Интервенция против мировой революции. Разведывательная предыстория «Северной экспедиции» Антанты (1917—1918 гг.) - Андрей Иванов

Характерно, что именно на это обстоятельство в начале июня 1918 года обращал внимание своего непосредственного руководства американский консул в Архангельске Ф. Коул. Его письмо послу Д. Френсису получило широкую известность среди историков, и в этом документе дипломат прямо указывал, что «интервенция на севере России будет означать, что мы должны будем кормить население от 500000 до 1500000 человек… В тот самый момент, когда правительство Советов заметит в Архангельске что-либо, что сможет интерпретировать как интервенцию или враждебность, тонкий ручеек снабжения продовольствием, который сейчас просачивается в Архангельск, будет немедленно перекрыт. Тогда союзники будут вынуждены или кормить все население Архангельской провинции и всего района интервенции, или смотреть, как тысячи людей умирают от голода»132.

В таком ракурсе становится ясно, что интервенция в страну с многомиллионным населением даже в современных условиях маловероятна, если в ней участвует недостаточно суверенных государств, способных распределить вышеупомянутую нагрузку между собой. В случае отказа от помощи местных жителям в решении социальных проблем интервенты, скорее всего, будут восприниматься как нелегитимные агрессоры, а в стране получит распространение партизанское движение.

Характерно, что вопрос легитимности в данном контексте становится одним из ключевых – наличие единственного и общепризнанного изнутри и извне правительства, пришедшего к власти законным путем и способного мобилизовать для решения актуальных военно-политических задач не только вооруженные силы, но и широкие слои населения, является одним из факторов отказа мировых держав от вмешательства во внутренние дела такого государства. Напротив, в случае падения легитимного правительства в результате переворота или революции удержать зарубежные страны от вмешательства могут только иные ситуативные факторы.

В частности, большое значение имеет и географическое положение государства – так, определенными препятствиями к организации интервенции могут служить отсутствие у страны выхода к морю, большой размер территории, тяжелые климатические условия и. т. д. Все это существенно затрудняет действия войсковых подразделений, так как возникают сложности с их доставкой на ТВД, систематическим обеспечением необходимыми материалами и ресурсами, координацией операций, быстрым передвижением. Так, еще британский историк и геополитик начала XX века Х. Маккиндер в ряде научных работ отстаивал роль «Хартленда» – территории, недоступной для нападения с моря – в достижении мирового господства133. Хотя эта идея, по большей части, носила чисто теоретический характер, исследователь верно заметил, что организовать военное вмешательство в государство, имеющее выход к морю, гораздо легче, чем в страну, лишенную побережья.

Соответственно, напрашивается вывод о том, что огромность территории и большая численность населения должны гарантировать государству защиту от интервенции. Однако бывают и исключения – так, века мировые державы все же смогли организовать карательную экспедицию в Китай для подавления Ихэтуаньского восстания, хотя в стране проживало почти 440 миллионов человек, а по площади она занимала одно из лидирующих мест в мире134. Для внешних сил в такой ситуации определенным выходом может стать ограниченная интервенция в нескольких ключевых регионах страны – за счет этого становится возможным избежать больших издержек с одной стороны, и нанести противнику существенный экономический и военно-политический ущерб – с другой. Именно эта схема была с успехом применена в Китае в начале XX века и закончилась неудачей в России в 1918—1919 годах.

Причины провала данного сценария во время интервенции на Русском Севере в период Гражданской войны во многом также предсказал вышеупомянутый Ф. Коул, по словам которого «если мы не оккупируем всю территорию России, то не сможем повлиять на ту ее часть, где проживает основная масса населения, а именно Центр и Юг, обеспечивающие промышленную, горнодобывающую и сельскохозяйственную мощь России»135.

Весьма характерно, что одной из вероятных причин организации интервенции против Цинской Империи был ее негативный имидж в глазах европейских политиков и обывателей. Ключевую роль здесь играли несколько обстоятельств, среди которых главенствующее место занимали, видимо, нехристианское вероисповедание китайцев, низкие темпы научно-технического развития и распространение опиума. Действительно, современные исследования показывают, что в начале прошлого столетия в Китае наркотики употребляли около 5,4% населения страны, а годовое потребления опия на душу населения составляло без малого 74 грамма136.

