Ткань наших душ (ЛП) - Моронова К. М.

— Почему ты на меня так смотришь?

Черт, мой взгляд опускается ниже и я вижу ее ночную рубашку, зажатую в руке. Она раздевается. Боже, помоги мне, Уинн одевает ночную рубашку в постель? Пожалуйста, скажите мне, что она надевает еще и шорты. Мысль о том, что под шелковой рубашкой только ее нижнее белье, приливает кровь к моему члену, от чего спортивные штаны становятся неудобно тесными.

— О, прости, я… не знаю, задумался. — Ее нахмуренность углубляется, и я чувствую себя полным мудаком. — Да, прости.

Переворачиваюсь лицом к окну, беру свой дневник, хотя сейчас мне совершенно неинтересно читать.

— Почему ты оставил это кольцо в моей больничной палате? — спрашивает она, и я слышу, как ее свитер падает на пол.

Мой стояк натягивает мои спортивные штаны. Я жалею, что надел серое — по крайней мере черное его бы скрывало.

— Какое кольцо? — спрашиваю я.

Очевидно, я знаю, о чем она говорит, но не думал, что она догадается, что это я его туда положил. Выходит, я не такой хитрый, как думал.

Она на мгновение замолкает, и я инстинктивно поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, даже не задумываясь об этом, когда Уинн надевает черную шелковую ночную рубашку. Ее грудь обнажена, и, на удивление, на ней нет белья. Мой рот сразу же открывается и член мучительно пульсирует, когда новая кровь появляется там, умоляя.

Уинн опускает воротник через голову и смотрит на меня, как неприветливая ведьма, которой она и является. В ее глазах горит огонь. Она не опускает рубашку сразу — медленно проводит пальцами по подолу, натягивая ее на свою полную грудь, и на мгновение останавливается прямо над своей киской.

Выражение моего лица темнеет, меня охватывает голод, такой же чертовски плотский и необузданный, как и я сам. Я не люблю, когда меня дразнят, если я не могу получить приз.

— Лучше прикрой свою киску, если не хочешь, чтобы я сегодня вечером оттрахал тебе мозги, Уинн.

В ее глазах промелькнул страх, но она крепче сжимает подол рубашки.

Я не знаю, что она делает. Я уже предупреждал ее, и если она хочет поиграть, то я с радостью ее развлеку.

Перекатываюсь на край кровати и опускаю ноги на пол, мой член дает о себе знать. Ее глаза опускаются к нему, и голод, который поглощает каждую мою мысль, отражается и в ее взгляде.

Она натягивает рубашку и прищурившись, безжалостно смотрит на меня.

— Ты нарочно смотрел, поэтому я хотела, чтобы ты увидел, чего не получишь.

Ее соски твердые, ночная рубашка не скрывает их.

— Ты в этом уверена? — бормочу я низким, опасным тоном.

Она смотрит на меня так, будто не знает, что сказать, не раз опускает взгляд на мой набухший член, прежде чем закатывает глаза и залезает в свою кровать.

— Сколько тебе вообще лет? — спрашивает она, поворачиваясь лицом к двери своего шкафа, а не ко мне.

Я ложусь обратно и улыбаюсь. На самом деле это даже весело, что она здесь.

— Мне двадцать девять, а тебе?

— Двадцать шесть.

— Трагично, — шепчу я, не намереваясь, чтобы это прозвучало как издевательство, но так оно и есть.

Она не отвечает. После нескольких минут молчания я выключаю лампу. Уже перевалило за полночь, и я чертовски измотан. Рана на ребрах, которую я лечил в больнице, все еще болит, но тупой пульс меня уже не беспокоит. Мои глаза начинают закрываться, когда я слышу ее голос.

— Лиам?

— Да?

— Если я трагична, то кем же это делает тебя?

Я задумываюсь об этом на секунду.

— Жестоким.

Она хмыкает, но не раздраженно, а скорее с облегчением, то вид, после которого следует улыбка.

Мы больше не разговариваем. Я засыпаю, наблюдая, как ее тело мягко двигается с каждым вздохом.

Ⅷ

Уинн

Мой сон такой же беспокойный, как и моменты пробуждения.

Я так чертовски устала… Даже мои сны не приносят мне ни покоя, ни облегчения от долгих, мрачных дней. Наоборот, они делают все еще хуже. Иногда мне снятся такие яркие сны, что я просыпаюсь еще более изможденной, чем была перед тем, как заснула.

