Семидесятые (Записки максималиста) - Марк Поповский

10 сентября

Ездили в Старый Крым на экскурсию. Домик Александра Грина спартанская, почти нищенская обстановка. Писатель умирал в бедности - его не печатали. Друг жены Грина, Нины Николаевны, Юлия Александровна Первова, биолог из Киева, рассказывала: в 1941 году Нина Николаевна осталась с умалишенной матерью в Ст. Крыму после прихода немцев (эвакуации организованной тут не было). Чтобы прокормиться, она вынуждена была поступить корректором в типографию немцев. За это ее после возвращения наших осудили и продержали в лагере 10 лет. Вернувшись, она попыталась восстановить дом, где в 1932 году умер ее муж - Александр Грин, сделать в нем музей. Но дом принадлежал первому секретарю райкома партии, некоему Иванову, который использовал его в качестве курятника. Четыре года продолжалась борьба одинокой женщины против всесильного Иванова. Он поочередно отметал все распоряжения сверху, вселял в домик Грина районный архив, директора школы. Он клялся, что Грин, о котором в Литературной энциклопедии сказано, что он - реакционер и чуждый элемент, никогда не будет иметь в Ст. Крыму музея. Шестнадцать инстанций занимались этой проблемой. Домик удалось отстоять, отремонтировать. Старая женщина, получающая пенсию 21 рубль в месяц, жила в домике и несколько лет принимала ежедневно до ста экскурсантов. Местные власти клеветали на жену Грина, распускали слухи, что она бросила мужа за два года до его смерти. Когда же она умерла (в сентябре 1970 г. на 76 году жизни), то три дня тело ее лежало в доме, но местные власти не давали разрешения на похороны Нины Николаевны в ограде, где были уже похоронены ее муж и ее мать. В отместку за спасение памяти выдающегося писателя его жена была брошена в яму на краю деревенского кладбища.

11 сентябя

Сегодня на 77 году жизни умер Н. С. Хрущев - мудрый Иванушка-дурачок русской истории. Все допущенные им глупости или подлости - целина, попирание законов страны, уничтожение военно-морского флота, Венгрия 1956 года, Кубинский конфликт, Берлинская стена, издевательства над писателями и художниками и т. д и т. п. - будут забыты, но разоблачение Сталина сделает его лицом ИСТОРИЧЕСКИМ. Россия, одолеваемая подлецами, никогда не забудет этого прелестного дурака, одарившего ее мимолетной весной либеральных надежд.

14 сентября

Семен Липкин, поэт и переводчик (отличный!), рассказал сегодня. В Одессе в годы революции без конца менялись власти, шли грабежи, творились беззакония. Однажды молодой Липкин увидел, как по городу едет штейгер (коляска), в ней, несмотря на жару, стоит одетый во все черное человек в черном котелке, а его сопровождающие разбрасывают листовки с призывами к еврейским погромам. Человек в котелке был доктор Владимир Петрович Филатов, будущий академик, Герой Социалистического Труда и депутат Верховного Совета. Когда через много лет Липкин при встрече с Филатовым напомнил ему тот давний день в Одессе, академик, нимало не смутившись, ответил:

- Время было трудное, тяжелое. Мы искали выход...

22 сентября

Среди наиболее интересных лиц, встреченных в Коктебеле, - Юрий Данилович Гончаров, писатель из Воронежа и заведующий отделом прозы в журнале "Подъем". Он высок, мрачноват, говорит мало, на вид грубоват, да и в разговоре тоже, случается, прорывается в нем внук деревенского дьячка. Но мне он пришелся по душе. Был на войне, пишет о войне. Видит ее ужасы, глупость, грязь. Одна из книг (о Воронежской операции) так и называется "Неудача". Его вместе с Баклановым и Вас. Быковым специальным документом Комитета по печати клеймили за неправильное изображение войны. Гончаров пришел в журнал, чтобы дать людям правдивое слово. Воюет с начальством, с обкомом за каждого автора, за каждую строку. Ему уже намекнули, что тащит он в журнал не тех (есть такой термин) авторов. Он сказал мне, что разослал 150 писем к лучшим писателям страны с предложением сотрудничать в журнале. Назвал В. Войновича, Б. Балтера, Ф. Искандера, Битова, Конецкого. Но сейчас ему, очевидно, придется уходить из журнала - расход сил на борьбу огромен, а итоги ничтожны. Жаловался, что только что обком запретил печатать рассказ Битова, рассказ вынули уже из верстки. Гончаров мечтает о несбыточном: в нынешних условиях создать для настоящих писателей приют вроде "Нового мира". Но мечта эта безнадежна.

29 сентября

Звонил из Алма-Аты главный редактор "Простора" Михаил Петрович Шухов. "Мы теперь с Вами связаны навек. Мы столько перестрадали из-за Вас и с Вами, что считаем Вас своим. Пришлите нам какой-нибудь материал напечатаем непременно".

