом, высоко поднимая ноги, задавая темп всем ехавшим за ним. Суровые черты его лица, напоминавшие князя Юрия в детстве, разгладились. На голове была лихо заломлена красная шапка с пером, и такой же красный кафтан был расшит золотыми разговорами. На попоне коня сияло Солнце-Ярило, испепеляя все вокруг пылающими лучами червонного золота. Даже подковки коней были вызолочены, казалось, что это не искры летят из-под них по булыжной мостовой, а лучи солнца рассыпаются под ногами небесных коней, несущих небесное воинство.

Зеваки остолбенели, скоморохи и гусляры примолкли в оторопи, и в такой тишине Ростиславов поезд прогарцевал, на удивление всем, в сторону теремных ворот и плавно втянулся в их темную пасть, озаряя своим сиянием терем и прилегающие к нему улицы.

Не успели горожане, народ, наехавший со всех сторон земли Славянской, и соседи из земель мирных и немирных оправиться от видения воинства Ярилова, как звон копыт известил всех о появлении дружины Андрея.

Толпа ахнула и еще ближе придвинулась к поезду, чуть не подавив стоящих впереди, и почти выпихнув их под копыта горячих коней. Дружина княжича была немногочисленна, но всем своим видом она подчеркивала, что это боевая дружина, собравшаяся в дальнюю дорогу, в Святую Землю.

Княжич выбрал цвет своего родового удела Плещеевского княжества – лазоревый, и цвет чистоты помыслов, цвет невинности отроков – белый. Вот эта бело-голубая река вливалась сейчас в теснину улицы, стесненную бревенчатыми берегами домов и плавно заструилась к месту праздника.

Отроки ехали по двое в ряд. Во главе процессии плыли, будто по воздуху, на двух конях саврасового окраса сам Андрей и Данила. Юность и мудрость, ведущие за собой дружину. Оба в лазоревых кафтанах, притом Данилу в таком виде без брони и шелома горожане, пожалуй, видели впервые. Оба в шапках набекрень, с выбившимися из-под них у одного темно-рыжими кудрями до плеч, у другого седыми лохмами, уже белыми как лунь. Они сидели, как влитые. Младший едва дотягивал до плеча старшему. Однако, по повадке, по повороту головы, даже по походке коня, сразу было видно – кто здесь княжич, а кто дядька.

За ними, будто их тени, танцевали, именно танцевали, два арабских иноходца, перебирая точеными ногами булыжники мостовой, как струны гуслей. В черкасском седле вороного иноходца, покрытого зеленой попоной цвета весенней травы, как лесной дух, сидел молодой отрок в зеленом кафтане. Сосед же его на белом, как снег, скакуне был в черном кафтане, который, если бы не серебряные разговоры, с трудом можно было бы отличить от рясы инока, а шапку его от скуфьи, если бы не такая же серебряная пряжка сбоку. Они, пожалуй, единственные отличались от этого бело-голубого потока. Внешне же, это были две стороны одной медали. Один стройный с золотыми кудрями, с пронзительным взглядом лазоревых глаз. Второй – вырубленный из скалы с коротко подстриженными под горшок волосами, цвета воронового крыла, и с такими же жгуче-черными глазами. Но руки у обоих спокойно лежали на луке седла, и только движением пальцев они заставляли своих степных коней идти в темпе заданном передними, не давая им сорваться в дикую пляску.

Далее, также по два в ряд, двигались остальные, как на подбор одного роста одной комплекции, как братья близнецы. Видимо земля ростовская специально родила их для этого дела. На лазоревых попонах их лошадей был вышит герб Плещеевска – две рыбы серебряного цвета, смотрящие в разные стороны. Голубые кафтаны с серебряными разговорами и серебряные пояса дополняли картину этого Святого воинства. Два гридня дремучего вида несли стяги – один с изображением Богородицы, второй просто черно-белый.

– Как у Всемогущего Рода, – пронеслось в толпе, – Чернобог и Белобог вместе, – прошелестело и тут же смолкло под волчьими, метнувшимися взглядами гридней.

Два других несли серебряные щиты, с пустым полем, как бы говорящие.

– У нас еще все впереди вся слава, все трубы медные. Нам еще будет, что на эти щиты поместить, будь на то воля Божья.

Поезд двигался, казалось, бесшумно, не касаясь земли. Как этого добивались всадники, никому было не ведомо. И эта загадка прибавила восхищения у стоявших вокруг и теснящихся из всех переулков людей и людишек.

– Это воины Пречистой Божьей Матери, – Истово закричал кто-то, сидевший на высоком дубе, и ответом ему был, вырвавшийся из сотен глоток крик, – Ура!!! – И шапки, взлетевшие вверх.

Но кони не шарахнулись, и всадники не шелохнулись, даже это не смогло сбить размеренного течения лазоревой реки, так плавно и влившейся под своды теремных ворот.

Во дворе проворные стольники и стремянные быстро всех разводили по своим местам, кого в палаты, кого в главную горницу, кого в людскую, а кому здесь, во дворе оставаться за накрытыми столами.

Сыновей и их дружины, как главных виновников нынешнего праздника, князь пригласил в хоромы, в главный зал, к своему столу. Быть в тех же палатах сегодня, пожаловано, было только ближним боярам, да старшей дружине.

За старшим столом, где сидел сам князь, расположились близкие ему воеводы Ростовский и Суздальский, земские бояре первой руки, да сыновья. Столы, по правую руку от князя, заняла дружина Ростислава, по левую – Андрея. Супротив, за дальним столом, расположилась старшая дружина княжеская, закаленная в сечах и по праву место свое знающая.

Князь поднялся, кравчий поднес ему золотой кубок, наполненный ромейским сладким вином. Гости тотчас встали вслед за князем.

– Гости дорогие, братья дружинники, бояре и люд земли Ростовской, поднимаю свою первую здравницу за старшего сына Ростислава. Пусть сидит на отцовском столе крепко. Пусть блюдет Правду в землях Ростовских и Суздальских. Пусть карает его меч всех неверных и неправедных, и множится под его рукой благо всем во всей нашей земле. Слава!

Князь поднял кубок и залпом осушил. Слова его были приняты с одобрением, и по залу пролетело:

– Слава! Слава! Слава…

Пир пошел своим чередом: забегали служки, разнося блюда и кувшины с медами и вином. Стольники и кравчие зорко следили, чтобы столы не пустели и не испытывали недостатка в питие.