В сердце России - Михаил Ростовцев

НА РЫБАЦКОЙ ЗОРЬКЕ

«Живем у воды и не видим рыбы. Давайте завтра порыбачим», — сказал мне мой спутник. Я охотно согласился. Всякому делу свое время. Вот почему про рыбаков говорят, что они любят встречать утренние зори и провожать пламенные закаты. Не по прихоти они это делают, а по необходимости: утром и вечером рыба голодна, хорошо клюет. Встали чуть свет. Над Окой пелена тумана предвещала ясное утро. Самой реки не было видно, она лишь угадывалась в курчавых зарослях прибрежных ив.

Летом рыба жмется ближе к берегам, к траве, к кустам, где есть много корма. И она хорошо слышит всякий шум, нарушающий обычную тишину. Тихонько мы спустились к берегу, осторожно отгибая рукой ветки прибрежных кустов. Укладываем на высокую, никем не примятую траву свои удочки, а около себя — мешочки с червями, зачерпываем в ведра воды для живцов, неторопливо разматываем лески, устанавливаем глубину. Потом насаживаем червяков, плюем на них по трудно объяснимой рыбацкой привычке и аккуратно, привычным движением забрасываем удочки. Поплавки плавно ложатся на воду. Лопухи непрерывно трогают мою удочку, закинутую в тесное водяное оконце. Поплавок от этого дергается, пуская слабые обнадеживающие кружочки. Выдергиваю удочку из воды, а на крючке нет ничего, один червяк болтается, шевелится чуть. Поправил червяка, поплевал на него для удачи и обратно закинул. И опять с надеждой смотрю на поплавок. А ему, кажется, нет никакого дела до моих радостно-тревожных ожиданий. Увлекаемый течением, поплавок качается на воде, то ныряя, то взлетая наверх. Если долго безотрывно смотреть, то представляется, что маленький кораблик настойчиво бежит куда-то к своей, одному ему известной цели. Вот неожиданно кораблик вздрагивает и ныряет. Удилище гнется, леска натягивается струной, по руке как бы пробегает ток. Непередаваем этот волшебный миг ужения. В радостном нетерпении хватаю удилище, а воображение, опережая действие, рисует большую рыбу. Я тяну удилище вверх, чувствуя, как там, в невидимой глубине, что-то сопротивляется.

Борьба с рыбой — это самый прекрасный для рыболова момент. В такие мгновения его чувства обостряются, сердце стучит усиленно. Кроме текущей воды, лесы, он ничего не видит, ничего не слышит. Он полон упоения и боязни, как бы рыба не ушла. То же самое испытывал тогда и я. Зеленый полосатый окунишко, к моему удивлению, вылетел из воды. Такой крошечный— смотреть жалко. Осторожно освобождаю трепетную рыбешку, бросаю в воду. Вильнув хвостиком, окунек ушел в глубь воды. Снова кораблик-поплавок бежит, качается на волнах. Только теперь, расстроенный неудачной поклевкой, я бесстрастно смотрю на него. С равнодушной неторопливостью вожу удилищем по сторонам, переживая разочарование.

Низко над водой со звонким криком «зи-зи-зи» стремглав промчалась птица. Вот она сделала крутой разворот и плавно опустилась на веточку ольхи, повисшую над самой водой. Смотрю и радуюсь. Да это же зимородок — тоже рыболов! Добро пожаловать! На ветке, склонившейся к самому зеркалу реки, он принялся подкарауливать добычу. Увидев рыбку, стремглав ринулся в воду, но не нырнул, а только частично коснулся ее и ловко схватил клювом добычу. Вероятно не разглядев меня, пернатый рыболов с серебристой добычей в клюве сел на тонкий кончик моего бамбукового удилища, ловко подбросил рыбешку вверх, открыл клюв и проглотил ее. Затем снова замер на месте. Пользуясь близостью птицы, я стал внимательно рассматривать зимородка. Какой же он нарядный! Голова и крылья у него зеленые, спина и хвост ярко-бирюзовые, грудь оранжевая, клюв буровато-красный и длинный. И это не удивительно. Большинство зимородков живет в тропиках, и окраска их на редкость пестра и эффектна. От резкой поклевки кончик удилища вздрогнул, зимородок с криком снялся с него и, часто махая короткими крыльями, быстро помчался вдоль реки.

А утро начиналось. Бледный горизонт на востоке медленно розовел. С каждой минутой гуще становилась розовая окраска неба. Вдруг восток брызнул ярким светом, отражая в недвижимых водах первый луч, — и могучее светило освободилось от своих пурпурных одежд и медленно выплыло из-за кудрявой кромки леса, жгучее и ослепительное…

Я очень люблю эти торжественные минуты, когда на ярко-розовом горизонте появляется край раскаленного диска и все вокруг замирает, как на воинском параде по команде «смирно». Мне всегда кажется, что в это короткое время восхода даже птицы не перепархивают на ветках, даже шумевший всю ночь ветер утихает. И конечно, никакой сазан в эту минуту не подходит к насадке, и никакой уважающий себя рыболов не смотрит на поплавок: все и вся встречают восход солнца.