Звонок вроде ни к чему не обязывающий. Но в моей литературной жизни я вижу так мало ласки, что аж разомлел от радости. Действительно, после публикации повести "1000 дней академика Вавилова", "Простор" (№ 7, № 8, 1966 г.) мы перемучались немало вместе и порознь. Его трижды снимали с поста редактора, меня два года не печатали и поносили в официальных верхах. По существу, с этого и пошли все мои тяготы и провалы в редакционном мире. Но одновременно "1000 дней" дала и резонанс. Рецензия в "Тайме", в "Монд", пересказ в газетах и журналах Югославии, Чехословакии, Швейцарии, Австрии...

30 сентября

Галя Хомякова из ред. журнала "Звезда" рассказала: Солженицын еще в апреле прислал письмо в редакцию, предложив свой новый роман "Август четырнадцатого". Зав. редакции вскрыла конверт и передала письмо главному редактору. Там оно и кануло: редактор даже не ответил Солженицыну. Но примечательно другое: либералы, правдолюбцы из редакции, все они мои милые друзья, промолчали по этому поводу. Никто не рискнул даже спросить главного редактора Холопова, что за письмо он получил и что на него ответил. Интеллигенция...

3 октября

У Юлика Даниэля удивительно доброе, умное, красивое лицо. Человек с мировой известностью, он смущается, когда ему говорят об уважении к его стихам, к его судьбе. В нем красота интеллектуала, красота души. Пожал ему руку - и как будто ласковым теплом обдало. За сто шагов видел: хороший человек.

7 октября

Андрея Синявского пригласили в КГБ. Спросили, что он теперь собирается делать, чем хочет заняться. Он много сейчас работает, пишет, живя за городом. Сказал, что хотел бы жить в Москве со своей семьей. "Пожалуйста", - ответил некто в штатском. "Но мне необходима прописка", сказал А. С. "Ни к чему она Вам, - ответил "некто", - Вас и так никто не обидит".

Так создается ловушка: теперь стоит Андрею чуть отступить от линии поведения, угодной КГБ, и тотчас его оторвут от родных - ведь законного основания для проживания в Москве у него нет. Опять, опять и опять беззаконие как основная форма жизни целой страны.

Сталин вызвал к себе старого монаха, своего бывшего преподавателя по духовной семинарии. Тот явился в Кремль в костюме и в галстуке.

- Не подобает тебе, отец, такое облачение, - критически осмотрев гостя, сказал Сталин.

Гость, запинаясь, стал что-то говорить о том, что к вождю народов он не посмел явиться в рясе.

- Значит, меня боишься, а Его не боишься? - вождь с иронией ткнул пальцем в потолок. Анекдот? Кто знает...

10 октября

Новая встреча с В. Максимовым. Он мне все больше нравится. Кремень-человек. Его вызывали в Союз писателей (все тот же многогранный генерал КГБ В. А. Ильин) и поносили за то, что Володя взял в литературные секретари Буковского. "Вы даете крышу врагу народа" (прелестная формула!). Но Максимов ответил, что, вступая в Союз писателей, он вовсе никому не передавал права руководить его совестью. Он даже предложил Ильину исключить его из СП.

Когда я спросил В. М., что он пишет для издательств, он ответил, что вообще больше не собирается писать для них. Похоже, что он пишет за каких-то бездарных драматургов пьесы и сценарии, и это позволяет ему оставаться свободным. Жениться не собирается - чувствует себя в одиночестве очень хорошо. Я, зная о его запоях, предложил за обедом выпить рюмку водки. Он отказался, говорит, не пью. "Я только напиваюсь, - совершенно спокойно признался он, - но делаю это у себя дома". У него вообще какая-то удивительно раскованная, свободная манера говорить обо всем и о себе в том числе. На мое замечание о трудной жизни некоторых литераторов, очень резко стал говорить о склонности наших коллег стенать и жаловаться, хотя дела их не так уж и плохи (Аксенов, Ю. Казаков и др.). Он вообще очень подозрительно относится к интеллигенции, особенно творческой. Остро, зло говорит о нашей общей вине.

Интересным был его рассказ об отношениях с Евтушенко. Однажды тот дал Максимову сборник своих только что вышедших сугубо политических стихов. Потом встретились они в ресторане ЦДЛ. Евтушенко подошел к столику, за которым сидел с друзьями Максимов, и спросил, понравилась ли его книга. "Некоторые страны не имеют права на политическую публицистику", - ответил Максимов. "А как же "Стансы" Пушкина?" - обиженно завопил Евтух. "Ты не Пушкин, - рявкнул Максимов, - и валяй отсюда, пока я тебя не ткнул вилкой в глаз". Теперь, в спокойной обстановке нашей квартиры, он объясняет: "Пушкин жил в обществе, где все они, дворяне, уважали первого дворянина - царя. И царь, в общем-то, был достоин уважения. Поэтому Пушкин в "Стансах" не лгал, не подличал. Стансы же Евтуха - гнусная, корыстная ложь, лакейство".