Связь между наркоторговлей и международным вмешательством во внутренние дела суверенных государств наблюдалась и в иные исторические периоды – к примеру, одним из обвинений, выдвинутых Министерством Юстиции США руководству Панамы перед отправкой туда войск в 1989 году, было участие панамского лидера М. Норьеги в торговле наркотиками. Как следствие, войсковая операция не вызвала недовольства ни Конгресса, ни американской общественности во многом потому, что ее итогом обещало стать снижение потока наркотиков в страну137.

Сходным образом в 2003 году Президент Колумбии А. У. Велец выступил с предложением пригласить американские войска в свою страну для повышения эффективности борьбы с наркоторговлей, которая представляет опасность «демократической стабильности континента в долгосрочном плане». Журналистам было сказано: «Если они посылают войска против Ирака, почему бы им не подумать о таком же количестве солдат, чтобы положить конец потоку кокаина между Колумбией и Калифорнией». Иными словами, признание наркозависимости и наркоторговли одной из глобальных проблем современности позволяет морально-этическое оправдание применения военных сил против страны, страдающей от этой проблемы.

Весьма характерно, что такие страны, даже обладая суверенитетом, не имеют достаточного авторитета в глазах мирового сообщества. К падению авторитета страны на международной арене приводят также такие показатели как гиперинфляция и бедность, что формирует представление о возможности добиться военного успеха с привлечением минимальных ресурсов. Это хорошо понимал, например, отечественный военный теоретик А. А. Керсновский, по словам которого «нападают лишь на слабых, на сильных – никогда. На слабых, но показывающих вид, что они сильны, нападают реже, чем на сильных, но не умеющих показать своевременно своей силы и производящих со стороны впечатление слабых»138.

Наряду с этим, вышеназванные факторы способствуют интервенции в том смысле, что создают почву для «гуманитарного» вмешательства с целью помочь населению преодолеть проблемы, с которыми неспособно справиться их собственное правительство – «приглашение» А. У. Велеца в этом смысле весьма показательно.

Американский правовед Ф. Р. Тисон в конце XX века даже высказывал суждение, что иностранные войска имеют моральное право оказать жертвам угнетения помощь в свержении диктаторов при условии, что интервенция пропорциональна злу, которое она должна устранить»139. При этом он придерживался мнения, что интервенция может проводиться только с согласия хотя бы части граждан государства, которое становится объектом зарубежного военного вмешательства – подобный опыт действительно имел место в истории международных отношений.

Например, такая операция имела место в 1958 году, когда правительство Ливана обратилось к США с просьбой о вмешательстве в развернувшуюся гражданскую войну; в 1965 году аналогичное обращение сторонников «хунты» повлекло за собой американскую интервенцию в Доминиканскую Республику. В 1964 году на основании «приглашений» британские войска участвовали в подавлении армейских бунтов в Танганьике, Уганде и Кении. В 1966 году Франция получила от президента Чада предложение оказать помощь в борьбе с местными партизанами и т. д.

Как ни странно, схожие тезисы можно встретить и в работах бывшего Председателя Реввоенсовета РСФСР Л. Д. Троцкого, по мнению которого «нельзя навязывать другим народам революционные идеи и убеждения при помощи военного насилия. Эта правильная мысль не означает, разумеется, недопустимости военной интервенции в других странах с целью содействия революции. Но такая интервенция, как часть революционной международной политики, должна быть понятна международному пролетариату, должна отвечать желаниям рабочих масс той страны, на территорию которой вступают революционные войска»140. Схожих идей в 1918 году придерживались и некоторые политические деятели стран Антанты, ожидавшие официального «приглашения» к интервенции от «красных» или «белых». В данном ключе проблема состояла в правомочности названных лагерей давать подобные разрешения другим государствам.