Волжский рубеж - Дмитрий Агалаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы можете спасти ситуацию, мсье? – спросил Канробер у бригадного генерала. – Это все Раглан – бездарный Раглан! – но мне жаль этих бедняг!..
– Дайте мне два егерских полка и я помогу этим храбрецам… и безумцам, – ответил Боске.
– Берите столько людей, сколько вам будет нужно, – кивнул Канробер. – Спасите хоть кого-нибудь из них! Я верю в вас, генерал! – добавил он вслед уже выбегавшему из шатра Боске, придерживающему у бедра саблю.
Через пять минут, давно готовые вступить в битву, два конных французских егерских полка сорвались с места и понеслись в сторону кровавой бойни, за ними следовали пехотные французские полки. И туда же спешила тяжелая кавалерия англичан – драгуны и гусары: Раглан поддался уговорам своего штаба спасти легкую кавалерию!
Лишь полсотни кавалеристов из 17-го уланского полка остались в живых – они и достигли батареи, накануне отнятой русскими у турок, но этот прорыв через ворота смерти и через ад лишил многих русских уверенности в своих силах. Англичане врезались в ряды русских гусар раскаленным клинком – и сумели яростью обратить часть из них в бегство. В чаду и ужасе битвы лорд Кардиган пронесся мимо русских гусар и влетел глубоко в ряды казаков, никак не ожидавших такого внезапного нападения. Он полоснул одного из них, другого, получил удар копьем в ногу и под крики: «Лови аглицкого офицера! Держи лиса! Хватай паскуду!» повернул коня Рональда и стремглав поскакал назад – через отступающих в замешательстве русских гусар. А конь его был хорош! И лорд Кардиган, молнией вылетев назад, выжил вновь!
Но положение в долине изменилось – и не в пользу русских. На помощь остаткам легкой кавалерии уже пришли французы! И подтягивались английские кирасиры! Русские бросились догонять и добивать англичан, но столкнулись со свежими силами противника. Кровопролитная битва завязалась в самом центре долины. Немного спаслось легких кавалеристов из героической бригады Кардигана, и спасением своим они были обязаны генералу Боске. Русские отказались от долгого преследования, боясь сами попасть в засаду. Лорд Кардиган, проявивший в этот день чудеса храбрости, с ног до головы залитый кровью товарищей, обнаружил себя легкораненым в ногу только в своем родном стане – в английском лагере.
Он даже не сразу понял, что жив…
Атака русских редутов бригадой легкой кавалерии, кровавая баня и отступление на свои позиции заняло всего двадцать минут. Но за эти двадцать минут были разрушены жизни многих аристократов королевства. Лорд Раглан готовился к худшему, но вздохнул чуть свободнее, когда узнал, что капитан Нолэн убит.
Русские же ликовали: много полков наблюдало как с Федюкиных высот, так и с Кадыкиойя за избиением англичан! Бедные лошади еще долго метались по полю, раненых приканчивали, здоровых ловили и уводили казаки. Англичан не добивали – был дан приказ собирать их и доставлять в санитарный лагерь, но многие, с оторванными руками и ногами, распотрошенные, скончались от кровотечения по дороге.
Около тысячи бойцов, лучших из лучших, потерял в этот день английский экспедиционный корпус. Еще около сотни оказалось в плену. Было много жертв и среди русской кавалерии, но они были несопоставимы с погибшими англичанами.
Весь девятнадцатый век родственники погибших, самые богатые и знатные люди Великобритании, будут совершать сюда, в этот дикий и непонятный им край, паломничества, чтобы оплакивать на пустынном поле, поросшем виноградом, своих детей, отцов и дедов. Они будут смотреть на этот полудикий рдяной виноград и думать, что в нем есть частица крови близких им людей.
Но это будет позже, много позже…
9
Корпус генерала Петра Аркадьевича Данненберга прибыл в Крым именно в те дни, когда здесь праздновали недавнюю победу. О ней говорили все: и участники, и наблюдатели, и те, кто лишь услышал о ней. Главное, что теперь любая будущая битва уже воспринималась как победная – так истосковалась душа русского солдата по триумфу родного оружия!
– Это ж черт знает что такое! – широко шагая, придерживая у бедра саблю, уже в первый день военно-лагерной жизни говорил товарищу поручик Павел Гриднев. – Там с турками сладить не могли, а тут союзникам плетью да через всю жопу! – К вечеру с места недавнего побоища они возвращались в расположение Охотского полка. – А что ж англичане-то, как малые дети? Прям на пушки?! Я о них лучше думал! Слышишь, Петр?
