Ложные надежды (СИ) - "Нельма"

Больнее. Смертельнее.

Ты ведь это уже проходила, Маша, тебе ли не знать?

— И всё же? — настаиваю на своём, на этот раз упрямо смотрю в противоположную от него сторону, разглядываю фасады старых зданий и банально-глянцевые витрины расположившихся на первых этажах бутиков, налепленных так щедро, словно этими нарочито-яркими, выделяющимися неоном заплатками хотели прикрыть старину.

— Отказываюсь, — спокойно отзывается он, но слышно сразу: продолжать этот разговор ему не хочется. Вот только меня эта каменная твёрдость его голоса подначивает наседать ещё сильнее, тонким ручейком пытаться выточить ход в выстроенной им преграде.

Нет, это не упрямство или гордость. Лишь отчаянное желание удержать между нами хоть мизерное расстояние в четверть дыхания, не слиться с ним окончательно, не превратиться в податливую и безмерно восхищённую тень Кирилла Войцеховского. Не стать рабом и жертвой своих чувств, отныне вырвавшихся из-под долгого жёсткого контроля и руководящих мной так, как им вздумается.

Заставляя тянуться к нему и днём, и ночью. Притрагиваться к длинным прохладным пальцам, переплетаясь с ними, ощущать силу их властных, уверенных ответных прикосновений. Гладить шрам, отзывающийся под моей лаской, движущийся и льнущий ко мне, как к своей хозяйке. Зарываться руками в густые волны волос, беспощадно продирать их и тут же ловить губами порывистые, хриплые стоны, платить за свою дерзость долгими, изматывающими укусами, так и остающимися на тонкой грани между болью и удовольствием.

Между раем и адом. Между светом и тьмой. Между желанием сбежать, пока не поздно, и вцепиться в него мёртвой хваткой, потому что уже слишком поздно. Вот где я нахожусь каждый проклятый день с тех пор, как мы стали вместе.

Не пару недель назад. Не в поезде, увозившем нас в прошлое. Не первым случайным соприкосновением губ через кружку, или совсем не случайным — той жаркой ночью, что разрушила наши жизни и отстроила их заново по кривому и порванному лекалу.

Наверное, всё началось с долгого пути от кладбища до нашего дома, с плотно сомкнутыми ладонями и молчанием, которое могло сказать намного больше любых слов. С первого столкновения на рассвете. С первого слишком уютного вечера и брошенного мне фатальным вызовом: «Неправильный ответ, Ма-шень-ка».

Всё это длится так долго, что уже обязано подойти к своему логическому концу.

— Теперь у тебя нет весомых причин отказываться от его предложения, — замечаю вполголоса, потому что горло сдавливает странной, жгучей болью, когда приходится говорить об этом вслух. — Самое подходящее время обзаводиться влиятельными соратниками.

— Нет, не подходящее, — вибрация его голоса вынуждает меня снова повернуться к ему, увидеть явно проступающие на лице злость и разочарование. — Я подставил тебя. Подставил Илью и вашу подружку. Глеба, который и так трясётся за свою семью. Это точно не самое подходящее время, чтобы думать о своей обиде или тешить собственные амбиции.

Он делает паузу, делает глубокий вдох, делает вид, что рассуждает логически, а не поддаётся чистым эмоциям.

— К тому же, — продолжает он, ловко набрасывая на себя ненавистную мной маску хладнокровия, — если в происходящем сейчас замешан Роберт Байрамов, мне нужно знать об этом наверняка. Говорят, он пробрался в самый ближний круг доверенных лиц Валайтиса, и тогда нам определённо будет не по пути.

— И как ты планируешь узнать, замешан ли он?

— Любыми доступными средствами, Ма-шень-ка, — под его ухмылку и моё далеко не первое разочарование исходом разговора мы въезжаем во двор снимаемой для Ромки квартиры, которая была практически моим домом на протяжении пяти месяцев. А теперь всё, происходившее там, кажется настолько же далёким, призрачным воспоминанием, как и моя жизнь в родном городе.

