Все, что дозволено небесами - Татьяна Олеговна Воронцова

Тут Нора и узнала обо всем, что парочка обсуждала накануне, в «Кают-компании» и на Сельдяном мысу. Герман передал ей это чуть ли не дословно и, закончив, устремил на нее выжидательный взгляд.

Выглядел он, прямо скажем, не очень. Нездоровый блеск глаз, учащенное дыхание. Дымящаяся сигарета дрожит в полусогнутой руке.

– Герман… – Неожиданно для самой себя Нора обнаружила, что хочет коснуться его лица, но не может. – Ты нормально себя чувствуешь?

– Да. – Похоже, он удивился. – Почему ты спрашиваешь?

– У тебя вид человека, готового хлопнуться в обморок. Может, температура?

Он сердито фыркнул.

Вздохнув, Нора посмотрела за окно, где в густом кустарнике попискивали ночные птицы, и весь сад был залит серебристым светом звезд.

– Ты влюбился, Герман. В эту находчивую девушку с фотоаппаратом.

– Я думал, наоборот, она влюбилась в меня.

– Она уверяет, что приехала по поручению своего дядюшки с целью тебя соблазнить, но неожиданно для самой себя влюбилась и решила играть на твоей стороне? Ну, так это отличный ход. Смотри, какая я честная! Пыталась обмануть, но не смогла. Потому что ты оказался таким классным. Ты классный, я честная – так почему бы нет?… И ты повелся. – Нора опять вздохнула. – Вот оно, мужское тщеславие!

Прежде чем ответить, Герман смял окурок в пепельнице, сделал глоток из рюмки, откинулся на спинку кресла и посидел минут пять с закрытыми глазами. Он поступал так всякий раз, когда собирался сообщить неприятную новость и мысленно подбирал выражения.

– Она сказала правду, Нора. Я чувствую такие вещи.

– Язык тела?

– И это тоже.

– Тоже, – повторила она, мучаясь от сознания бесполезности любых доводов разума. – А что помимо этого?

– Ну, тебе же известно, что я умею различать правду и ложь.

Да, он действительно умел. И ей это было известно.

– И еще одно, – добавил он, закуривая очередную сигарету. – У меня создалось впечатление, что Литвак, посылая племянницу на дело, часть информации все-таки придержал. Он сказал, что если я захочу найти не замурованный вход в подземелье, то я его найду. Главное, чтобы я захотел. Дина уже сообщила ему о нашем знакомстве. Убедившись, что мы общаемся достаточно регулярно, он может дать подсказку, где искать этот вход.

Нора обдумала его слова.

– Значит, ты общаешься с ней ради информации?

– Нора, я не хочу врать. Общество этой девушки доставляет мне удовольствие. Но главное, что меня сейчас интересует, это информация о подземном комплексе. Информация, которая, возможно, есть у Литвака.

– Зачем тебе это, Герман? – Нора заглянула ему в лицо. – Ты хочешь спуститься туда еще раз?

– Да.

– Но ведь ты был там! И даже заходил в зал для посвящений.

– Там есть… – Он на мгновение запнулся. Глаза его блеснули, точно у хищника в ночи. – Там есть другие помещения, Нора. И я хочу их осмотреть.

– Послушай. – Она тоже немного помедлила, но все же решилась. – Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным… ну… хранить мне верность. Если эта Дина действительно тебе нужна, я могу освободить помещение.

Голос предательски задрожал, и она умолкла, хотя сказала далеко не все, что хотела сказать.

Герман замер с горящей сигаретой в руке.

– Что значит освободить помещение?

Нора натянуто улыбнулась.

– Собрать вещички и уйти. Вернуться на ферму.

– Это твой дом. С какой стати тебе уходить?

– Нет, Герман, – мягко произнесла Нора. – Это твой дом. Твой и твоего друга Леонида. Потому что он куплен и отремонтирован на ваши деньги. А я живу здесь только потому, что ты выбрал меня. Если бы ты выбрал другую, здесь жила бы другая. Понимаешь? Тот же дом, другая женщина.

Он покачал головой.

– Давай без глупостей, прошу тебя.

– Давай. – Нора встала, одернула футболку. – Какие у тебя планы на завтра?

– Мы с Диной договорились встретиться. Я буду писать ее портрет.

– Ты… что?

– Буду писать ее портрет. – Голос Германа звучал монотонно, как голос человека, который уже замучился повторять одно и то же. – Не делай из этого трагедию, ладно?

– Ладно.

Нора кивнула и на негнущихся ногах двинулась в обход стола к двери.

4

Он нанес на грунтованный картон последние мазки, тщательно вытер кисть, положил в коробку к остальным кистям и принялся оттирать заляпанные масляной краской руки.

– Все? – спросила Дина, наблюдая за тем, как он пропитывает растворителем белую хлопчатобумажную салфетку, которую выдала ему с утра Марго. Ожесточенно трет салфеткой пальцы, один за другим, и она покрывается разноцветными пятнами и разводами, точно смятая иллюстрация к сновидениям психотика. – Можно двигаться и разговаривать?

– Как будто до этого ты молчала.

Спрыгнув с большого пня, где сидела без малого три часа, Дина подошла, чтобы взглянуть на портрет.

С картины ей ответила взглядом юная демоница, окруженная зелеными языками пламени. То есть это была, разумеется, листва деревьев и кустарников, на фоне которых позировала Дина, но с легкой руки художника она превратилась в огонь. Хризолитовые блики отражались в глазах модели, плясали на прядях растрепанных волос.

Наклонившись к портрету, Дина вдохнула запах свежей масляной краски. Последние мазки еще поблескивали.

– Герман, ты гений!

Он скорчил гримасу.

– Я хороший художник, вот и все.

– Вот, значит, как ты меня видишь, – задумчиво произнесла она, отступив на шаг и не спуская глаз с картины.

Герман расстегнул рюкзак, достал оттуда пластиковую бутылку с водой, кусок мыла в целлофановом пакете, белое вафельное полотенце и протянул все это Дине.

– Полей мне на руки.

– Что? Ах, да… Конечно.

Пока он тщательно намыливал и ополаскивал руки, стараясь избавиться от запаха растворителя, Дина молчала. Проникающее сквозь кроны деревьев солнце золотило ее светлые волосы. Чуть дальше, за рощей, в десяти минутах ходьбы, находилась валунная дамба, соединяющая Большой Соловецкий с островом Большая Муксалма. Они уже договорились сходить туда после того, как работа над портретом будет закончена.

Герман умылся, провел мокрыми пальцами по волосам, выпрямился и, не обращая внимания на полотенце, которое протягивала ему Дина, спросил, глядя ей в глаза:

– Твой дядюшка не сообщил ничего нового?

– Нет. Я бы тебе сказала.

– Вечером напиши ему, что мы стали любовниками. Что я на крючке.

– И что это нам даст?

– Посмотрим.

На его лице еще не высохли капли воды, влажный блеск черных бровей и ресниц придавал облику особую драматическую привлекательность.

– Какой же ты красивый, – прошептала Дина, не в силах отвести взгляд.

Совсем недавно он говорил ей то же самое. Говорил о ее красоте.

– Знаешь, о чем я думаю? Когда смотрю на тебя.

– Нет, – улыбнулся Герман. – Я же не телепат.

– Вот бы найти такое место… вне этого