Как только показалось дневное светило, мгновенно вокруг все точно пробудилось от сна. На береговом взгорье, в селе, запели петухи. Вершины кустов на том берегу вспыхнули золотом, зелень травы, листья на деревьях стали ярче, свежее. На воде расстилалась широкая парчовая дорожка, блеск ее все время увеличивался. По воде бежали клочья тумана, они, как бабочки на огонь, устремлялись на дорожку и там гибли. Яркий веер солнечных лучей раскинулся по небосклону, позолотил края тонких, кружевных облачков, с вечера задремавших на горизонте. Ока сверкала множеством серебристых бликов. Водяные лилии улыбались солнечным лучам крупными слезами росы на лепестках своих чашечек. Серебристая роса повисла на нежных травинках и стебельках и вся горела, обласканная огнистыми лучами солнца. Между травинками заиграли, переливаясь ярким блеском, диски паутинки, покрытые брызгами росы. Тяжелыми каплями роса набухала по концам листьев, прогибая их своей тяжестью. Бабочки со склеенными влагой крыльями, переползая с листа на лист, оставляли за собой темно-зеленые глянцевитые дорожки и подолгу отдыхали, устало шевеля усиками.

Над водой, как крохотные аэропланчики, гоняясь друг за другом, стремительно пикировали стрекозы. Один раз торопливо пролетела стая диких уток. Пролетела по самой середине реки. Резко, будто подброшенные невидимой пружиной, утки взмыли вверх и ушли в сторону. Чуть слышимый шум полета еще больше усиливал тишину утра. Целые стаи мелкой рыбешки резвились поверху воды и вдруг, при нападении на них водяного хищника или при одном появлении его поблизости, стрелою бросались во все стороны и даже, серебрясь в лучах солнца, на мгновение выбрасывались на воздух. В кустах, склонившихся над Окой, звенел утренний концерт укрывшихся в зелени пичуг. Я слушал их, смотрел на Оку.

НА ЗЕМЛЕ ГОРЬКОВСКОЙ

Муром остался позади, за Окой, и мы выехали на автомагистраль. Синяя даль раскрылась перед нами. Как хорошо летним утром вырваться на простор и мчаться, чувствовать упругий ветер! Когда быстро едешь, кажется, вот-вот разобьешь собою волны марева, которое будто плещется перед тобой на дороге. Наша «Волга» бежала, как по невидимой, туго натянутой нитке, цепко держала полотно дороги. Незаметно, неощутимо сбавляла скорость на поворотах, без натуги брала подъем.

Природа здесь истинно русская. Там и тут разбегающиеся зелеными волнами поля, поросшие кустами лощины. Всюду, до скопившихся на небосклоне пышных полуденных облаков, колосятся хлеба. Где виднеются тучные нивы созревающей ржи, где зеленеют квадраты картофеля; там цветущая гречиха одела склоны розово-белой кипенью, вдоль протянулись полосы густых овсов. Вперемежку с ржаными и пшеничными нивами — луга. Нередко встречаются лесные островки и перелески. За каким-нибудь подъемом открывались то серебряно-серые воды реки, то затерявшиеся в траве-мураве ручейки. А вот там раскинулась деревня с яблоневыми садами, в зелени деревьев потонул завод, видна только труба. За деревенской околицей выходит в поле проселочная дорога. Она извивается и пропадает в кудрявой березовой роще. Вот он, пейзаж срединной России, неяркий, простой, но такой близкий и родной!

Сколько ни ездил я по милой России, сколько ни видел вот таких же изумляющих русских раздолий, всякий раз они ворошат душу. Зовут и манят, пробуждают какое-то непонятное чувство и счастья и сожаления. Счастья — что видишь их, вбираешь в себя их красоту. Сожаления — что всей этой красоты не постичь ни сердцем, ни разумом, сколько бы ни смотрел на нее в немом восторге. Из тайников памяти всплывают строки древнерусского поэта: «О светло светлая и украсно украшенная земля Русская и многими красотами удивлена еси». Поэту XIII века как бы не хватало одного слова хвалы, он усилил его повторением и делал это подряд дважды: «О светло светлая и украсно украшенная…»

И вот наша машина уже меж пологих всхолмленностей Горьковской области. Едешь тут по открытым солнцу и ветру просторам, и радуются глаза и сердце: сколько поколений человеческих прокормила земля эта, как много любви и труда вложено в нее за долгие века, с тех пор как возделывают ее умелы- и преданные руки русского крестьянина! Лента асфальта — он теперь одел здешние дороги, поезжай себе беззаботно в любой уголок — бежит, блестит замаслившейся гладкостью, отражающей весь блеск яркого летнего дня, то спускаясь в зеленую ложбинку с петельками ручейка в густой осоке, то взлетая на прокаленную зноем вершину холма, мягко огибает нестрашные крутости или крохотные болотники.