Волжский рубеж - Дмитрий Агалаков

Глава вторая

Битва при Инкермане

Восстань, русский царь! Верный народ твой тебя призывает! Терпение его истощается! Он не привык к такому унижению, бесчестию, сраму! Ему стыдно своих предков, ему стыдно своей истории… Ложь тлетворную отгони далече от своего престола и призови суровую, грубую истину. От безбожной лести отврати твое ухо и выслушай горькую праву…

Из обращения Михаила Погодина к самодержцу Николаю Первому после битвы при Инкермане

В героическом крике битвы они врезались в дым батарей и выпотрошили наши ряды, но даже до того как потерять их из виду, равнина покрылась их телами…

Уильям Ховард Расселл о русских, сражавшихся под Инкерманом. Газета «Таймс» за октябрь 1854 года

1

Главнокомандующий русскими войсками в Крыму светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков был подстать своему коллеге и врагу – лорду Раглану. Он не был ни искусным стратегом, ни военным человеком по натуре, для которого запах пороха – лучший аромат, а вид разорванных ядрами тел – любезная картина. Блестяще образованный, злой на язык, в молодости Александр Сергеевич слыл вольнодумцем и даже ратовал за отмену крепостного права. Он имел одну из лучших библиотек в Петербурге и на многих именитых вояк смотрел сверху вниз. Как и любой уважающий себя аристократ, в молодости пошел служить, был храбр, в боях под Парижем в Отечественную войну 1812 года был ранен, получил орден Святого Александра Невского и золотую шпагу. Приближенный Александром Первым, Меншиков взлетел-таки по карьерной лестнице, став в 29 лет в чине генерал-майора директором канцелярии Главного штаба. Более его было уже не остановить. Но, увы, сам в военном деле как полководец он оставался сущим дилетантом. И, более того, что лишний раз говорило о его уме, осознавал свою беспомощность в Марсовых делах. Но волею судьбы в разное время Александр Сергеевич назначался на крупные военные посты, например, начальником штаба всего Российского военного флота! Что ему, несомненно, льстило. Не то чтобы Меншиков втайне яростно завидовал тем многочисленным генералам и адмиралам, кто был талантливее его. Но опасался их и не доверял им – наверняка. В интересах князя было затягивать эту войну, не вступая в большую битву: на свой талант полководца он понадеяться не мог, предоставить кому-то из своих генералов стать героем – не хотел. Но самое худшее было проиграть генеральное сражение – которое приближалось неотвратимо! – и тем самым лишиться доверия императора, а значит, раз и навсегда потерять то значимое место при царском дворе, которое он, Меншиков, в силу фамилии и влияния занимал. А Николай Первый тем временем настаивал: писал из Петербурга письмо за письмом и требовал от своего главнокомандующего и фаворита решающей битвы. Буквально, как требовал этой битвы у Паскевича, но так и не дождался. Так пусть не на Балканах она случится, а в Крыму! Александр Сергеевич со все нарастающей нервозностью читал эти депеши. Ах, легко это, волочась за дамами в столице, еще имея прыть соблазнить ту или иную фрейлину государыни, распоряжаться войсками, что стоят за тридевять земель!

Но ведь царю о том не скажешь…

А посему более тянуть кота за хвост было нельзя, тем паче что разведка донесла: англичане и французы готовятся к решающему штурму Севастополя. Этого стоило ожидать – зимовать союзникам на каменистых раздольях Крыма никак не хотелось. Оттого и стекались под командование князя все новые и новые полки, в том числе направленные сюда с Балкан от главнокомандующего – князя Горчакова.

Незапланированная битва при Балаклаве, где потерпела такое фиаско избранная бригада легкой кавалерии англичан, взбодрила князя Меншикова.

«А почему бы и нет? – неторопливо расхаживая по гостиной особняка, где когда-то жил богатый турок, позвякивая шпорами, раздумывал Меншиков. Гостиная стала кабинетом командующего. Сам князь Александр Сергеевич был высок, осанист в свои пятьдесят семь лет и голову склонял лишь перед царской фамилией. Все же остальные видели его высоко задранный и гладко выбритый подбородок. – Наконец, чем мы хуже англичан? – рассуждал он. – Да и французов чем хуже? Ну, винтовки у них хороши, верно. Лучше наших. И говорили о том царю-императору, он сам, князь Меншиков, и говорил, да все впустую!» «Ну так мы на своей земле, – отвечал Николай Первый. – А она силу русским богатырям ой как способна дать! Жаль только, воруют чиновники наши направо и налево. Вон, война началась, а пороха-то и нету. Где он? Все разворовали нехристи!». Так рассуждал император, князь же, выслушивая все это в Зимнем дворце, соглашался, потому что не согласиться было бы глупо.

Прав был государь, увы, прав!

