Сеул – Хиросима. Август 1945 - Александра Флид

Самое главное, однако, Гён Ран из виду упускает. В её жизни появилось чувство, которое заполнило внутреннюю пустоту, заменив былую озлобленность и усталость на тревожное ожидание и лёгкое волнение, которое просыпается в присутствии Кавады. Может быть, в японской культуре и нет места любви к женщине, но она всё же существует в жизни, и Кавада быстро обнаружил её в себе. Суровая и чересчур ответственная Гён Ран всё ещё не находит в себе ничего подобного. Наверное, виной тому юный возраст и постоянные мысли о младших.

– Моя сестра тяжело больна, – говорит она после ужина, когда Кавада снова беседует с ней, облокотившись о стену. – Это мой секрет. Нет, есть ещё более важный секрет. На самом деле, раньше я думала, что люблю только её.

Рассказал же он ей о своем стыде вчера вечером, настал и её черед для откровений. Они, конечно, не столь романтичные, но не менее важные.

– А что же сейчас? – как всегда, почти безразлично интересуется Кавада.

– Сейчас, когда и малышка и Мин Хо далеко от меня, я знаю точно, что люблю обоих. И после смерти мамы я поняла, что люблю её. Даже думать о ней больно. Но Ин Су люблю чуточку больше, чем всех остальных, – отводя глаза, признается она. – Она родилась такой смешной и весёлой, что все вокруг говорили: «Эта девочка подарит счастье любому, с кем свяжет свою жизнь». Верно, так и есть на самом деле. Я перед ней жутко провинилась. Когда я уезжала в город, она очень болела. У неё был сильный жар, и она постоянно просила меня остаться, но мама прикрикнула на неё и сказала, чтобы я не смела задерживаться и пропускать учёбу. Прикрикнула на больного ребенка. И я уехала. Мне так стыдно, когда я думаю об этом. Никто никогда не любил меня так как Ин Су, а я предала её. Бросила в доме, оставила болеть и лежать в одиночестве. – Гён Ран качает головой, прикрывая глаза, словно почувствовав физическую боль. – Даже если бы я умерла, мне бы хотелось, чтобы она выжила и стала счастливой. Наши соседи добры к малышам, может быть, она и останется жива, но будет ли счастлива? Как бы мне хотелось сделать для неё что-нибудь.

– Не говори о смерти, – резко прерывает её Кавада. – И думать забудь о ней. Не тебе умирать, не тебе беспокоиться о том, что уйдешь на покой раньше времени.

– Так, когда же, как не сейчас, об этом думать? – горько улыбается Гён Ран.

Кавада, пристально смотрит на неё, как будто раздумывая, стоит ли говорить ей то, о чём он думает, или нет.

– Не знаю, обратил ли бы я на тебя внимание или нет. Да и вообще, если бы не то столкновение, не знаю, как сложились бы наши дела. Скорее всего, ты стала бы одной из десятков заключённых, которых мы переправляли в Сеул для рассмотрения дел. Оттуда живыми не возвращались, по крайней мере, мне о таком ничего не известно.

– А как же разговоры о том, что вы сами пытали людей?

– Пытал? Да, нечто вроде этого было, спорить не стану. Да, было такое. Только я никого не бил и не калечил. Угрозы, запугивания, требования, допросы – вот мои орудия. Надо признаться, что пользоваться этим я умею, как никто другой в этих краях. Однако для казни я был обязан переправлять узников в столицу. Ты бы тоже по этому билету ушла, если бы я не увидел в тебе это.

– Что «это»?

– Твою смелость. Никто не смотрел мне прямо в глаза, даже из тех, кто делит со мной службу. Никто не отвечал на прямой взгляд. И сейчас, стоит приблизиться на расстояние вытянутой руки, как все отходят. Будто вокруг меня стеклянная оболочка, которую я всюду ношу с собой. Ты первая разбила её. Я подошёл к тебе совсем близко, но ты не отступила и не отвела взгляда.

Она очень хорошо помнит этот момент. Это было там, во дворе её когда-то родного дома, когда партизаны выходили на улицу, щурясь от непривычно яркого света. Она стояла одна, только что отправив младших к соседке и дожидаясь начала этого адского спектакля, который до сих пор ещё не закончился. Кавада тогда подошел к ней так близко, что она даже почувствовала его тёплое дыхание.

– И я решил, что, наконец, встретил ровню. Не думай, что я считаю себя выше остальных, но я убеждён, что у каждого в этом мире своё место, которое он должен разделить только с одним человеком. Я нашёл тебя.

«Что за галиматья?» – думает Гён Ран.

– Вот почему ты здесь. Вот почему я вернусь за тобой. Так что даже не думай о том, чтобы покинуть этот мир.

Глава 8

Впервые за последнее время Гён Ран выходит за пределы дома. Скорее всего, сюда она больше не вернётся. Кавада должен уехать из страны, так как очень скоро здесь будут американцы. На дворе двадцать шестое сентября.

Странное чувство возникает в её груди, когда она ходит из комнаты в комнату, в последний раз разглядывая стены и обстановку. Особо смотреть не на что – мебели почти что нет, да и никаких украшений тоже. Она удивляется, что всё это время даже не замечала того, как уныло выглядит этот дом. Теперь, когда все вещи собраны и упакованы, опустевшие помещения кажутся совсем мёртвыми, и Гён Ран зябко ёжится от неприятного мороза, который пробегает у неё по коже. Сомневаясь в том, что это плохие предчувствия, она списывает всё на неловкость от перемены обстановки.

Кавада ждёт её у машины, прямо за воротами. Действительно – ему в этом доме точно искать нечего. Он ещё накануне объяснил ей план действий.

«Мы должны отвезти тебя обратно в тюрьму. Чтобы у других не было подозрений, понимаешь? Ты пробудешь там до тех пор, пока не придут американцы, которые и освободят тебя вместе с остальными. Скажут, что в спешке мы оставили заключенных, не стали тратить время на казни. Пусть никто ничего не знает, так лучше».

Гён Ран во всем соглашается с Кавадой, с тоской думая о том, что о её безопасности он позаботился, в то время, как о том, что будет с ним, ничего не известно. Ей всё время хочется коснуться его руки, но она держит ладони за коленях, не решаясь проявить инициативу. Они прожили в одном доме не один месяц, но она до сих пор чувствует какую-то робость в его присутствии. Ей ужасно не хочется, чтобы он уезжал.

Никто из подчиненных не задаёт вопросов. Даже когда он проводит её в прежнюю камеру, никто не смотрит в её сторону. Мимо проходит тот самый секретарь в круглых очках, который допрашивал Гён Ран в первые дни, но даже он делает вид, что не знает, кто она такая.

Скоро он закроет дверь на замок, повернётся и уйдет. И будет всё как прежде. Гён Ран боится, что больше никогда не увидит его. Чувство тревоги нарастает с каждой минутой, и она уже готова действительно взять его за руку, чтобы почувствовать, что он пока ещё рядом.

Когда над головой нависает знакомый облезлый потолок, Гён Ран разворачивается к Каваде. В глазах паника.

– Я знаю, ты здесь уже бывала, но почему-то других пригодных камер нет, – пожимает плечами он. Наверное, подумал, что она испугалась или почувствовала себя ужасно в знакомой камере. На самом деле причина её страха в совсем другом.