Кроваво-алое небо секли вечерние синие облака. Позади оставались Федюкины высоты. Прибывшие офицеры считали за правило и честь побывать на этом страшном для англичан поле. Трупы уже собрали и похоронили, но там еще повсюду была кровь. Она глубоко пропитала эту землю. Валялись еще клочки рваных английских мундиров, изломанное ядрами и картечью оружие, в котором уже не оставалось толку. Кругом зияли воронки. Вот и два молодых офицера обошли это поле, представляя себе, как все было тут совсем недавно.
– Жаль только, нам этого пирога не досталось, – кивнул Петр. – Фельдмаршал Паскевич уже не вернется. Даст Бог, новые командиры и для нас битву устроят. Я второго такого сидения, как под Силистрией, не вытерплю! Волком взвою!
Присвистывая, их догонял по каменистой дороге веселый казак на кауром жеребце, держа за поводки еще двух коней – белого и гнедого. Казацкая борода была полурыжей-полуседой. Шапка заломлена набок.
Он поравнялся с молодыми людьми.
– Господа офицеры, вот на рынок собрался! А могу и повернуть назад, до своих! Не хотите двух лошадок приобрести, а? По сто рубликов уступлю!
– Дорого для нас, – замотал головой Петр Алабин.
– Да поглядите, поглядите! Хороши ведь, а?!
– Хороши-то хороши, откуда взял? – спросил поручик Гриднев.
– Так из долины привел! С Балаклавы. В тот день они по десять были, потом – по двадцать. Растет цена! На рынке по двести продам, да мне в часть надо поскорее. Вы приглядитесь только: чистой аглицкой породы! Лорды их холили и объезжали. Все в крови были, в чужой, господской! А теперь чистенькие, как младенцы! Сутки отмывал! Наездники их, как поросята резаные, в поле лежали. Ну, господа офицеры?! Берите!
Алабин и Гриднев переглянулись – лошади стоили много дороже и двухсот рублей, это было ясно, так платили бы и жалованье поболее, кто бы отказался!
– Нам безразлично: лорды или пэры, – сказал Петр Алабин. – Свои надежнее! Наши, крымские.
– Ну, как хотите, – поняв, что с этими молодыми офицерчиками каши не сваришь, сказал казак. – Здравия желаю! И прощайте!
И припустил своего коня вперед, увлекая за собой и английских лошадок.
Петр Алабин вздохнул:
– Все равно мы – пехота, на что нам такие жеребцы? Нам и обычной лошадки хватит, чтобы за своими стрелками поспевать, а?
– Верно, – кивнул Павел Гриднев. – Вот были бы мы в Петербурге, да с дамами, вот тогда бы…
– Скатертью дорога, – бросил Алабин в сторону улетающего с трофеями казака. – Найдутся охотники!
В день Балаклавы именно казаки, дальше других преследовавшие англичан и не брезговавшие обогатиться за счет перебитых лордов, наловили сотни и сотни таких вот коней; скупщики, по слухам, брали их за десять, за двадцать рублей, а потом на рынках Крыма, куда военному человеку было добраться тяжело, продавали от двух до пяти сотен рублей. Хорош барыш, ничего не скажешь!
А тем временем весть о битве под Балаклавой уже неслась в Петербург, о котором грезили двое молодых младших офицеров, возвращавшихся в казармы.
Еще через день, не скрывая ликования, по залам Зимнего дворца будет нервно и счастливо ходить император Николай Первый и повторять: «Жаль, как жаль, что я не был там! Это победа, истинная победа! Теперь, теперь уже точно Меншиков должен дать битву, решающую битву! Должен, князь! Должен!..».
Именно для этой решающей битвы и перебрасывали войска с Балкан в Крым, потому что все уже знали: союзники готовят решающий штурм Севастополя. Его допустить было никак нельзя! Русским нужно было ударить высадившимся французам и англичанам, осадившим Севастополь с суши, прямо в тыл.
Ослабить, отвлечь.
Главные силы русские решили сгруппировать в районе древнего городка Инкерман, славящегося своими пещерами и развалинами старинных монастырей, высеченных в скалах…
Глава вторая
Битва при Инкермане
Восстань, русский царь! Верный народ твой тебя призывает! Терпение его истощается! Он не привык к такому унижению, бесчестию, сраму! Ему стыдно своих предков, ему стыдно своей истории… Ложь тлетворную отгони далече от своего престола и призови суровую, грубую истину. От безбожной лести отврати твое ухо и выслушай горькую праву…
Из обращения Михаила Погодина к самодержцу Николаю Первому после битвы при ИнкерманеВ героическом крике битвы они врезались в дым батарей и выпотрошили наши ряды, но даже до того как потерять их из виду, равнина покрылась их телами…