Темная икона - Ульяна Лобаева

ему один оборванец, самый жалкий и ничтожный – мол, вот на сколько подашь сейчас убогим, на столько к тебе и милости Божией будет. Тот усмехнулся и кинул ему щербатую полушку. Вскоре заболел боярин, да так прижало, что жена уж вдовий плат примеряла. И вот соборовался он, а слуги бегут докладывают – пришел на двор нищий, выкинуть его хотели да собаками потравить, а собаки в углы забились, воют, а оборванца никто с места стронуть не может. Ну боярин рукой махнул, ведите мол, все одно помираю. Приходит этот нищий, спрашивает, узнал ли тот его? Боярин на постели еле приподнялся, смотрит, тот самый оборванец, которому он у церкви полушку бросил. Нищий достает из кармана монету и говорит – как только коснешься ее, сразу выздоровеешь, но отдам с одним условием – будешь нуждающимся помогать. Боярин пообещал, конечно, хоть особенно оборванцу и не поверил. Но тот не обманул, как только полушка оказалась в его ладони, сразу тому полегчало, а к вечеру боярин совсем оправился. Ну и свое слово сдержал – построил дом для сирот, учредил странноприемный дом, по воскресеньям раздавал богато еду и одежду около церкви.

- И что, помогает монета? – с невольной иронией спросил Коля.

- Когда как, – пожала плечами Вера Игнатьевна. – В Елизаветинском институте я ее в кулаке на экзаменах держала, ни разу не срезалась.

- И это все? – разочарованно протянул Коля.

- Еще когда из монастыря задумала сбежать, подкинула – выпадет птичка, убегу, а если буквами – останусь. Выпала птичка.

- Вы были в монастыре? – поднял глаза от книги Серафим.

- Молодая была, глупая, – махнула рукой Вера. – Мне это все романтикой казалось, а мать с отцом немного поотговаривали, да и плюнули. То-то я взвыла, когда оказалась в темной сырой комнатенке, и из всех развлечений мне было доступно только разглядывать дьячков да пономарей на службе в большие праздники.

Отец Серафим фыркнул и покачал головой.

Коле нравилась Вера Игнатьевна – резкая и острая на язык, она была смешливой и необыкновенно энергичной для своих 85 лет. Он быстро оставил попытки разобраться в дневниках Алистера Кроули, предоставив это священнику, а сам с удовольствием слушал истории старухи. О разочаровании в монастыре, жестоких и равнодушных сестрах, как в институте для благородных девиц воспитательницы запрещали прятать руки под одеяло, и она не могла уснуть от холода и голода, как она вступила в масонскую ложу, и как ее первый любовник сбежал в окно после конфуза в постели. Вера Игнатьевна со смехом пересказывала свои перепалки с соседкой Клавдией, обладательницей необъятного зада.

Коля приколотил дверную ручку, приладил дверцу книжного шкафа, висящего на одной петле, и оттаскал за ухо сопливого сына Клавдии, который мазал козявки на старухин косяк.

В последний вечер, когда священник, наконец, захлопнул дневник Алистера, он шумно вздохнул и сказал Вере Игнатьевне:

- Записи Кроули как будто неполные, он ходит вокруг да около, но толком ничего не говорит – ни как найти эту проклятую церковь, ни как выйти, не говорит о том, что именно нужно вставить в пустое окно… Вера Игнатьевна, вы намеренно обходите в переводе эти сведения, или их все же скрыл сэр Алистер?

Старуха комично пожала плечами, пожевала губу и наконец сказала:

- Да, я умолчала о некоторых вещах.

- Где недостающая информация? В какой-то отдельной брошюре?

Вера Игнатьевна постучала длинным высохшим пальцем себя по лбу:

- Недостающая – вот здесь. Без меня вы все равно не справитесь, даже не надейтесь.

Коля открыл было рот, чтобы возразить старухе, но священник остановил его движением руки:

- Ладно, мы поняли – вы идете с нами. Переубедить вас, как я понял, невозможно.

- Именно, – энергично кивнула Вера.

- Ну что ж… Помогай нам Бог, – просто, без пафоса, сказал священник.

***

Вера рассказала, что для проникновения в Запредельные Пажити нужно посетить семь могил отъявленных мерзавцев, прикопав за оградкой кучку пшена. Отец Серафим показал записную книжку Агнессы, где, очевидно, она и указала нужную последовательность мертвецов. Вера Игнатьевна задала сложную задачку священнику – достать частичку мощей:

- Все равно какого святого, но она должна быть, иначе ничего не получится, - сказала она, наотрез отказавшись объяснять, зачем нужны мощи.

Отец Серафим схватился за голову и пропал на пару недель, а когда появился, осунувшийся, с красными глазами, то предъявил золоченую шкатулку с мумифицированным пальцем.

- Я попаду в ад за это, – устало сказал он старухе. – Это палец Серафима Саровского, и даже не спрашивайте, как я его достал.

Готовились к походу в Пажити основательно. Отец Серафим дал наказ пономарю Пете незаметно подменить чертову икону, когда Зоя ее выпустит, и предъявить ту, с Николаем-Чудотворцем, которую запрятал на полати Виталий. Коля наврал Нине, что уходит в ночной караул, но прощался с ней так, будто собирался на войну, и она удивленно захлопала глазами, когда он сжал ее в объятиях, долго вдыхая ее запах, уткнувшись во впадинку за ухом. Зашел Коля и к Иван Иванычу, пространно намекнув, чтоб приглядывал за женой «ежели чего».

***

Тишина, холод и отблеск снега под светом фонарика сливались на кладбище в отстраненную гармонию; с берез неслышно сыпалось крошево инея, где-то далеко прогудела машина. Вера Игнатьевна ежилась в пальто с облезлым воротником, и, пока Коля с фонариком искал первую могилу, лязгая зубами, рассказывала:

- Кроули пишет, что они не должны обнаружить наше присутствие, пока талисман со мной. Поэтому вы должны держаться ко мне как можно ближе.

Они обошли могилы, указанные в записной книжке Агнессы: Коля долбил лопатой мерзлую землю, а Серафим сыпал в ямки пшено, придерживая под полушубком икону Николая-чудотворца. Когда они закопали последнюю ямку, священник спросил:

- И что теперь?

На кладбище ничего не изменилось – те же пышные навалы снега, торчащие кресты и пятиконечные звезды на пирамидках.

- Вот оно! – воскликнула Вера и указала на трещину, на их глазах прорезавшую слой снега около последней могилы.

Трещина увеличивалась, обнажая землю с мертвой примятой травой и листьями. Старуха аккуратно ступила в этот прогал, и он расширился, убегая в темноту кладбища. Чем дальше они шли, тем шире становилась тропинка, и вскоре Коля увидел, что