Поглощенные Грешники (ЛП) - Скетчер Сомма

— Больно?

— А разве не в этом был смысл?

Она права, в этом и был смысл. В очередной раз мой подпитываемый яростью план затащить ее на яхту и погубить, был испорчен чем-то нежелательным, разрастающимся у меня под ребрами. Это просто нелепо. Я терпеть не могу эту девушку. Не могу смириться с тем, что её невезение проникло во все уголки моей жизни. И все же я здесь, с бутылочкой масла какао в руке, и мне не терпится унять её боль.

Может, у меня и правда нервный срыв?

Когда я наношу масло на ее задницу, она перестает дышать. Ее бедра напрягаются, прижимаясь к моим.

— Расслабься, Пенелопа, — бормочу я, медленно втирая его в изгиб ее попки. Когда она не делает того, что ей говорят, я повторяю команду более резким тоном. В конце концов, ее мышцы размягчаются под моими ладонями, а дыхание становится более поверхностным. «Хорошая девочка» вертится у меня на кончике языка, но я проглатываю это.

Снаружи небо затягивает буря. Легкий стук дождя по стеклам усиливается, пока не становится таким громким, что я почти пропускаю сладкий вздох, срывающийся с губ Пенелопы.

Она поворачивает голову и смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц.

— Зачем ты это делаешь?

От раздражения у меня сжимается челюсть. Как этой девушке может нравиться грубый трах, если она не знает, что происходит после него? Я подавляю желание потребовать ответа на вопрос, кто ещё её так шлёпал по попке, и добавить их смерти к своему списку дел. Вместо этого я возвращаю внимание к своим рукам, без трения скользящим по ее бедрам.

— Если я не соберу тебя воедино после того, как сломаю, то в следующий раз ломать будет нечего, — мой взгляд скользит по ее бедрам вверх, как раз вовремя, чтобы увидеть тепло, пробивающееся сквозь дымку.

— А массаж прилагается к каждой порке?

Мои губы приподнимаются.

— Уверен, что мы можем прийти к какому-то соглашению.

— И мне просто игнорировать твой член, упирающийся мне в живот?

Теперь я издаю сухой смешок. Ох, уж эта девушка. Я только что опустошил свои яйца, меньше пяти минут назад, и уже снова тверд как скала под ней.

Я бросаю взгляд на свои часы.

— Да. Как бы мне ни хотелось, чтобы ты позаботилась об нём своим ртом, мне нужно успеть на самолет.

Я чувствую, как ее живот напрягается.

— Куда ты летишь?

— А что, будешь скучать по мне?

Она хмурится.

— Как собака по пятой ноге.

Я уже собираюсь сильно шлепнуть ее по заднице, когда в выражении ее лица появляется неуверенность и заставляет меня остановиться.

Несмотря на то, что я не знаю, хочу ли я приковать ее к своей кровати и использовать как свою личную секс-рабыню или выбросить за борт, я понимаю, что несправедливо ожидать, что она останется здесь, не имея ни малейшего представления о том, что происходит.

Я выливаю еще немного масла на ее попку. Массируя в опасной близости от ее киски. Резко вдыхая, она отталкивается от моей руки, но я прижимаю ее обратно ладонью, желая, чтобы мой член не отклонялся в сторону.

— С тех пор как ты появилась на Побережье, случаются плохие вещи, Пенелопа.

Она стонет.

— Я думала, ты шутишь. Серьезно, ты не можешь винить меня в своих неудачных деловых решениях. Я буквально самая везучая девушка...

Я слегка шлепаю ее, чтобы она замолчала.

— Мне все равно, насколько везучей ты себя считаешь, для меня ты невезучая.

— Это бессмысленно. Если ты думаешь, что просто находясь рядом со мной, тебе не везет, как ты думаешь, что, черт возьми, произойдет теперь, когда ты побывал внутри меня?

Смех подступает к моему горлу, подхваченный недавно знакомым чувством безрассудства. Мой взгляд прослеживает за моими пальцами, когда они исчезают на изгибе ее бедра, задевая ее пухлые половые губы.

— Мне уже все равно, Пенелопа. Я больше не пытаюсь сопротивляться тебе, — к черту, мой самолет может подождать на взлетной полосе еще немного. Я ввожу в нее палец и наклоняюсь, чтобы прикоснуться губами к ее попке. — Пусть всё сгорит.

