Темная икона - Ульяна Лобаева

Коля было кинулся за ней, но Вера Игнатьевна схватила его за руку:

- Далеко не уйдет.

Салтычиха преодолела несколько метров и будто впечталась с размаху в невидимую стену, снова упала и расплакалась. Вера укоризненно покачала головой:

- Ты, матушка, похоже, совсем из ума выжила, покуда в каменном мешке сидела! Твой хозяин поблажек не дает.

Она подошла к помещице, вытащила из-за ворота монетку и приложила ее к щеке Салтыковой. Раздалось шипение, помещица завизжала.

- Веди, сволочь! – крикнула старуха и тряханула Салтычиху за шиворот. – Иначе я тебе ее сейчас в рот затолкаю, изнутри сгоришь!

Помещица, всхлипывая, двинулась вперед, не забыв, тем не менее, жеманно приподнять юбку; троица двинулась следом. Салтыкова чертила странную траекторию - делала несколько шагов вперед, отступала, потом вела влево, снова сдавала назад. Коле казалось, что они топтались на месте, петляя по церкви, но Вера Игнатьевна с решительным лицом без тени сомнений шла за помещицей, и он успокоился. Пробираясь между неподвижных фигур, Коля увидел, как из стены, из устья, обрамленного алыми наростами, выпал человек головой вперед. Мужчина в строгом пиджаке и брюках со складками ударился о дощатый склизкий пол, с кряхтеньем встал, дико озираясь по сторонам, несмело позвал:

- Эй… Кто-нибудь!

- Черт! – воскликнула Вера, присела, спрятавшись за ноги одной из фигур.

Она дернула Салтычиху за платье и та бухнулась на колени, Коля и отец Серафим пригнулись, следуя примеру старухи. Мужчина в хорошем костюме, загребая ногами, сделал несколько неверных шагов, и тут же в глубине частокола серых ног, будто измазанных в цементе, мелькнула большая темная тень. Мужчина остановился, присмотрелся и вдруг визгливо закричал – на него шла тварь, составленная из двух половинок. Одно обнаженное человеческое тело было примотано к другому лицом к лицу, плоть наливалась синюшно-багровыми трупными пятнами, тела жидко плавилась гнилью и гноем в местах соприкосновения. Тварь роняла брызги личинок, шустро перебирая четырьмя ногами.

- Привратник… – злорадно сказала Салтычиха.

- Тссс… - одернула ее Вера. – Он и тебя сейчас обработает, будешь болтать!

Мужчина рванулся было с места, но запнулся о кучу алых наростов на полу, упал, перевернулся на четвереньки и шустро пополз. Тварь настигла жертву, одна из половинок завела руки за спину, хрустнув плечевыми суставами, приподняла его, отчаянно верещащего. Другая половинка посмотрела на него сгнившими провалами глаз и засунула ему в рот одну руку, палец другой – в ухо. Мужчина захлебнулся воплем, и вдруг лицо его стало недвижимым и спокойным, он выпрямился как струна и застыл. Тварь поставила его на пол, и тут же новообращенный покрылся серой пылью, будто изморозью, пополнив бесчисленную паству нечистого еще на одного.

- Охренеть… - тихо произнес Коля.

Отец Серафим не смотрел, он быстро шевелил губами, творя молитву. Они посидели еще пару минут, ожидая пока тварь растворится бесплотной тенью среди этих живых изваяний.

- Вот ведь как, даже дьявол не так изобретателен, как люди, – усмехнулась Вера, вставая.

- То есть? – спросил Коля.

- Это же старая казнь «брак с мертвецом» – живого человека привязывали к трупу, ткани начинали преть и гнить от соприкосновения с мертвым телом, и приговоренный умирал долго и мучительно. Изощренно, не находите? Сам Сатана в восторге, – хмыкнула она.

Коля шел за Салтычихой, вглядываясь в лица живых изваяний. Недвижимые и немые – сколько лет, веков и тысячелетий простояли они так, внимая своему повелителю? Мелькали чалмы, косынки, пышные шляпки и цилиндры, красноармейские шинели и форма офицеров СС, узорчатые камзолы семнадцатого века и драные куртки бедняков. Его взгляд зацепился за плюгавого мужчину с близко посаженными глазами и носом-уточкой, одетого в гимнастерку и фуражку с пятиконечной звездой, и Коля тихо охнул:

- Это же Ежов! Бывший комиссар госбезопасности!

- Самое место тут ему, – кивнула старуха. – Кровавый пигмей.

Салтычиха ускорила шаг, лавируя между безмолвными членами паствы. Коля ощутил, как к горлу подступила тошнота, в животе набух тугой тяжелый ком.

- Пришли, – угрюмо сказала Салтыкова.

Ряды серых изваяний редели, наконец, они вышли к тому, что, очевидно, было алтарной частью этой невозможной церкви. Из серой пыли и мглы, будто призрачный корабль, выступала глыба иконостаса, и Коля глубоко вдохнул, молясь, чтоб его снова не вывернуло.

- О господи… -– прошептал отец Серафим и мелко и быстро закрестился дрожащими пальцами.

Девять рядов икон уходили в мутную белесую высь, где неподвижно висела серая пыль с живых мертвецов, поющих безмолвную славу своему равнодушному хозяину. Из досок, закрытых буро-коричневой краской, прорастали люди: над поверхностью торчали головы, торсы, кто-то выступал половиной головы и плечом. Звук нарастал постепенно, как будто осторожно выкручивали громкость радио: кто-то из этих живых несчастных беспрерывно кричал на одной ноте, кто-то стонал, кусая губы, кто-то дергался и стучал свободной рукой по доске, пытаясь высвободиться. На Колю обрушилась какофония из воплей и проклятий, стоны слились в один непрекращающийся гул. Он с изумлением увидел, как к лысому мужику, голова которого высовывалась только по верхнюю губу, подползла мелкая голая тварь, похожая на крысу, обнюхала его левый глаз и вдруг кусанула прямо за веко. Отрывая крошечные кусочки, она оставила его с окровавленным обнаженным глазным яблоком. Девушка со светлыми волосами выступала из иконы по пояс, но кисти ее рук тонули в полотне, и она не могла сбросить с себя ползучую красную лиану, которая сдавливала ее голову, оставляя вдавленные красные полосы. На глазах Коли лиана вдруг дернулась, сжалась, и череп девушки с хрустом лопнул.

- Вот туда! Туда нам нужно вставить настоящую икону! – крикнула старуха, указав наверх.

Коля увидел прогал в третьем ряду, между лысым толстяком, увязшим в доске одной ногой и тощей старухой с провалившимся носом. Отец Серафим, потрясенно замерший перед сумасшедшим, немыслимым иконостасом, очнулся и потрясенно произнес:

- Кто это? Почему они увязли в этих иконах?

- Это сами умельцы, кто для сатанинского иконостаса образа решился писать, – ответила за старуху Салтыкова.

- Именно, – кивнула Вера Игнатьевна. – Это и есть икона – не только сама доска, но и иконописец. Если пишешь для самого нечистого, будь готов и в адские муки окунуться. Хочешь аж самого Бога одолеть – пожалуй в сие райское местечко. За так-то он ничего не дает.

- Так