Я не прощаюсь - Хан Ган

Подняв голову, запускаю руки в карманы. Открываю пачку жвачки, попавшуюся мне в ладонь. Я купила её ещё в аэропорте Кимпхо в Сеуле, еле успев на посадку. В пачке было двенадцать кругленьких жвачек, обёрнутых в серебряную фольгу, одну из которых я сжевала, когда летела в самолёте. Вытаскиваю вторую, кладу на ладонь и закидываю в рот. От жвачки у меня взбух живот. Это признак надвигающейся мигрени, сродни звуку трескающегося льда где-то вдали. Я не понимаю, по какому принципу возникает мигрень – она может настигнуть в любой момент – и сопровождается спазмом пищевода и резким понижением давления. Поэтому обычно всегда ношу с собой лекарства, но сегодня я вышла из дома ненадолго – по крайней мере так я планировала – так что не взяла их. Когда начнут проявляться симптомы, уже никакая скорая помощь не поможет. Я по опыту знаю, что в таких ситуациях – перед самим приступом – помочь может только жвачка. Плохо будет даже от самой мягкой и нежной каши, потому что после того, как начнётся мигрень, начнёт тошнить.

– Куды едем? – громко спросил водитель с заметным диалектом. Наверное, он подумал, что я местная, раз у меня нет с собой сумки, да и одета я была обычно.

– До уездного города П.

– Ась?

– До уездного города П., – ответила я погромче.

Водитель сидел совсем рядом, но ответа его я не разобрала – его голос заглушал бушующий снаружи ветер. Наверняка он интересовался этим из-за того, что все остановки были пустые, а в автобусе не было пассажиров, кроме меня, чтобы удостовериться, что можно спокойно не снижать скорость.

Однако на следующей же остановке объявился человек. Это был мужчина лет тридцати, смахивавший на туриста. Он тряс рукой, вытянув её к дороге. Войдя в автобус, он сразу же свалился на заднее сиденье, даже не оплатив проезд, – видимо, еле выстоял вьюгу. Он снял свой рюкзак, выглядевший довольно тяжёлым, отложил его на сиденье рядом и тогда уже вытянул из своего джемпера кошелёк.

– Вы же до аэропорта?

– Ой, так те на противоположной стороне садиться нужно. И самолёты щас не летают, – громко ответил водитель сразу после того, как мужчина приложил свою транспортную карту.

– То есть вы не едете в аэропорт? – уже отчаянным голосом спрашивает уставший мужчина.

– У вас же прямо на автобусе написано, что едете в аэропорт.

– До аэропорта-то ты доедешь… Но если б с другой стороны сел, намного быстрее б доехал.

– А я так долго ждал на остановке… Раз уж сел, лучше доеду до аэропорта.

– Чегось? Так нам ж ехать два часа… – цокнув, сказал водитель.

– Дело-то, конечно, твоё, но сегодня ж самолёты всё равно не летают, те зачем туда?

– Я знаю, буду в аэропорту до утра ждать.

Судя по голосу мужчины, он очень старался сдержать себя – наверное, злился потому, что водитель невежливо с ним обращался, когда сам пытался поддерживать уважительный тон.

– До утра? Так они ж до одиннадцати только работают, не?

– Тогда как быть тем, кто сегодня не смог улететь? – удивлённо спросил мужчина.

– Что значит “как”? В отели заселяться! Не повезло людям, конечно, с такой погодкой, ничё не поделаешь даже, – сказал водитель, поглядывая за ошарашенным мужчиной разинутым ртом через боковое зеркало, и покачал головой.

На этом диалог оборвался. Мужчина – словно сдавшись – застегнул ремень и достал телефон. Наверное, ищет, где ночь провести, или пытается связаться со знакомыми. Я обращаю взгляд на окно, наполовину закрытое его рюкзаком. Над нами должен возвышаться потухший вулкан высотой в две тысячи метров, но вокруг совсем ничего не разобрать. Огромные массы туч и снега закрыли всё пространство. На побережье ветер уносит снег в открытое море, словно белую стаю птиц, именно поэтому там его никогда не бывает много, а солнечный свет пробивается сквозь тучи. Но в горах всё иначе – всё сплошь устлано снегом и атмосфера переполнена пасмурной серостью. Когда я приеду в П., я попаду в самую гущу этой вьюги.

* * *

Интересно, а Инсон привыкла к таким снегопадам? Этот вопрос не давал мне покоя. Поразила бы её такая погода или нет? Когда в воздухе всё смешивается и ничего не разобрать – и тучи, и туман, и снег. Смогла бы она различить свой дом, в котором родилась и выросла, в этой снежной мгле? И смогла бы постоянно думать о своём попугае – умер ли он или ещё жив…

Во время нашей первой совместной с Инсон поездки по работе, я думала, что она была из Сеула, потому что она ничего не рассказывала о детстве и у неё не было акцента[23]. Я поняла, что она родом с далёкого острова только после того, как услышала как-то раз, как она говорила с матерью в телефонной будке. И разница не ограничивалась парочкой необычных слов, это явно был какой-то диалект. На её лице появилась улыбка, она что-то спросила, а потом, кажется, пошутила, сильно рассмеялась и положила трубку – я почти ни слова из её речи не поняла.

– О чём это таком весёлом вы с матерью разговариваете?

– Да так, она просто сказала, что опять смотрит баскетбол, – радостно ответила Инсон.

На её лице ещё оставались отголоски смеха.

– Моя мама уже просто как бабушка. Она родила меня после сорока, так что ей уже далеко за шестьдесят. Она даже правил в баскетболе не знает, но смотрит – говорит, там просто людей много, а она ведь одна живёт, так что, когда нет работы, ей одиноко.

Её голос отдавал игривостью: как будто лучшие друзья по секрету говорят о недостатках друг друга другим.

– Она до сих пор работает?

– Конечно, бабушки, бывает, и до восьмидесяти работают. Они там друг другу обычно помогают собирать мандарины, – рассмеявшись, сказала Инсон и вернулась к теме. – Ей и футбол смотреть нравится. Там ведь людей ещё больше. Ты бы знала, с каким энтузиазмом она смотрит новости о всяких протестах или парадах – как будто бы она там кого-то знает.

С того момента, если нам было нечего делать, пока мы были в пути на автобусе или поезде или пока ждали еду в ресторане, я, бывало, просила Инсон научить меня диалекту Чеджу. Мне просто понравилось, как она говорила с матерью – это мягкое произношение и все эти звонкие согласные.

– Тебе это всё равно на Чеджудо не пригодится, по тебе же сразу понятно будет, что ты не местная, – поначалу отговаривалась Инсон. Но чуть позже, когда она признала мой искренний интерес,