Она вырывается из моей хватки, как скользкий угорь, и я ловлю её за талию, прежде чем она окажется на ковре.

— Я не люблю такое, — выпаливает она, поднимаясь на ноги.

— Что не любишь?

— Мужчин.

— Я тоже не люблю мужчин.

— Нет, я имею в виду... — она издает звук разочарования, качая головой. — Я имею в виду, что не ищу ничего серьезного. Меня не интересуют отношения или такие милые вещи, как... поцелуи ягодиц и завтрак.

— Тебе не понравилась моя яичница?

Она движется к двери.

— Ладно, знаешь что...

Я хватаю ее за запястье и рывком сажаю на себя. Она сопротивляется моей хватке целых три секунды, прежде чем встретить мой пристальный взгляд и медленно подчиниться.

Она сглатывает и понижает голос так, что я едва слышу его из-за дождя.

— Я имею в виду, если есть хоть малейший шанс, что ты влюбишься в меня, тебе, наверное, следует прямо сейчас посадить меня на служебный катер и отправить обратно на берег.

Мы пристально смотрим друг на друга. Потом я расхохотался.

Пенелопа хмурится и бьет меня ладонью в грудь.

— Что, в то, что ты влюбишься в меня, так трудно поверить?

Я заправляю выбившуюся рыжую прядь ей за ухо, игнорируя растущее давление в моей груди.

— Это невозможно.

Она уже знает мой самый большой секрет, что я суеверен. Ей не нужно знать, что я выбрал Бубнового Короля вместо Червового.

Любовь — это мой не вариант. Тем более с девушкой, которая разрушила мою жизнь.

На журнальном столике жужжит мобильник, напоминая, что мне нужно кое-что сделать.

— Ты остаешься здесь или нет?

— А если бы я захотела уйти?

Я прикусываю язык. Правда напугала бы ее: я бы затащил ее обратно на борт, брыкающуюся и кричащую.

Вместо этого я провожу руками по задней поверхности ее бедер, притягивая к своей эрекции.

— Тебе не нравится, когда я тебя трахаю, Пенелопа?

Мускул на ее челюсти дергается. Ее веки, трепеща, закрываются.

— Отлично. Мы можем быть врагами с привилегиями.

Я выгибаю бровь.

— Врагами?

— Ну, мы же не совсем друзья, не так ли?

Я сдерживаю ухмылку.

— Наверное, нет, — откидываясь на спинку дивана, я протягиваю ей руку для рукопожатия. — Тогда враги с привилегиями.

Она смотрит на руку так, словно хочет откусить мне пальцы.

— Но у меня есть некоторые условия.

— Конечно же, — говорю я, забавляясь.

— Во-первых, мне нужен мой телефон. Кажется, я оставила его в твоей машине, когда ты превратился в Халка сегодня утром.

Разумеется, ей нужен телефон. Как еще я буду одержимо выслушивать каждую ее банальную мысль, если она не сможет сообщить об этом на мою горячую линию?

— Договорились.

— И я не хочу, чтобы Лори или другие знали, что я остаюсь здесь. Это... — она прикусывает губу, подыскивая нужное слово. — Странно.

Я смеюсь.

— Ладно.

— И я хочу быть дома на Рождество.

Я обдумываю это. До него осталось меньше недели.

— Хорошо.

Это не значит, что я не хочу, чтобы она вернулась после.

— И...

— Боже, Пенелопа. Может мне пригласить адвоката?

Она дергает меня за булавку на воротнике, чтобы я замолчал.

— И я не бездельничающая Рапунцель. Если ты думаешь, что я собираюсь отсиживаться здесь, как женщина, ожидающая возвращения мужа домой с войны, то спешу тебя разочаровать. Мне нужно, чтобы меня отвозили на берег, когда я захочу.

— Ну, этого не будет.

Выражение отвращения искажает ее черты.

— Что, беспокоишься, что я не вернусь?

Она оказала бы мне услугу, если бы не вернулась, но это не причина, по которой я не хочу, чтобы Пенелопа сейчас слонялась по Побережью. Прикусывая нижнюю губу, я с весельем наблюдаю за ее мрачным выражением лица.

— Ты останешься здесь до моего возвращения, а потом мы обсудим это снова.

К моему удивлению, она опускает это, но когда в ее глазах появляется озорной огонек, я понимаю, что за ее послушанием стоит какой-то мотив. Она проводит пальцем по булавке моего воротника, прикусив губу.