Сегодня одна из таких ночей.

Хуже всего то, что эти сны даже не захватывающие. Я буду сидеть за столом, работать, ходить за продуктами, иногда даже просто гулять. Все, что я знаю, это то, что я очень, очень устала.

Потолок в моей комнате покрыт уродливыми слоями бежевой краски, которую давно пора было отремонтировать. Интересно, не оттуда ли идет запах плесени?

Старые окрашенные потолки — это все, что помогает мне оставаться в сознании в ночные часы. Как депрессивно.

Я переворачиваюсь на бок и подтягиваю одеяло ко рту, наблюдая, как Лиам делает равномерные вдохи. Его темные ресницы касаются щек в тусклом свете. По крайней мере, кажется, ему больше не больно. Несколько часов назад он разбудил меня тихим стоном от того, что, как я предполагаю, было ночным кошмаром.

Перевожу взгляд на окно. Дождь прекратился тридцать минут назад, но в воздухе все еще чувствуется влажность. Мне это нравится в дождливые дни. Ощущение тяжести заставляет меня чувствовать, что это нормально быть подавленной. Никто не осудит тебя, если ты грустишь в дождливый день.

Тихое чириканье привлекает мое внимание к тумбочке Лиама. Его телефон загорается, и он просыпается, постукивая по экрану, чтобы выключить будильник. Я закрываю глаза, так что если он посмотрит на меня, то подумает, что я сплю.

Лиам тихо встает, натягивает на голову капюшон и надевает кроссовки. Я медленно поднимаю голову, когда он выходит из комнаты и закрывает дверь.

Куда он, блять, идет в четыре утра?

Подхожу к двери и выглядываю в коридор. Там уже пусто и тихо — Лиама нигде не видно. Хмурю брови. Может, он просто пошел в ванную или еще куда-то.

Я жду, пока он вернется, глядя в потолок и думая о том, какие занятия у меня сегодня будут. Когда проходит тридцать минут, я отсоединяю телефон от зарядного устройства и начинаю печатать все свои претензии Джеймсу.

Уинн: Как ты мог оставить меня здесь, не сказав, что этот центр нетрадиционный? Ты знал, что мой сосед по комнате — мужчина?

Джеймс: Господи, сейчас четыре утра, мне еще и снотворное к твоим рецептам добавить?:)

Уинн: Пошел ты… да, это было бы на самом деле хорошо, лол.

Джеймс: Люблю тебя. Извини за соседа, он в твоем вкусе? Может, это не так уж и плохо.

Уинн: Он — это нечто. Я тоже тебя люблю.

Я не могу не улыбнуться. Джеймс никогда не выключает телефон, так что, возможно, он ждал, что я напишу ему смс и пожалуюсь. Я давно этого не делала… и почему-то от этого мне становится легче.

Минуты идут за минутами, и я ловлю себя на мысли о старом соседе Лиама по комнате. Кем он был? Замечал ли он, как Лиам просыпался посреди ночи, или имел крепкий сон? Кросби. Я хочу узнать о нем больше. Я запишу себе на заметку, чтобы расспросить завтра, когда Лиама не будет рядом.

Дверь со скрипом открывается, и Лиам заходит. Он закрывает за собой дверь и прижимается к ней телом, словно уставший, тяжело дыша.

Куда он ходил? Почему в такое время?

Я сажусь в постели, и его голова наклоняется в мою сторону.

— Что? — ворчит он, кажется, то ли пьяный, то ли от боли.

Я бью кулаком по простыням. Он такой невыносимый.

— Куда ты ходил в такое время?

Его фигура темна в тусклой комнате, и я не могу разглядеть черты его лица, но тон голоса резкий, когда он говорит:

— Это не твое дело. Возвращайся ко сну.

Он ведет себя довольно странно, и я нажимаю кнопку прикроватной лампы. Она освещает комнату, и мой живот скручивается при виде Лиама.

Его одежда мокрая, обувь покрыта грязью, и…с костяшек его пальцев капает кровь.

Выражение его лица непроницаемо, он смотрит на меня с яростью.

— Боже мой. — Я вскакиваю с кровати и осторожно подхожу к нему. — Что случилось?

Тянусь к его руке, но он отдергивает ее и смотрит на меня смертельным взглядом.

— Я сказал, иди спать, Уинн.