Лето будет сниться… - Иоланта Ариковна Сержантова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может, для кого-то счастье сидеть за обеденным столом или, поджав ноги, на диване, у него всё не так. Только путешествия, экспедиции, с ведомой ему одному целью, да долгие приготовления к ним, могут быть сочтены и добавлены в список событий полноценной, настоящей жизни.
Всё ещё не решаясь разъехаться, расстаться и вот так, сразу, разрушить едва образовавшееся единство, ребята вспоминают взахлёб милые пустяки, недобрым словом немилых комаров и о камнях в рюкзаке, ради смеха втихаря подложенных в чей-то рюкзак. А наставник следил за неумолимо, у него на глазах распадающейся группой, и вспоминал, как в одной из экспедиций проснулся от пристального взгляда змеи.
— Тебе чего? — Спросил он её, нисколько не испугавшись спросонья.
— Да… так. Сегодня будет жарко. Поднимайся, нечего валяться, пойдём со мной, я тебе покажу кое-что.
Со скалы, на которой расположился лагерь, был виден полумесяц бухты с острыми скулами выступающих из воды камней, обросших водорослями, как щетиной. Прозрачное до дна море не мешало рассмотреть пасущихся среди водорослей рыб и их равнодушные взгляды из-под воды.
— Вы, люди, иногда не видите дальше своего носа. — Вздохнула змея. — Смотри чуть выше, туда, где небо с морем слились воедино.
И он прилежно сощурился в сторону горизонта, сквозь который, натягивая светлую, гладкую, нежную кожу морской воды, силилось пробиться солнце.
— Это похоже на бутон цветка вишни, что откроется вот-вот! — Восхитился он.
— Да ты поэт, не иначе. То утренняя заря, пробуждение всего и вся, и случается она каждым утром, думаешь ты про это, ведаешь или нет…
Он собирался что-то ответить змее, быть может, даже возразить, но звонкие голоса ребят вернули его в сегодняшний день:
— Спасибо! Ну, мы пойдём!
— За вами приехали?
— Да, вон, машина. Вас подвезти?
— Нет, спасибо, я на трамвае…
Дозреть, дорасти до любви своих врагов? Поспеть бы когда полюбить и себя самого, как часть того прекрасного, что есть вокруг…
Воля к добру
— Ты отойдёшь?
Она улыбнулась и покачала головой:
— Неа!
— Ну, дай, мы пройдём! Пожалуйста!
— А разве я вам мешаю?! — Лукаво поинтересовалась она.
— Так ты же лежишь прямо поперёк порога!
— И не переступить?! — Иронично засомневалась она.
— Да как-то оно невежливо…
— Ага, невежливо! — Догадливо рассмеялась она. — Ты просто боишься!
— Есть немного… — Признался я.
— Глупо. — Расстроилась она. — Ежели когда делил с кем-то кров, да ещё и не один день, мне думается, можно рассчитывать на доверие.
— Рассчитывать-то можно… — Замялся я. — И ты тоже можешь располагать мной в следующий раз, если понадобиться.
— Так в чём смысл твоих опасений тогда?
— Не знаю. Это безотчётно, независимо от моей воли?
— О… милый! Если так, то нету у тебя той воли!
— Может и нет.
— Слушай-ка, что я скажу. Четыре зимы тому назад никто не принуждал тебя брать умирающую змею в дом. А ты не прошёл мимо, пересилил свой страх. Я, хотя была ещё ребёнком, сразу почувствовала, что ты за человек, и пусть побаивалась слегка твоих домочадцев, но была убеждена в том, что мне не причинят зла. И твои опасения теперь кажутся мне обидными.
— Ты, конечно, права, но мало ли что могло измениться, за эти-то годы.
— Лично у меня — нет. Даже если что и поменялось, но добро мы помним. Может, когда и случается по иному, да то только у вас, у людей. Шагайте смело.
— Говоришь, помните добро… Даже если это может стоить жизни?
— Даже тогда…
Густой дух нагретой хвои, кусочки гранита с запахом теплой пыли, замершие волны взбитого ливнем песка, что остановлены горячей ладонью солнца и надо всем этим — ястреб. Раскрывая земле объятия, кидается он ей на грудь, а та сдерживает его порыв, но не отталкивает так, чтобы уж вовсе… Смущается, словно.
Воля ко злу или добру проявляется у всех неодинаково, только вот сердце щемит …так сладко, когда помнится одно лишь добро.
В этот самый минт…
Нечеловек ли, человек, -
всяк имеет ценность в этом мире.
Рассуждай я эдак-то сызмальства,
многих бы не обидел, да и себя б сберёг.
Автор
Знавал я одну собаку, силе духа которой могли бы позавидовать многие. Бывало, она неторопливо прогуливалась промежду кабанами, что пестовали на поляне своих малышей в пижамках, также независимо шагала она и в виду волчьей стаи. Подле неё было спокойно всегда и везде. Глядя окружающим в глаза, собака как бы говорила: "Он со мной…", и гордилась своею миссией. Служение воспринимала с достоинством. Слабость извиняла, подлость, как водится среди благородных, — презирала, но с улыбкой на устах, открыто заявляя о том, что разгаданы недобрые намерения. Так уж повелось, что и среди волков не все витязи, и среди людей.
Кичилась ли собака своими умениями? Нет, и не из опасений сделаться каботинкой, а потому, как часто к безмерно храброй силе льнёт столь же бескрайняя доброжелательность, участие к окружающим. Единственно, сама роль — быть собой очевидно тяготила собаку. Имея больше отпущенного иным понимания, ей не требовалось даже взгляда, дабы разгадать — кто каков перед нею. И столь неистовства обнаруживалось в ней тогда! Безудержно приветствовала она очередное хорошее, а дурное стремилась если не истребить, то обозначить, дабы не было сомнений в его принадлежности ни у кого.
…Обмазанная тонким бережливым слоем сметаны облака сухая корка горизонта казалась хрупкой, а сам пейзаж — ветреным из-за случайной непогоды, капризным, как себялюбивая женщина.
Ветряк25 сквозняка, воздушный его винт, отдуваясь нечасто, набирал обороты. Он стремился оторвать округу от земли, дабы показать ей, как красива она, с высоты полёта птицы. Но ведь ничто не мешает нам, не прибегая к подобным уловкам, рассматривать всё подле себя подробно, с мелочами и околичностями именно там, где мы теперь, сейчас, в этот самый минт26.
Ранний звонок
Ранний звонок обычно несёт в себе некую дурную весть, одну из тех, что подразумевается течением самой жизни, но на этот раз обошлось:
— Что вы думаете об уехавших?
— Я?!
— Ну, да…!
Смотрю на лес и небо над ним в белых оборках облаков, слушаю
