Темная икона - Ульяна Лобаева

она предназначена… И самое главное – почему именно Зоя..? Виталий ведь тоже ее держал в руках.

Коля озадаченно смотрел на священника, не поспевая за его ходом мыслей. Тот вдруг встрепенулся и начал суетливо расстегивать верхние пуговки на Зоином платье.

- Отец Серафим… – начал Коля.

Священник вынул из-за ворота неподвижной Зои крестик и радостно воскликнул:

- Вот оно! Как же я сразу не подумал! Она крещеная! Вот почему!

Коля закатил глаза:

- Да вы хоть что-нибудь можете объяснить?!

- Что-нибудь могу, – с готовностью кивнут священник. – Но сначала сходим в дом Агнессы, после того озвучу вам мои подозрения и умозаключения.

***

Дом чокнутой Агнессы находился на выселках: с одной стороны его подпирал жидкий лесок, а с другой – редкие развалюшки самостроя и производственных помещений на горизонте. Старый бревенчатый пятистенок, покосившийся на один бок, смотрел слепыми окнами, наглухо занавешенными изнутри темными занавесками. Коля толкнул дверь и она, жалобно скрипнув, беспрепятственно отворилась. Пройдя полупустые темные сени, они оказались в сумеречной, бедно обставленной горнице. Вместо кровати стояла неширокая лавка, заваленная сальными одеялами в обожженных дырах, несколько простых глиняных плошек и мятых кастрюль жались к краю стола. На колченогой табуретке валялось выцветшее протертое пальто и полинявшая косынка, в углу покоился пыльный булыжник размером с кошку.

- Да, небогато жила, – протянул священник, внимательно глянув на булыжник.

Под потолком на веревке висели пучки трав и высушенные шкурки каких-то мелких животных – то ли землероек, то ли кротов. Но пахло в избе приятно – сеном и ладаном. В треснувшем полу зияла дыра, очевидно, тот самый тайник, откуда Виталий добыл загадочную доску. Коля обошел горницу, отодвинул занавески, заглянул в сени. Отец Серафим внимательно осмотрел сухие шкурки, кинул взгляд на красный угол – икон в доме не было.

- Дом как дом… – пожал плечами Коля. – Черт знает, откуда она эту доску взяла. Ищи концы… Надо на базаре спросить, она там одно время ошивалась, шепталась с одним пройдохой, Тимкой Квасом. Он все что хошь достать может.

- Боюсь, что доску ей достал не Тимка Квас.

- Где-то ж она ее взяла…

Отец Серафим промолчал, нагнулся, исследуя доски пола. Встал на колени, прильнул глазом к щелям, провел пальцами. Вдруг вскочил с горящими глазами, прыгнул на одну доску – раздался тихий скрип и звон, похожий на отпущенную пружину.

- А ну-ка, Коля, встань туда…– Серафим ткнул пальцем на участок пола в метре от себя.

- Сюда..?

- Нет, чуть дальше… Видишь, там пятно протертое.

Коля встал на доску, которая в одном месте белела выскобленным пятном. Тут же раздался хруст, металлический лязг, и из середины пола выскочил искусно прилаженный квадратный кусок дерева, открывая вход в подпол.

- Есть! – воскликнул священник. – Булыжник ей нужен был, чтоб нажать сразу с двух сторон, одна же жила.

В открывшийся провал вела хлипкая дощатая лестница, на которую отец Серафим ступил первым. Спускаясь за священником по угрожающе скрипящим перекладинам, Коля почувствовал, как в нос шибанул тошнотворный гнилой запах.

- Фонарик надо было захватить, – запоздало спохватился он – в подвале царила кромешная тьма, слабо прошитая жидким лучом света из горницы.

- Не надо, – сказал Серафим.

Он указал на керосиновую лампу на углу верстака, примыкавшего к лестнице. Серафим поболтал лампой – внутри плеснуло, достал из кармана рясы зажигалку, сделанную из гильзы, и поджег фитиль.

Теплый круг света вырвал из мрака самый обычный подвал, оказавшийся мастерской: на верстаке были свалены кисти, палитры и бутылочки с разного рода жидкостями – прозрачными, желто-маслянистыми, мутно-белыми. Поблескивали в свете лампы молоточки, гвозди, резаки. На дальнем конце верстака лежали шприцы с бурыми ошметками в колбах, пара скальпелей. Отец Серафим взял со столешницы маленькую записную книжку, полистал. Коля заглянул через его плечо: старомодным угловатым почерком строился небольшой столбец из имен.

- «Ковалев Виссарион 1865-1929… Детциг Герда Генриховна 1835-1940…» - прочел вслух священник. – Список усопших...

Он полистал книжицу – остальные листы были пустыми – и сунул ее за пазуху.

- А это зачем? – прошептал Коля, удивленно глядя на скальпели и шприцы.

- Смотри, – священник указал в глубине подвала на низкую тумбу около верстака с тарелкой, наполненной, как показалось сначала Коле, короткими сушеными колбасками. Но приглядевшись, он чуть не вскрикнул – это были ссохшиеся человеческие пальцы, и в мягком свете лампы стали отчетливо видны сине-коричневые ногти. Рядом с тарелкой лежали фаланги, почти лишенные плоти, а возле тумбы стояло жестяное ведро, наполненное тошнотворной серо-черной массой, источавшей невыносимую кислую вонь.

- Черт… – прошептал Коля. – Чем она тут занималась?

- Рисовала, – убежденно ответил священник.

- Ту самую икону?

- Именно. Я в этом уверен.

- А это все зачем? Шприцы, пальцы… Господи боже…

Священник открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент в дальнем темном углу подвала что-то слабо зашуршало. Серафим поднял лампу и выхватил большой банный ковш светлого дерева, опирающийся длинной ручкой на пол.

- Мыши... – кинул Коля.

Ковш дернулся, качнулся, и его полушарие вдруг развернулось к Коле и отцу Серафиму, явив не впадину, а самое настоящее лицо – белое, с вялыми нечеткими чертами лица. То, что было рукоятью, медленно приобретало очертания шеи и руки, вмурованной в деревянную стену подвала.

- Ах ты сука..! – воскликнул Коля и невольно схватил священника за руку.

- Матушка-богородица заступница… – проговорил Серафим, мелко и быстро крестясь.

Существо будто прорастало из стены – вскоре высунулось тощее колено, а рядом проклюнулись кончики тонких слабых пальцев. Оно дрожало и дергалось, словно пыталось выдраться из деревянной обшивки; набрякшие веки с трудом приподнимались. Его лысая голова торчала уродливым грибом-наростом, и Коля видел, как что-то пульсирует под тонкой кожей, поросшей слабыми белыми волосками, как у новорожденного крысеныша. По морде твари пробежала дрожь, оно тихо заныло и заплакало, и Коля увидел, как черты на несколько секунд исказились и сложились в лицо соседа Ивана Ивановича. Существо дернулось, выпростало вторую руку из стены, и снова на пару мгновений сменило личину – теперь на Колю смотрела Нина с ее пухлыми щечками и ямочками.

- Ах ты,