— Я видела сегодня твоего отца, — сама не знаю, зачем говорю ему об этом, но Кирилл нажимает на кнопку, выключая зажигание, и остаётся сидеть на своём месте, какое-то время смотрит сквозь лобовое стекло на огромный куст уже отцветающей сирени под самым подъездом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Произвёл впечатление? — интересуется он, вытаскивает из кармана пиджака пачку сигарет и крутит, сжимает, мнёт между своими длинными и худыми пальцами, каждое движение которых я до сих пор ловлю с ненормальным, кружащим голову, парализующим восторгом.

— Да. Произвёл, — глупо было бы отмахиваться от очевидного или пытаться соврать. Старший Войцеховский действительно производил впечатление и, появившись в дверях за пятнадцать минут до конца традиционного вечернего совещания у Лирицкого, окончательно перетянул на себя и без того рассеянное к исходу трудового дня внимание всех сотрудников.

С Кириллом они были похожи, пожалуй, намного меньше, чем мы с Ксюшей. Такие же каштановые волнистые волосы, тёмные глаза — с другого конца длинного кабинета разглядеть их точный оттенок не представлялось возможным, да и мне не хотелось хоть чем-то демонстрировать свою излишнюю заинтересованность его персоной; аристократично тонкие черты смотрелись гармонично и изящно, придавали его лицу такую красоту, с которой невозможно было поспорить, даже будучи заранее предвзятой к личности этого мужчины.

В сравнении с внешне приятным и дружелюбно улыбающимся всем отцом, Кирилл казался хмурым и нелюдимым, будто до сих пор по-подростковому угловатым, с более заострёнными, ярко выделяющимися скулами и подбородком.

Как забавно: мы оба ходили мрачными тучами, отталкивающими окружающих, имея поблизости более привлекательную, успешную, обожаемую всеми версию. Только в противовес мне всегда шла сестра-солнце, а ему — собственный отец.

Андрей Войцеховский только пожелал всем доброго вечера, мазнул по нашим лицам быстрым, равнодушным взглядом, и молча ждал окончания совещания на стуле около выхода, копаясь в своём телефоне, а большинство мужчин так и ёрзали на своих местах, нервничая и оглядываясь в его сторону, а женщины — теребили волосы, перешёптывались, смотрели на него с интересом и любовались, не особенно пытаясь это скрыть.

— Он решил снова поиграть в главу крупной компании, — цедит Кирилл, упрямо отводя от меня взгляд, — и сделать вид, что разбирается в том, чем пытается управлять. Объехал все наши офисы. Подписал с десяток приказов, разгребать последствия которых мне придётся минимум полгода. Даже к Байрамовым и Илье успел наведаться, создавая видимость бурной деятельности.

— Ну так избавься от него, — говорю тихо, почти шёпотом, и сама с трудом верю в то, что эта фраза принадлежит именно мне. Что это я так просто и непринуждённо, не раздумывая, не сомневаясь и не испытывая сострадания, предлагаю ему расправиться с пусть и ненавистным, но последним родным по крови человеком.

Родным только по крови.

Что с тобой не так, Маша? Когда ты стала такой?

Или как могла так долго не понимать, что именно такой и была всегда?

— Пойдём, — он хмыкает и никак не комментирует мои слова, первым выскакивает из машины и успевает перехватить меня в тот же момент, когда я раскрываю дверь, чтобы выйти. Берёт за руку, придерживает за талию, быстро доводит до подъезда, и мне почти хочется улыбнуться, думая, насколько со стороны это похоже на кадры из какого-нибудь фильма про спецагентов.

Только там, на лестничной площадке, дёргает меня резко и грубо впечатывает в своё тело, обхватывает шею и грызёт, кусает, терзает поцелуями, между которыми я еле успеваю сделать ничтожно маленькие глотки тёплого воздуха.

Мы стоим прямо под узким и вытянутым окном, прилепленным у самого потолка, и через его приоткрытые створки доносятся с улицы звуки детской площадки: громкие голоса, звонкий детский и низкий взрослый смех, взволнованный женский окрик. И я вслушиваюсь в них жадно, улавливаю даже скрип качели и шорох шин проезжающей по двору машины, потому что именно так меня накрывает холодной волной дрожи, приходящим вслед за движением ладоней по моей спине жаром, сумасшедшим волнением и трепетом, подобным синхронному взмаху крыльев тысячи бабочек в моём животе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})