Наконец князь Меншиков замер и стал хмуриться. Затем подошел к окну. «Только вот кого назначить командиром? – Князь хмурил и хмурил седеющие брови, глядя в окно. Там, во дворе, один из его ординарцев, капитан Мезенцев, все пытался совладать с гнедым английским рысаком, одним из пойманных казаками у Федюкиных гор, а конь все противился и мотал головой, то и дело вставал на дыбы и пытался задеть нового владельца копытом. Вспоминал, видать, прежнего своего хозяина, срезанного русской картечью! Отомстить хотел! – Так кого же?» – искренне донимал себя рассудительный Меншиков. Его полководец и умен должен быть, и умерен в гордыне; уважаем войсками, но не боготворим ими. Впрочем, если кого и возносили до небес русские солдаты в Крыму, так это двух командиров – адмиралов Нахимова и Корнилова. Последний не так давно геройски погиб на Малаховом кургане, первый был далеко – отстаивал Севастополь, и слава богу: лучшего защитника крепости и не пожелаешь. Популярный и опытный генерал Павел Липранди, рекомендованный ему, Меншикову, самим Николаем Первым, был чересчур решителен и бесстрашен, на его фоне сам командующий мог оказаться бледноват; генерал Петр Горчаков тоже не подходил на роль полководца – его родной брат был главнокомандующим всей южной русской армии, и перевес мог оказаться на их стороне. В тени Горчаковых оказаться ой как не хотелось! Боевые и опытные генералы Павлов и Соймонов, не слишком родовитые, но уважаемые солдатами, были крайне независимы, каждый командовал своим крупным соединением – один прикрывал Севастополь с юга, у Килен-балки, другой стоял у Инкермана, где сейчас накапливались основные силы. Глядя в окно, где гнедой рысак опрокинул-таки его адъютанта на землю и едва не затоптал его, князь Меншиков устало вздохнул: ни того, ни другого из генералов, все время находившихся в соревновании, нельзя было допускать до командования общими войсками: в душе ни тот, ни другой не захотел бы подчиниться товарищу! Да и каждому из них хватит грома пушек и оружейной пальбы на своем участке! Именно Павлова и Соймонова и надо было объединить, слепить одним началом, превратить в единый кулак.

Поскольку свою кандидатуру в роли полководца – грозы французов и англичан – князь Меншиков отмел сразу, ему стоило поторопиться с выбором. И тут его брови поползли вверх. Данненберг! – вспомнил он. – Петр Андреевич Данненберг! Всего несколько дней назад по приказу главнокомандующего южной армией, Горчакова, он привел свои полки с Балкан сюда – в Крым. Звезд Петр Андреевич с неба не хватал, но командиром был заслуженным и серьезным. Исполнительным. Что и говорить – немец. Кровь! Сам он, Меншиков, Данненберга за то и терпеть не мог, но так это делу не помеха. Были, несомненно, были серьезные минусы в его назначении: Данненберг не знал Крыма, да и битву при Ольтенице год назад проиграл на Балканах. Правда, ходили слухи, что главнокомандующий Горчаков мог с полным правом разделить с ним это поражение, поскольку дал Данненбергу всего бригаду, а стоило дать дивизию. Но были и плюсы: никто из «крымских» генералов не станет ревновать к Данненбергу – он для них чужак. Варяг, одним словом.

Итак, Данненберг? Князь Меншиков ожил, даже гладко выбритые щеки его, уже увядающие, порозовели. Он потер руки, подошел к столу, слуг звать не стал – сам размеренно налил себе высокую хрустальную рюмку французского коньяку, вытянулся в струну, точно пил за здоровье царя-императора, и опрокинул ее одним залпом.

– Бр-р! – хрипловато сказал он. – Хорошо! Чертовски хорошо! – Отломил от жареной курицы, на которую еще полчаса назад и смотреть не хотел, румяную ножку, и с аппетитом, внезапно разгоревшимся – да что там, пожаром полоснувшим желудок! – впился в нее зубами.

Стало быть, Петр Андреевич, будь готов принять командование. Только вот диспозицию будущего сражения придется составить самому, трезво рассуждал князь Меншиков: это была его святая обязанность главнокомандующего. Да и местность, где он топтался месяцы подряд, толком ничего не предпринимая, знал он куда лучше новоприбывшего немца.

«А если, Петр Андреевич, ты и провалишь операцию, – чуть позже, уже позвав ординарца для услужения и заправляя салфетку за ворот, рассуждал сам с собой пресветлый князь, – что ж, тебе и отчет держать перед государем! Я не тактик, не вызывался быть им, я – администратор и присматривать за вами, сорви головами, назначен, а ты – военный до мозга костей. Тевтонец, Петр Андреевич, тевтонец без страха и упрека! Тебе и карты в руки».