Нотариус - Екатерина Сереброва

– Абстрагироваться мне мешает маленькая деталь, – ядовито проговорил Александр.

– Вы были так привязаны к Давыдяну? – изумился Коновалов.

– Причем здесь?.. Ох, – цинизм бизнесмена и непонимание им очевидного просто взбесили Сашу и все сильнее отвращали его от себя. – Он ведь был моим шефом, да и неплохим человеком. Разумеется, мне было мало приятно… наблюдать за его смертью. Как я могу простить вас, если незадолго до гибели босса застал вашу фигуру за попыткой подсыпать ему яд или отраву?

– Шлепнул его в итоге не я, – равнодушно пожал здоровым плечом Коновалов. – Или… погодите, так это после этого вы ушли на войну? Добровольцем? – он был сильно впечатлен. Но отнюдь не гордился за поступок Александра, а счел это непомерной глупостью – Остапенко четко уловил это на лице бизнесмена. Коновалов разом выдал просто невиданный калейдоскоп эмоций.

Саша фыркнул. Он не собирался поднимать тему войны и тем более спорить о целесообразности принятого им самим когда-то решения.

Он действительно был на войне в конце девяностых. Причем вызвался туда сам, по контракту, сразу после того злополучного покушения, а после и убийства депутата, у которого Саша был в помощниках. Но провоевал Александр недолго – с полгода, и его комиссовали. Опыта, несомненно, ему итак хватило сполна.

Бесконечные операции, прикрытия, окопы, смерти… Дикий, неподконтрольный страх. Взрывы, оглушающие как ничто другое, проникающее в самое твое нутро. На войне он научился доверять себе и своим кричащим инстинктам, которые так и перешли с ним в мирную жизнь.

Именно это и сплотило их в итоге с женой, заставило Остапенко осознать и оценить наличие семьи (у них с Ниной уже родилась маленькая Софи), полностью переосмыслить и перенаправить свою жизнь. Определиться, наконец, с тем, что в приоритете. Отбросив прочь все лишнее и несущественное.

Потому мнение психа, заигравшегося в покушения и ни разу не раскаявшегося, волновало Александра меньше всего.

– И что потом? – бесцеремонно спросил Коновалов, когда молчание невольно затянулось.

– Не ваше дело, – огрызнулся Саша.

– Как угодно, – быстро сдался бизнесмен. – И теперь вы хотите найти оправдания и виновного в своих последующих безрассудных поступках? – изогнул он бровь.

Остапенко с трудом подавил желание двинуть этой сволочи промеж глаз.

– Я хочу понять, что за человеку взялся помогать по своей дурости. Выяснить, достойны ли вы нормального к вам отношения.

– О как. Хорошо, Александр, если вам принципиально разобраться в событиях десятилетней давности, я готов посодействовать, – неожиданно легко согласился, наконец, Коновалов. Чуть не вытряс, правда, из Саши всю душу, но все-таки согласился! – Но прошу не утомлять меня слишком много за день. Память у меня отменная, однако события слишком давние. Могу где-то сбиться, быть неточным.

– Что же, вы заранее предупреждаете, что будете лгать? Умно.

– Нет, что вы. Постараюсь излагать доступно и правдиво, как вы и просили. Не хочу очутиться на улице, – улыбнулся Коновалов. Сашу передернуло: до чего мерзкий, скользкий человек! – Только понемногу за раз. Например, прямо сейчас я на грани сна, извините.

Александр и сам видел, что бизнесмен не врет: он буквально клевал носом и говорил все тише.

– Сегодня я оставлю вас, – после паузы сказал Остапенко. – Но завтра возьмусь за вас всерьез. Не боитесь разоблачений?

– Мне ничего не грозит, – самоуверенно сказал Коновалов. – Именно поэтому я принимаю ваши условия.

– До завтра, – сухо проговорил Саша, порывисто выходя. По лицу его пролегла тень.

***

Александр поднялся ранним утром. Вообще-то он довольно тяжело вставал, впрочем, засыпал не лучше. Но вчера так вымотался и истощился как физически, так и психически, что удалось, как ни парадоксально, крепко выспаться. От нелепости данного факта Саше хотелось чуть ли не благодарить Коновалова за устроенные им или по его вине передряги, благодаря которым Остапенко сейчас не чувствовал себя сонным, разбитым корытом.

Он сам не помнил, в какой момент заснул. А, разлепив веки, не сразу вспомнил о своем нежелательном госте. Потянувшись, Саша поднялся с кровати, сходил умыться, соорудил скудный завтрак из одного жареного яйца и подсохшего куска хлеба. Даже чая не нашлось, а только вода и варенье.

Плохо подкрепившийся желудок урчал, и это навело Остапенко на мысль о Коновалове. Совесть, будь она не ладна, вновь твердила о долге покормить человека, каким бы подлецом тот ни был.

Саша сжимал в руках кулек с крекерами и собственноручно сготовленный морсик, когда осторожно заглянул в мини-прихожую, дверь в которую была, естественно, прикрыта.

Коновалов тревожно спал: его взмокший лоб морщился, веки были напряжены, губы сжаты. Он был в том же положении, что и после разговора с Александром – на спине. Должно быть, не ворочался или делал это редко. Будить раненого не с руки, да Саша и не собирался торопить Коновалова с беседами. Напротив, он решил, что лучшего момента для своего отъезда и не найти. Так что Александр оставил у тумбочки, тихо придвинув ее к дивану, скудный паек, да попытался бесшумно уйти, как Коновалов резко распахнул глаза. Картинка получилась жутковатой: два больших глаза уставились на него в полутьме (несмотря на утро, из-за плотно занавешенного маленького окошка было темно, нежели на улице или в других комнатах), сверкая, чем-то напоминая сову.

– Нет-нет, спите, – помотал головой Саша.

– Больше не хочу, – ответил Семен Викторович. – Кофе или чая у вас не найдется? – спросил он, скривившись при виде странного рода жидкости, именуемой Сашей морсом.

– Запасы крайне ограничены. Их – нет. Так что придется вам изменить своим лордовским замашкам, – просто сказал Остапенко с долей раздраженности. – Поэтому я собираюсь наведаться в город.

– Ваш выезд исключен, – категорично заявил Коновалов.

– Не знал, что вы предпочитаете кушать травку и землю, – съехидничал Саша. Он все удивлялся своему тону, который был совершенно несвойственен ему, но в обществе бизнесмена именно подобные реплики выходили сами собой, автоматически.

– Нет, не в том смысле. Я собираюсь вызвать сюда свою охрану и повара. Они позаботятся о нашем питании.

– О, тогда да, о чем я тут волнуюсь? – Остапенко даже не знал, что умеет так ехидничать. – Вы не подумали известить меня о своей прислуге?

– Напрасно вы иронизируете, Александр, – небрежно качнул головой Коновалов. – Я всего лишь напоминаю, что вас могут искать. А охрана и повар необходимы нам обоим. Они ничем не стеснят вас, я убежден, кое-кто и вовсе постарается быть незаметным.