Письма. Том I (1896–1932) - Николай Константинович Рерих
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не пишу более о картинах, отправленных спешным порядком в Брюгге, ибо об этом сообщал в двух моих последних письмах. Очень надеюсь, что Вы со своей стороны примите меры, чтобы произошло и полезно, и достойно. Среди посланных 18 картин имеется группа, так сказать, католическая, а затем группа, принадлежащая нашей экспедиции в Центральную Азию и Тибет. Конечно, просвещенные умы не будут видеть в пещерах Центральной Азии пропаганду буддизма, но посмотрят на это, как на впечатление экспедиции, которая имела дело с местными историческими памятниками и местностями. Впрочем, вряд ли можно предположить, чтобы художник уже не имел права даже изображать существующее в природе. Посылаю при сем список статьи, написанной здешним местным художником и появившейся в индусской прессе. Она будет Вам интересна. Вообще местная серьезная пресса очень просит меня давать статьи, и за это время в семи местных журналах появились уже двадцать моих статей[1159]. Это сведение для Вас также интересно.
Возвращаясь к пропаже Ваших писем, следовало бы, если у Вас сохранились квитанции, заявить об этом, ибо только что мы узнали, что одно письмо мисс Лихтман в Ригу пропало, а другое пришло туда в открытом искалеченном виде. На этой неделе мы не получили очередного письма Шклявера и можем предполагать, что его постигла какая-то таинственная судьба. Интересно, что подобное явление вдруг заметилось на широком фронте. Потому так необходимо держать строгую нумерацию писем. Потому так необходимы все действия на пользу Культуры против всякого невежества, которое вносит в жизнь человеческую столько злобы и ужаса.
Итак, ждем Ваших следующих сообщений и шлем Вам и семье Вашей сердечный привет.
358
Н. К. Рерих — М. де Во Фалипо
14 июня 1932 г.[Наггар, Кулу, Пенджаб]
Дорогой друг,
Ваше письмо от 30 мая я глубоко оценил и благодарю Вас за все Ваши соображения. Из телеграммы, посланной нами Шкляверу 3 июня, Вы, конечно, уже знаете, что Культурная работа продолжается, Европейский Центр сохраняется, и Шкл[явер] не должен беспокоиться о своем содержании.
Как Вы знаете, смета Европейского Центра была 2400 долл[аров] на содержание и долл[аров] 600 на помещение, т. е., как и было, 3000 долл[аров], об увеличении которых, как я еще говорил во время моего пребывания в Париже, сейчас нельзя и думать. Я не вношу в эту смету 1000 долл[аров] на Выставку Тюльпинка, потому что изыскание этой суммы находится в ведении особого Комитета[1160] и не входит в бюджет Музея[1161]. Таким образом, Европейский Центр существует так же, как и в 1930 году. Конечно, мы все одинаково мечтаем о желательных расширениях, но мировой материальный кризис пока заставляет нас держаться в пределах строжайшей экономии. Даже и те члены финансового комитета, которые не имеют ничего общего с Культурными делами, объявили в газетах, что Культурная работа продолжается и финансовые соображения о сдаче помещения не касаются деятельности самого Музея.
Происходящее имеет и свои хорошие стороны. Так, например, совершенно разрушена злобная клевета о том, что наши Учреждения будто бы были поддержаны большевиками, а также и клевета о меркантильности[1162]. Идейность Учреждений теперь выступает особенно ярко, и мы должны применять к жизни эти плюсы.
Что касается до всемирного материального кризиса, конечно, он не может продолжаться бесконечно, и новый модус вивенди[1163] создается самою жизнью. Решительно всем, а прежде всего во всех культурных и образовательных Учреждениях, приходится подвергаться всяческой экономии, ибо люди и многие правительства еще не поняли, что образование и просвещение являются источниками строения благосостояния. Когда в массах будет разбужена потребность не к восстаниям, не к разрушению, не к кулачным боям, но к истинному просвещению, то этот высокий уровень направит и средства к истинному благосостоянию страны.
Пока мы видим, что все наши предположения и идеи вполне соответствуют общему положению вещей, а затруднения создают новых весьма полезных друзей и выявляют еще раз вражеские и разрушительные лики. Газетным заметкам мы придаем очень мало значения, так как невозможно считаться со всей ложью и извращениями. Характерно недавнее газетное обвинение барона Таубе в масонстве, о чем некоторые из наших сотрудников меня немедленно уведомили не без многих легковерных намеков. Я сейчас же разъяснил им всю лживость этих нападений, о которых сам барон Таубе меня предупредил еще в 1930 году, до вступления в кооперацию с нами. По счастью, клеветники всегда очень примитивны, и свет истины в конце концов торжествует.
Вы уже знаете о том, что 29 мая мною спешно послано 18 картин, с «Мадонной Орифламмой» во главе, в Брюгге[1164]. В нашем Центре уже получены и перечень картин, и очень трогательная индусская статья, сопутствовавшая отправке этих вестников нашего Пакта[1165].
Передаю в Ваши руки следующее мое соображение. Если королева Бельгии, как это видно из корреспонденции, принимает к сердцу интересы Выставки и, в частности, моих картин, то ведь будущий зал, хотя бы и был Отделом нашего Музея, но, кроме того, мог бы быть посвящен имени королевы Елизаветы, которая как предстательница всех высокообразовательных и религиозных настроений Бельгии была бы наилучшей Духовной хранительницей нашей идеи[1166].
Прилагаю при сем еще чек на сто долларов в счет фонда Выставки, так как установка картин, конечно, вызовет некоторые расходы.
Отсутствие сведений из Америки, конечно, объясняется болезнью миссис Хорш и ее детей. Мы сами от нее не имели писем уже долгое время, а переписка по Обществу ведется на ее имя. Кроме причины нездоровья миссис Хорш, задержке известий могли быть и другие причины. Только что мы получили письмо Шклявера не только с опозданием, но и со снятыми четырьмя печатями. Очередное письмо мисс Лихтман не пришло. Утеряны два письма от барона Таубе. А из Риги сообщают[1167], что одно письмо от мисс Лихтман определенно пропало, другое пришло в открытом искалеченном виде. Ввиду таких обстоятельств можно предположить, что и в Вашей корреспонденции могли быть такие же пробелы. Поэтому мы просим всех наших
